Татьяна ахтман
Пасхальная история, не
умещающаяся на столе.
(Об
исходе в третье тысячелетие)
Действующие
лица:
Режиссёр
и драматург - они же:
Адам
и Ева;
Парень
- их сын ((он же - парашютист, подводник, снайпер);
Сукис
- старо⭆ил;
Шухер
Марик - президент фирмы;
Чёрный
баба-человек;
Блондинка - иностранная
рабочая;
Дама
местная (с пелефоном, сигаретой и чашкой кофе);
Дама приезжая (она же - поломойка)
Муж
своей жены (в
берете).
Музыка
– регтаймы, блюзы Армстронга. В финальной сцене – «Отпусти мой
народ»
Действие
первое.
На
чёрном фоне сцены - в центре – большой белый прямоугольник. С противоположных
сторон к нему сходятся двое, одетые в тёмные балахоны - фигуры рельефны на белом
фоне. Герои озираются, поглядывают на часы, и хотя больше никого вокруг нет,
похоже, не желают признавать, что ждут именно друг друга. Наконец, неохотно
сближаются, здороваются.
Режиссёр:
Вы
- драма⭒ург?
Драматург:
Ну,
не то чтобы… а Вы - режиссёр?
Режиссёр:
Что
поделать… (шумно сморкается) Пишете?
Драматург:
Вроде
того…
Режиссёр:
О-хо-хо… пишут, пишут…
пушкины…
Драматург
(обижается):
А
вы-то... сами, ставите?
Режиссёр:
А
что? Допустим, да... (вызывающе) в театре…
Доаматург:
Каком?
Режиссёр:
Каком-каком...
- больш⭎м! Что там, у Вас? Небось, про героический исход? (хмыкает
язвительно)
Драматург
: (потухшим
голосом)
Как
Вы догадались?
Режиссёр:
У
Вас на лбу написано… Ну, да ладно, всё равно день испорчен - валяйте свою
нетленную. Что там, трагедия древнегреческая?
Драматург:
Не…
то есть… да - древнееврейская...
Драматург:
Домохозяйством.
Режиссёр:
А,
«кушать подано»… оно и видно: главный герой пьесы - Стол…
Читает:
«Почти
вся сцена превращена в стол – помост, покрытый белой скатертью, сервированный
столовыми приборами пропорциональных размеров, которые используются в действии
как мебель. Герои пьесы, сидящие вокруг стола, кажутся маленьким и с трудом
достают до его поверхности. Они поднимаются на стол по ходу пьесы. Одни - легко
и непринуждённо, другие - неуклюже взбираются, третьи - просят их подсадить или
сами, цепляясь, карабкаются по головам»
Стол
превращён в сцену... сцена на сцене... театр в театре... (размышляет)
Дорогого стоит... тут нужна центральная вращающаяся сцена, а... А знаете ли Вы, что в здешних театрах
нет вращающихся сцен, и это ещё не всё! (Возбуждается,
жестикулирует перед носом собеседницы. Она уворачивается). Вы,
должно быть, уверены, что здесь покрытие сцены - из каучука? Как бы не так -
невозможно танцевать на пуантах! (отчаянно) Нет вешалки!!!
Драматург:
(поражена)
Нет
вешалки?
Режиссёр:
(сокрушенно)
Нет...
театр не может начаться…
Драматург:
Ужас!
…Впрочем, если слегка подкрасить... там приоткрыть, здесь прикрыть...
(увлекается) немного музыки, зажечь свечи, капельку вина, то выйдет
совсем неплохо. (Звучит блюз...)
Ведь всё это (пытается изобразить «это», и её рука очерчивает
невнятный иероглиф в воздухе) – только игра: древняя еврейская игра в исход
из рабства. Представьте... пасхальная ночь,
таинство обряда из Священного Писания: особый порядок слов, церемоний, блюд,
стол под белой скатертью... Сыграим?
Режиссёр
(недоверчиво
слушает):
В
свободу? Кто ж позволит? И почему Армстронг?! На что вы намекаете? А?!! Вам не
нравятся песни наших композиторов?
Да
и публика не придёт - кому охота на себя смотреть...
Драматург:
Публику
можно собрать
Режиссёр
(оживляется):
Как?
Драматург:
Ну,
например, …сколотить виселицу на центральной площади, народ сбежится поглазеть,
а мы, мол, господа, продолжение в театре - билетики,
пожалуйста…
Режиссёр:
В
каком-таком театре?
Драматург:
В
Большом… Вы ж сказали…
Немая
сцена… возвращаются с небес на землю…
Режиссёр:
Героев
у вас многовато - актёрам-то платить надо… Считает: Адам и Ева, центральные
исходящие, так сказать, беженцы с ребёнком; дама местная - коренная - с
сигаретой, чашкой и телефоном…
Драматург:
С
пелефоном - и всё это у неё так укоренилось на месте, что не снимается - как
части тела.
Режиссёр:
Сукис
- прохо⭄имец неопределённых лет, «ватик»
- старожил
по нашему - бывалый…
Драматург:
Да,
- битый &##1084;алый, заматерел на пересылках, мол, мы кровь проливали, а Вы - за
колбасой…
Режиссёр:
Марик
Шухер…
Драматург:
Нет
- Шухер &##1052;арик. Шухер - имя, а Марик - фамилия. Президент по похуданию и
потенции, (заискивающе)
может
играть тот же актёр, что и Сукиса.
Режиссёр
Ага,
одна зарплата на две роли... а Вы – ничего: способная. Но здесь слишком много
характерных мужских ролей, а мужчины теперь – сплошь -
герои...
Драматург:
Пожалуйста!...
пожалуйста!... женщины даже лучше – на
всё согласны:
Шухер Марик – женщина! Знаете, такая деловая дама с железной хваткой. И «чёрный
человек», ну, сами понимаете, что за фигура - тоже женщина
– да? Вернее, (увлекается) такая знаете-ли... баба из еврейского
народа... – чёрный баба-человек - коня остановит! И все-все остальные – тоже -
натуральные бабы... Можно и название переделать: «баб...
Режиссёр:
Ну,
Вы уж совсем, знаете ли, беспринципная какая-то, прямо как...
Шекспир...
«Чёрный
баба-человек»... ц-ц-ц… скользкое место... впрочем... Вы деньги клянчить
умеете?
Драматург:
Не
пробовала…
Режиссёр:
Придётся
- вид у В&ас подходящий! Кто там ещё у Вас: ...блондинка
- иностранная
рабочая: грудь, бёдра, глазки; ...дама приезжая:
светлые кудельки, оборочки
... муж своей жены
в
берете: прирождённая шестёрка...
Драматург
(перебивает)
Этот,
«в берете» – такая баба... ужас... (не может остановиться) все – бабы,
особенно, мужики...
Режиссёр
(молча отмахивается и продолжает читать):
...новенькие
– восходящие - только припёрлись, а уже, мол, здрасте, а вот и мы - любите
нас... (отвлекается от текста и говорит всё более возбуждённо) актёры
погорелого театра: без-году-неделя, ни-бэ-ни-мэ, ни бум-бум, а права
качают…
Драматург
А
старенькие? - сунули голову в песок и думают, что их не найдут... Как бы не
так...
(делает магические пассы): раз,
два, три, четыре, пять, я иду искать…
Режиссёр
и драматург сбрасывают балахоны, оказываясь првлекательными мужчиной и женщиной,
одетыми в чёрные трико, на женщине символическая юбка). Теперь они - Адам и Ева.
Из боковых кулис к белому прямоугольнику сходятся все персонажи пьесы и ставят
его горизонтально - на невысокий помост: сцена на сцене. Итак, в центре - стол
под белой скатертью, вокруг которого действующие лица усаживаются, "восходя" на
него, согласно своим ролям в сценарии... Тёмные костюмы скрывают героев за
пределами "стола", и проявляют их, когда персонажи поднимаются на него. Чёрные
костюмы становятся цветным постепенно – деталями - по ходу пьесы: герои «проявляются» вместе
со своими характерами.
Действие
второе.
Сцена
первая.
Блюз..
На белую сцену выходят Адам и Ева. Садятся спинами друг к другу и отчуждённо
замирают. Музыка обрывается.
Ева:
Адам,
мы
уезжаем
Адам
молчит..
Ева:
Ты
пока оставайся, а… потом… приедешь…
Адам
сидит
неподвижно, опершись локтями на колени и сжав голову
руками:
Ты
всё разрушаешь - всё, что было нашей жизнью…
Ева:
Это
не я… Бедный, у тебя майка совсем выцвела и порвалась… Не я разрушаю: просто…
наш мирок обветшал… распадается… - сам по себе - по порядку
вещей…
Адам:
Ева!
Ева:
Ради
бога, Адам, это не я развела огонь на Везувии, и, пожалуйста, нет больше сил для
древних трагедий… прошу тебя… Кто-то сказал, что с прошлым нужно расставаться,
смеясь.
Адам:
Хорошо,
моя жена и дети бегут куда-то, а я остаюсь в драной майке - со смеху можно…
помереть.
Ева:
Потом
ты приедешь…
Адам:
После
жизни?
Ева:
Как
ты не видишь, что мы прячемся в бутафорном мире, а настоящая жизнь - там - за
его пределами… Помнишь, есть такие игрушки: стеклянный шар с домиком внутри,
падает снежок - прелесть: так уютно… И хочется верить, что шарик вечен, но я уже
не верю…
Адам:
Значит
всё, что есть у нас - иллюзия, а там, где у нас ничего нет, даже стола - там
истина?…
Ева:
Не
знаю... В нашей стекляшке все - душевнобольные, даже вещи... они какие-то не
настоящие, словно их тоже покинули смыслы - у неё
становится
хитроватый вид, свойственный сумасшедшим:
“Вот
розмарин, это для воспоминания; прошу вас, милый, помните; а вот троицин цвет,
это для дум.” - берёт случайные вещи, протягивая их мужу…
Адам
испуганный:
Ева!
Ева
приняла
нормальный вид:
У
вещей есть свой порядок - порядок вещей, а у людей - другой порядок: и он
нарушен… Вот, представь, что стеклянный шарик разбивается, и можно, конечно,
взять в руки вещицу - из тех, что были в нём... столик, например, - он невредим,
но… лежит на ладони бессмысленным сооружением - со скатёркой и вазочкой: исчезло
очарование похожести на правду - умер игрушечный порядок… Чего ты ждёшь, чтобы
убедиться в истине? Хочешь сам лечь на чью-то чужую
ладонь?
Адам:
С
тобой - да!
Ева:
И
я согласна: “не быть, уснуть, и видеть сны, быть может…” - откидывается на
спину, а затем, перекатившись к мужу, сворачивается вокруг него, замирая на
мгновенье, но тут же, опомнившись, говорит тревожно - А дети? Наплодили
грешников. Как теперь… не быть?
Адам:
О
Господи! - стол дрогнул, герои пытаются удержать равновесие: Порядок
вещей, порядок людей…
Ева:
Должен
быть ещё какоё-то порядок - над вещами, людьми - божий… или
мой…
Адам:
Порядок
Евы?
Ева:
Да.
Адам:
Ты
не хочешь быть вещью?
Ева:
Хочу.
Хочу лежать на чьей-то доброй ладони - с тобой (прижимается
к
нему)
Так
хорошо (ласкается)…
Хозяин
- умный, &сильный… (отстраняется)…
Да
где такого взять - с тех пор как, помнишь, Он
выгнал
нас…
Адам:
Ева,
тогда
ты тоже говорила мне, что наш мирок - не настоящий, что истина, кажется, - в
яблоке… Я уже однажды поверил тебе
Ева:
Тебе
всегда хочется верить кому-нибудь - ты слишком доверчив. Твой порядок -
простодушие? Когда мужчина
– просто
душка,
то женщине
приходится быть фурией -
начинает
энергично двигать вещи на столе, букет валится, увлекая бокал, стол сотрясается.
Ева, удерживая равновесие, обнимает Адама, и они замирают среди разбросанных
вещей.
Адам:
Мне
страшно…
Ева
Страшно?
Страх…
Сцена
вторая.
На
стол энергично взбирается Сукис - мужчина неопределённых лет с
животиком.
Сукис:
Нет,
это никуда не годится. Что за текст? О чём эти двое? Что за дурацкие диалоги?
Стеклянный шарик? Ну хорошо, я - умный - догадался: да, есть такая игрушка, если
её трахнуть... тряхнуть... то начинают плавать рыбки и водоросли колышутся -
очень красиво. Допустим, что я - умный - понял, но публика не поймёт! И потом,
где действие? Сидят на постели и не действуют - публика не поймёт!!! Все ждут,
когда кончится ля-ля и начнётся действие (показывает
вульгарно)
А?
Адам:
Вы
кто?
Сукис:
Я
– Бен Сукис. Можно просто Сукис. Я внимательнейшим образом прослушал ваши
диалоги и крайне разочарован. Мне сказали, что это пасхальная история об исходе
тысячелетия – к юбилею, так сказать, к началу Новой Эры. Но я ещё ни одного
слова не слышал о героическом еврейском народе и тому подобное! Я был готов к
критике недостатков - отчасти справедливой, замечу, но персонажи говорят только
о себе - своих страхах и прочей ерунде, не имеющей отношения к теме. И потом,
простите, мне сказали, что название пьесы: “Пасхальная история, не умещающаяся
на столе”. Где тут стол? Я не вижу стола! Должен быть стол, а его нет! Я - умный
- не виж&##1091;, а публика - дура…? А?
На
сцену карабкается - её подсаживают – мужеподобная женщина, одетая
в чёрное, в парике и кроссовках – чёрный баба-человек.
Чёрный
баба-человек
(обращается
к Адаму и Еве):
Семейство
Страх? - очень хорошо: моя двоюродная тётя была замужем за портным по фамилии
Страх, и у них было двадцать пять детей… А Вы, Бен Сукис,
- Сукис &##1087;о маме?
Сукис
(заискивающе):
И
по папе, и по маме… У меня с этим - (делает
вульгарный жест)
- всё
в порядке.
Чёрный
баба-человек
усаживается в центре, достаёт из сумки парики, шляпки, чулки, кроссовки и
начинает активно торговать, приставая к героям. Дёргает Адама за одежду... Ева пытается улизнуть...
Адам
вяло
сопротивляясь, обращается к Сукису:
Понимаете,
тут важно понять, что “исход” - явление глубоко личное… Видите-ли, “исход” - это
не просто “Бег” - не физическое перемещение в толпе, в пространстве и времени:
из одной страны - в другую, из десятого века - в двадцатый, из русских - в евреи
или наоборот… Исход - это движение души Человека - из страхов… из чужого порядка
- вещей &##1083;и, людей - в свой - Евин, например…
Ева:
Только
не в мой, пожалуйста…
Адам:
Это
для примера, конечно, Сукису - Сукисово…
Сукис:
Прошу
не выражаться при дамах. Я-то всё понимаю… но публика… Представьте, что билет
купил, скажем, Рабинович, который за эту страну кровь, так сказать, проливал, и
теперь ему, сами понимаете, обидно, что он платит налоги, а эта ваша Ева спать,
то есть, знать героического Рабиновича не хочет: занята чёрт знает чем - исходом
каким-то личным… евиным (кривляется)… видите-ли,
сукису – и не евино...
Ева
сосредоточена
на себе:
Цветы
и бабочки…зелёные лужайки… львы, томные от неги куропатки - всё в утопическом
экстазе небытья, шарманки механической фигурки, заведенные мастерской рукой
…
Сукис
показывает
на неё с досадой:
Вот-вот
- какой &##1094;инизм: “зелёные лужайки”... Где патриотизм? Кто будет Рабиновичу
давать?… должное... Ну, думаете ему не обидно? Он проливал, он - то-сё, а она,
видите-ли, “Цветы и бабочки, львы, куропатки” - Рабиновича даже в списке нет!
Какой эгоизм! Кого приходится греть на груди, и сколько это стоит? Ну, как это
отражено в вашей пьесе? Где правда жизни?
Ева
собирает
вещи - берёт бутафорские бокалы, вкладывает в них салфетки, постепенно входя в
состояние хитроватого безумия:
Говорит
она ему: “Ты ведь обещал
в
жёны взять меня,
когда на постели смял”…
Сукис:
И
это, по вашему, драматургия? До сих пор ни одного убийства! Стыд и срам! Ведь
могут увидеть дети... кого мы воспитаем на свою голову? Ладно, дарю шедевр,
молодой человек - просто из любви к молодёжи - подходит, обнимает, хочет
поцеловать, Адам опасливо отодвигается
- Потом
рассчитаемся: проценты плюс индекс… Слушайте и учитесь:
нетленка!
- вещает
- Сын
моего знакомого - блестящий молодой человек, парашютист, Аполлон, Давид… гениев
- по кол&##1077;но…
На
стол на парашюте спускается супермен - армейские знаки подчёркнуто огромные. По
мере рассказа Сукиса парашютист и блондинка разыгрывают пантомиму по сценарию
Сукиса
Сукис:
Представьте,
боевой парень - чистая душа - хрусталь - идёт в свой законный отпуск прогуляться
по набережной. Садится за столик выпить кофе, закуривает - знаете… такие
(парень
вытаскивает сигарету,
размером
со шланг):
самые
дорогие - ну, понимаете, парашютист…. И тут, смотрит: богиня - лён и васильки:
грудь, бёдра, талия, ноги, руки, шейка (загибает пальцы - пересчитывает -
остался лишний палец - вспоминает)
глазки…
Ну, ясно, брильянтовая душа - святое дело - всё… воспарило (жест),
а
девка эта -
цок-цок-верть-верть - подходит и
просит закурить. Парашютист - ха! - даёт ей всю пачку, а она ему: “Я стою две
пачки”… Ай! - какой жестокий удар по чистой душе, по хрустальным
помыслам!!!!”
Парашютист
дёргается как от пули, бьётся, запутывается в парашюте, падает со стола,
скатывается под него, блондинка вульгарно торжествует, развратно усаживаясь на
краю стола… Сукис “снимает её” и они спускаются вниз..
Ева
с
интересом:
Господи,
какой кошмар… Неужели... всего две пачки сигарет?…
Адам
удивлённо
поворачивается к ней,
внимательно
наблюдает:
Ева,
что
ты укладываешь? Брось, зачем тебе эти туфли? Там - почти Африка - никто не ходит
на каблуках. Лучше возьми мой пробковый шлем, что подарил
Лёва.
Ева:
продолжает
собираться, ворчит
Как
же… две пачки сигарет…
Адам:
Интересно,
почём там пачка сигарет… в конвертируемой… (тоскливо)…
Знаешь,
там ничего нет... там, куда ты зовёшь меня. Помнится, там - пустыня: я почти
уверен, словно уже был там… когда-то.. - до этих тысячелетих… и ты была -
помнишь? Мы погибли в ней, но не сразу - годы мучений… Остался страх: я
боюсь…чего-то, что больше смерти… боюсь тебя…
Ева:
Меня?
Адам:
Ну
да… всё что угодно - ничего не боюсь: я ведь могу спать на земле, поверь,
голодать, драться, терпеть боль… но ты: так было страшно - тогда - помнишь? -
когда ты легла прямо на раскалённые камни и сказала, что больше не можешь идти,
и просила прикончить тебя. Сказала, что я должен это сделать - раз я твой муж…
Помнишь?
Ева:
Да,
помню… - ты заплакал тогда… Я придумала тогда тебя - для себя… Ты был в центре
моей вселенной - муж мой - как…
Бог… - мне нужна была вера, и я поверила в тебя... Но… тебе нравилось: ты
согласился?… Помнишь, ты сказал: «Не бойся - ничего не бойся со мной - верь
мне.» Помнишь?
Адам:
Да,
прости… Но ты хотела услышать эти слова - требовала их от меня, и я произнёс их:
я был готов сделать всё, что ты хочешь… Я не знал, что нельзя… быть Богом…- даже
для женщины, которую любишь: не по силам… И, не справился: не сумел быть для
тебя
всем…
А
потом испугался, что ты почувствуешь: поймёшь мою слабость… ограниченность... и
не простишь: подумаешь, что я обманул тебя…
Ева:
И
ты стал бояться меня… Я перенесла свой страх - перед жизнью - на тебя, но… он
вернулся ко мне - твоим страхом …
Адам:
Круг
замкнулся
Ева:
И
мы оказались в стекляшке…
Как любимого узнать среди всех в толпе…
по улыбке, кошельку, посоху в руке…
Адам:
Мне
не нравятся твои песенки… - зачем ты приплетаешь чужое
безумие?
Ева:
Разве
безумие бывает своим? Своим бывает ум, а безумие - всегда чужое - захватывает
душу и губит… Адам,
я
ухожу
Адам:
Куда?
Ева:
Туда
(неопределённый
жест)
- к
себе.
Адам:
В
одиночество? Оно
- пустыня:
раскалённые камни… Ты уже не сумела однажды…
Ева:
Пустыня…
пустота… ноль, но ноль, тяготеющий к плюсу, если… Знаешь, нужно, на всякий
случай, взять всё необходимое, как на необитаемый остров: спички, соль,
(суетливо
собирается)
кофе
побольше или… чай, сухари, аспирин, одеяла, стаканы,
чайник…
Адам:
Электрический?
Ева:
Ну
да…
Адам
тоскливо:
И
электричество?
Ева:
Туфли,
твой пробковый шлем, что подарил Лёва…
Адам:
И
сигареты… не забудь … пару пачек…
Ева
бесцельно
перебирает вещи, отходит к краю стола, руки бессильно
опущены:
На
стол взбираются люди - суета: носятся с вещами, спрыгивают,
забираются,
выстраиваются в очередях, толкаются, спорят - шум
…Бег!
(энергичный
темп, джаз)
Диалог
первый: Дама и Муж своей жены.
Дама
приезжая
возбуждена:
Там
говяжья печень стоит копейки - просто даром…
Муж
своей жены:
Главное
язык! Нужно брать язык!
Дама
приезжая:
Говяжий?
Муж
своей жены:
Иврит.
Дама
приезжая :
Нет,
иврит там дадут - там погружают в среду… (неопределённо)
такую…
специальную:
и всё происходит само собой - как во сне. У них там дефицит льна, собак и чугуна
- везу д&##1074;а десятка скатертей, щенка розового пуделя, чугунную сковороду. Зубной
пасты и вилок там тоже нет, ну, и книги, конечно - пятнадцать ящиков.
Достоевский, ах! Достоевский - это что-то! Джек Лондона получила по
талону за макулатуру - две недели в очереди пересчитывались - ах, не
спрашивайте… И картины - у них совсем нет картин: беру медведей, ну, знаете - на
дереве с шишками…
Муж
своей жены:
У
вас Джек Лондон - серый или голубой?
Дама
приезжая:
Голубой.
Я месяц пересчитывалась в очереди, пока не стали давать голубого. У меня обои в
такой цветочек, что серый не подходит.
Муж
своей жены:
Жаль,
и у меня голубой, а нужен, наоборот, серый: можно было бы поменяться… А! Забыл,
моя жена уже сменяла… квартиру - на кожаную куртку, магнитофон... красненький
такой... и чёрную “Саламандру” - туфли немецкие... в Одессе купила - из Турции…
Дама
приезжая:
Там
везде кафель, и люди везут с собой дубовые полы.
Муж
своей жены:
Как
«полы»?
Дама
приезжая:
Люди
снимают паркет и везут с собой, так сказать, горстку родной земли - прижимает
платочек к глазам
- весь
вокзал в цветах: рыдали и плакали - сколько добра сделали эти люди - людям:
запчасти, билеты, лекарства… Мне - лично: баночку красной икры: век помнить
буду! Такие мозги уезжают…
Диалог
второй: Сукис и Блондинка
Сукис
ведёт
под ручку Блондинку, которая смотрит ему в рот:
А
КГБэшник этот мне и говорит, мол, получишь вышку…
Блондинка
ойкает:
За
Сион?
Сукис
обнимает
её, спуская руку ниже спины:
Конечно,
детка, а как же? Гениальное решение - никому в голову не приходило: на подъёмном
кране - вжик - вознестись прямо в Иерусалим! Ну, конечно, тюрьмы, ссылки -
этапы, так сказать, большой дороги… - на Лубянке, детка, не мальчики… - теснит её к краю стола
-
ох
не мальчики… - исчезают за краем…
Диалог
третий:
Дама
местная и Дама приезжая.
Дама
местная
- майка
с надписями, панталоны с кружевом, золотые цепи и кольца, ленивая поза, хриплый
голос - курит и смотрит, как “русская” моет полы. Дама
приезжая
- тесное
платье с оборочками, суетливые движения, робкий голосок, одёргивает юбку,
светлые кудельки
на
голове.
Дама
местная:
Ну,
хорошо в Израиле?
Дама
приезжая
с
готовностью:
Так
хорошо, так хорошо!
Дама
местная:
Еда
хорошая в Израиле?
Дама
приезжая:
Такая
хорошая, такая хорошая - молитвенно воздела руки и, чуть не уронив швабру,
ускорила движения…
Дама
местная:
Там
- показ;ывает - помой…
Дама
поднимает огромные муляжные предметы, и остервенело дёргает под ними - туда-сюда
- швабр⭎й, лицо от старательности становится
идиотским.
Дама
местная
пьёт
кофе из огромной чашки, курит, наблюдает:
А
в России - плохо?
Дама
приезжая
Очень
плохо, так плохо…
Дама
местная
ещё
более лениво:
А
еда в России есть?
Дама
приезжая
даже
руками замахала от такого предположения:
Нет!
Нету в России еды - никакой еды
Дама
местная
очень
довольна, пьёт, дымит, звонит по телефону:
Рути,
в России нет еды - поворачивается к
Даме:
А
секс в России есть?
Дама
приезжая:
Нет
секса - куда там -нетууууу…
Дама
местная в
телефонную трубку торжественно:
Рути,
в России нет секса.
Адам и Ева:
Адам:
Ты
хотела видеть во мне опору… даже требовала - ты сказала, что ищешь в жизни
опору, и я согласился… быть для тебя - всем, чего тебе не хватало - всем:
слонами и китами, хозяином и рабом - любой вещью…
Ева:
Вещью
- для ме&##1085;я? Да это я - я стала твоей вещью! Иногда мне казалось, что я некий
цвет за пределами твоей возможности видеть, и ты пытаешься подмешать меня в свою
палитру по мере надобности - недостает тебе зелёного, и ты меня подмешиваешь с
зелёными, красного - с красными… Ты требуешь от меня то нежности, то свирепости,
расчётливости вместе с безрассудством - тончайших оттенков, которых недостаёт
тебе, как … волку - лечебной травы…
Адам(перебивает):
Ты
требовала от меня нежности и свирепости, расчётливости и безрассудства… - ты… я…
- мы запутались…
Ева:
Запутались…
Придумали свой мирок, поверили в него - игрались в жизнь
Адам:
Но
в том мире - настоящем, что достался нам - по-судьбе - можно ли было жить иначе?
Мы любили… Нельзя было любить? - уйти в монастырь - не плодить
грешников…
Ева:
Любили?
Что мы знаем о себе? О жизни и о любви? Кто я? От кого мой ребёнок? От хозяина?
Раба? Кто он - наш сын? Грешник, изгнанный из стеклянного рая?
Сукис:
Опять
эти двое всё портят, особенно теперь, когда становится понятно, что эта пьеса -
сатира, и нужно только правильно направить перо... против, скажем, так… так…
так... Сим – в шатрах Яфета... то есть «под крышей»... арабы – родня… антисемиты - в корне
вопроса… Кто виноват???? - А? А! -
шлюхи!
обращается
к Адаму:
Дружище,
кажется твоя жена не знает кто папаша её ребёнка… Советую обратить
внимание.
Чёрный
баба-человек
Господин
Страх, всё ещё хуже - твоя жена не знает, кто мамаша её ребёнка…
Сукис:
Ха-ха:
комедия! Как говорится, муж приезжает из командировки, а… хе-хе...
Оригинальнейшая драматургия – нетленка! Дарю, как родному, под небольшие
проценты плюс индекс. Блестящий сюжет! Значит так, сын моего знакомого -
подводник - Аполлон, Давид - всплывает из-под стола Подводник… в маске, ластах, с баллонами и т.п.
Повторяется
клоунада между блондинкой и подводником, как в сюжете с
парашютистом.
Сукис
идёт
снять девочку, но, вдруг, останавливается, растерян, тревожно
осматривается:
Как
любимую узнать среди всех в толпе –
по улыбке, гребешку, цветику в руке…
На
сцене стол под белой скатертью нормальных размеров. Вокруг расположились прежние
герои В их костюмах появились цветные детали (чёрным остался только Чёрный
баба-человек) Стол накрыт, как для пасхальной трапезы.
Чёрный
баба-человек
(закрывает
глаза, вытягивает вперёд руки, как в игре в жмурки, произносит считалочку очень
многозначительно)
Раз,
два, три, четыре, пять - я иду искать, кто не спрятался - я не виноват, кто за
мной стоит, тот в огне горит... я иду…
Дама
местная:
Мой
дед жил в колониальном Алжире, и у него была куча детей. Все они унесли ноги
вместе с французами, кроме дяди-авантюриста, который пропал где-то в Южной
Америке, и моего папаши, который - тоже (крутит
пальцем у виска)
- был
поэтом, поэтому завёл нас с мамой в пустыню. И тут папа стал писать
автобиографическую поэму “Моисей”, поэтому маме пришлось работать в
курятнике.
Сукис:
В
нашем НИИ, в Воронеже, где я был инженером, служила чертёжницей хорошенькая
девочка - голосок такой, что мёртвый встанет. Говорит, мол, Вы, Сукис - сын
оттепели… предвестник свободы... А начальник отдела - хам - подходит и
специально при ней размазывает меня по кульману. ..
Дама
местная:
Мама
говорила, что живёт для детей, а, на самом деле, жила для кур… С тех пор я
ненавижу поэтов и все книги…
Сукис:
Сейчас
в этом НИИ склад моей фирмы - продукт для похудания, улучшения памяти и
потенции. Теперь я - начальник отдела фирмы по улучшению потенции в Воронеже, а
тот антисемит, что при девочке меня по кульману размазал - работает там
сторожем. Я зла не помню, и когда бываю там… знаете… научные симпозиумы,
презентации… всегда даю ему шекель - для них это целое
состояние.
Ева:
Однажды
соседи сверху - пьяницы - буйствовали всю ночь, а меня ждал тяжёлый день -
восемь уроков по расписанию… Я набросила халат, поднялась к их дверям,
позвонила: сизый свет, грязный, вонючий подъезд… химера в открывающихся створках
двери: рот шевелился беззвучно, но я ясно слышала: ”Ты у меня будешь белугой
реветь…”
Дама
местная:
От
мамы пахло курятником, и мы стыдились её. Нужно было стать бездушным, чтобы не
свихнуться, видя её страдания… - и мы… сумели… Она разрушала своим рабством себя
и нас - наши души. Зачем позволила так унизить себя? Лучше бы она умерла, чем
учить нас низости выживания. (Нервно
курит)
Я
видела её фото в юности… она была похожа на… Русалочку…
Ева:
А
утром я надела всё самое лучшее, что было у меня - чёрное кружевное бельё, туфли
- шпиль⭊и, и минут пять мы с отражением в зеркале молчали, пытаясь совместиться
- поним⭀ешь, сынок, я пыталась собрать себя: изгоняла из своей жизни ревущую
белугу, в которую превращали меня той ночью. Понимаешь, лестница грязного
подъезда, я бегу-бегу, задыхаясь, - куда-то - и это не сон, потому что меня
вырвали из сна - бегу, превращаясь в ревущую белугу, обрастая чёрной чешуёй...
холодная тяжелая рыбина - чужая жизнь - я не могла так больше, понимаешь - это
слишком...
Сын
(парашютист,
подводник):
Да,
мама, у тебя была трудная жизнь... я знаю… Поверь, я хочу пожалеть тебя, но не
могу - я пробовал, мама, - не могу - не знаю, почему, но не могу - наверное, я
бесчувственный - бесчувственная скотина, мама, я - злодей, и у меня каменное
сердце, мама...
Ева:
А
однажды, когда я работала на заводе... вдруг, испугалась, что меня уже нет...
понимаешь - нет совсем: что я -
давно уже не я…. И тогда я пошла в единственное место, где можно было закрыть за
собой дверь - в туалет - метровый грязный кубик... Расстегнула платье и стала
трогать - водить пальцем по плечам, груди, удивляясь их гладкости и теплу... в
этом железобетонном аду...
Сын:
Не
плачь, мама...
Ева:
Хорошо,
но я... не могла прекратить этот бег... вот, одела чёрное кружево, чтобы
обозначить себя - проверить... есть ли я ещё, могу ли... зайти к тебе -
маленькому, не испугав... ты не помнишь меня?
Сын:
Нет...
я не помню... только фото и твои рассказы... мне кажется иногда, что и меня нет,
мама, иногда мне кажется, что я живу не в своей жизни, а в чужой: твоей,
случайных встречных... У меня не хватает сил для себя самого. Отпусти меня,
мама… Наверное, вы - трагическое поколение, мама, но нет сил сочувствовать -
переживать вашу жизнь… вместо
своей… Вы видите в нас свой эпилог - это жестоко, мама! Нужно было жить свою
жизнь - быть счастливым в своей жизни - самому, а не “для детей” - не плодить
грешников…чтобы было кому лгать…
Ева:
Что
было бы с Русалочкой, если бы создатель не был милосерден, превратив её в
морскую пену. Ради любви к человеку она отказалась от своего дара и свободы.
Что, если бы принц женился на ней? ….Она родила бы ребёнка и молча ковыляла бы
за ним, страдая, до самой смерти? Должно быть, сын был бы в досаде и раздражении
от её убожества, нажил бы язву желудка или стал хамом... Или нет, она писала бы
ему письма, мол, у меня был такой чудный голос, горы жемчуга, тонны бирюзовой
воды... - я отдала их тебе... “Где они?”- спрашивал бы он в
обиде...
Сукис:
Господа,
раз уж мы так хорошо сидим, так сказать, на презентации исхода из рабства,
предлагаю вашему вниманию продукт всех времён и народов (кричит
как шоумен):
“Манна
небесная!!!!”
Действие
за столом превращается в свирепую клоунаду “Презентация
продукта”.
Сукис:
Наш
президент - Шухерррр Марррик!!!! (
Все
экзальтированно аплодируют).
Шухер
Марик (гиперактивная
дама с неснимаемой улыбкой):
Друзья,
для вас я просто Шухер! Каждый из вас может прийти ко мне в три часа ночи и
выпить стаканчик - ха-ха - “манны небесной”, но боюсь, что - ха-ха - после пары
чашек вы не станете приходить ко мне ночью, потому что, вас не отпустят ваши -
ха-ха - жёёёёны!!!
Все
аплодируют, хохочут…
Шухер
Марик:
Так
я могу - ха-ха - остаться без работы, но (торжественно)
клянусь:
ваше счастье мне дороже своего! Почему? Да потому, что Шухерррр вас…
(ликующий
крик)
ЛЮБИТ!
Шквал
энтузиазма.
Шухер
Марик:
У
Шухера за вас болит сердце! Вы мне - как дети, а я вам - как мама, мы - одна
семья. (Утирает слёзы умиления.) Идише–мамочка всем принесёт в клювике...
Да здравствует Манна Небесная!!!
(Выстреливает
из хлопушки, и все кидаются на колени и ползают, собирая
конфетти)
Сукис:
(вопит)
Шухер!!!
Шухер
Марик:
Наша
фирма гарррантирует благополучный исход из всего - для всех... Сорок лет
сытости... сто процентов выживания... Шухер вас любит.
Сцена
третья.
Луч
освещает сегмент стола с тремя стульями. Адам и Ева. Входит сын – в солдатской
форме, с автоматом и огромной сумкой. Садится
устало...
Ева:
Адам,
идём разберём вещи, надо стирать, сегодня плохо сохнет...
Родители
склоняются над сумкой, перебирают вещи. Адам вытаскивает из карманов солдатских
брюк измятый и грязный конверт - протягивает его Еве:
Адам:
Ева,
твоё письмо - не распечатано…
Ева:
Сынок,
ты не прочёл моё письмо
Сын:
Я
не мог, мама - было очень тяжело
Ева:
Я
понимаю, но ты должен… Там были стихи: «Не на равных играют с волками егеря - но
не дрогнет рука, - оградив нам свободу флажками, бьют уверенно - наверняка. Волк
не может нарушить традиций, - видно в детстве - слепые щенки - мы волчата,
сосали волчицу и всосали - нельзя за флажки!»
Сын:
Было
очень трудно, мама, мы бежали десятки километров ночью, без дороги, и те,
которые падали, уже не могли встать. Там нельзя думать, мама, только довериться…
чутью зверя, что рвётся к жизни… я не знал, что сумею так…
Ева:
Не
знал… понимаю, только, нельзя… без слова… пойми - волк бежит вдоль круга из
красных флажков, и не может выбраться на свободу… - и так вечно… он не слышит
слово: гордый, сильный зверь не может вырваться за пределы чужого круга,
и любой подонок владеет им… Это ужасно, что я говорю… прости… жестоко… Но это не
моя жестокость, сын - это жёсткость
правил
игры, под названием «жизнь»… Я должна…. ты должен… быть…
понимаешь?
Сын:
Я
не могу, мама, я устал. Если я буду думать теперь, то не выживу
Ева:
Но
если ты не думаешь, то не живёшь… человеком. Это нормально, знаешь, даже
красиво… (Музыка) -
слышишь?:
“Никто не разорвёт круг противоречия выживания и осознания - никто не сделает
зверя человеком, если у него самого не хватит сил… Ну? Разве не хорошо звучит?
Разве это плохая игра, и ты - не
азартный игрок? Что может сравниться с красотой игры по закону, который был в
начале?…
Сын:
Да,
мама, действительно красиво… мне нравится… я подумаю…
Адам
с
неловкостью берёт в руки автомат:
Лучше
бы я - я бы смог...
Ева:
Да,
лучше бы ты, но это уже случилось с нашим сыном. Ты должен
покаяться.
Адам
:
В
чём?
Ева
:
Ты
ел кислый виноград.
Адам:
Я
не знал…
Ева:
Ты
не хотел знать. Помнишь, тогда, когда мы слушали музыку, и, казалось, что -
вот-вот - можно понять…. - ты отвернулся….
Адам
:
Не
помню…
Ева:
Должен
вспомнить, посмотри, у сына уже автомат в руках…. должен вспомнить -
покаяться…
Адам:
Ева,
это безумие…
Ева:
Нет,
это тогда мы были безумны… Каюсь, я думала, что всё это происходит не со мной -
что это… чужая - не моя - жизнь, а я – настоящая - Русалочка… Офелия… пусть,
даже, Ревущая Белуга…- трагическая рыба, несущаяся в сизом свете - только не то,
что было на самом деле - рабыня,
бездарно
выживающая в кривых зеркалах… - я развращала души детей…
Адам
(мучительно
вспоминает):
Родители
и все вокруг… жили нехотя - с трудом, жалуясь и охая, волочили свои судьбы по
невзгодам. Невзгодами было всё, что требовало жизненных сил - работа и еда,
рождение и смерть, и, даже, само дыхание и биение сердца: “Только бы не было
хуже”… Но, знаешь, иногда мне казалось, что такой образ жизни был… камуфляжем -
вроде окраски армейской формы, а сами они - по-снайперски - расстреливали всех,
кто мешал им выживать. Даже своих детей - мы были беззащитней всех.
Ева:
Зачем
ты не ушёл в монастырь?
Адам:
Ушел…
- в “Храм науки”… Долгие годы жил только в “физике”…
Ева:
Приятное
местечко, уж, получше, чем кухня и пелёнки…
Адам:
Зачем
ты не ушла в монастырь? Ты соблазнила меня!
Ева:
Мои
родители выживали агрессивно,
то
ли цепляясь, то ли выталкивая друг друга - как кукушата - с жестокостью
инстинкта, и называли эту суету - “умением жить”. Что происходит с душой, когда
тело выживает - в замкнутом круге?… Превращается в… цепляющуюся за штанину ли,
собачью шерсть… колючку… И,
вот, у сына в руках… автомат, и нужно мыслить точно… или случится непоправимое -
убийство... (мечется) Адам,
у
нас мало времени. Сорок лет?… У нас нет сорока лет - нужно
сейчас...
То
же застолье. Темнота скрывает сидящих. Круг света по-очереди останавливается на
каждом из героев, который поднимает бокал и произносит свой монолог, как тост. В
костюмах персонажей, кроме «чёрной бабы-человека», много цветных деталей, Адам и
Ева – в светлой, почти белой одежде (остаются в ней до конца
пьесы).
Чёрный
баба- человек:
На
златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… ты
кто такой? (подозрительно) Говори поскорей, не задерживай добрых людей
(грозит пальцем)
Дама
приезжая:
Меня
предупреждали, что нужно брать язык, и я его взяла - могу вам показать - очень
красивый (показывает язык),
но…
оказывается… здесь это не дефицит - язык есть у всех, приблизительно с двух лет,
а дальше - никто не предупреждал - надо что-то ещё и думать?
(разводит
руками).
Я
мыла пол у одного профессора, так у него есть двадцать языков. Шутка ли -
двадцать языков на одну голову, так он уже может в неё больше ничего не брать!!!
Его и так показывают за деньги на учёных симпозиумах – хватает и на хлеб, и на
масло... А мне лучше заткнуться, что я и делаю -
пьёт
лихо бокал.
Муж
своей жены:
Моя
жена – там - продала трёхкомнатную квартиру и купила туфли, но они разлезлись от
первого дождя. А теперь жена - здесь - купила трёхкомнатную квартиру и получила в подарок посудомоечную
машину. Деньги взяла (разводит
руками в изумлении)…
в
банке
- говорят,
полмиллиона - век буду помнить… Так что, мы, слава богу, хорошо устроились.
Шухер
Марик:
За
Манну Небесную! (пьёт,
заигрывает с Сукисом) За
подъёмный кран! Вжик! (пьёт,
шатается) “Шухеррр!… (валится
под стол)
Дама
местная
(вместо
бокала, лихо поднимает пелефон):
Как
поживаешь, Рути? Кто бы мог подумать? Все русские -
пьяницы!.
Снайпер:
Я
- снайп⭅р, и больше всего на свете люблю свою работу. Обожаю стрелять! -
пьёт… обнимает Блондинку.
Блондинка
(кокетливо
поднимая бокал):
За
жизнь!
Сукис
(поглядывая
на неё с вожделением):
Моя
мама мне рассказывала, что ещё её бабушка говаривала: “Шерше ля-фам”, что на
нашем означает: «Во всём виноваты шлюхи» -
пьёт.
Ева:
(выпивает
бокал)
Я
ухожу…
Адам:
Куда?
Ева:
(равнодушно):
Как
куда? Сам знаешь - как всегда… нууу, туда … (машет
рукой,
идёт
пошатываясь, как пьяная)
...из
рабства… Ну, вас, всех…
Адам:
(удерживает
её за локоть, взволнованно)
Из
рабства уходит не раб, а свободный человек… А ты… ты ещё не освободилась от…
этой истории… Ты не дописала…
Ева:
(скандальная
интонация)
Я?
С какой стати? У меня нет сил додумывать всё это! Я - женщина! Я просто хочу…
Голоса
присутствующих: (хорошо
бы, чтобы в этой сцене персонажи постепенно обесцвечивались, приобретая тёмные
тона, сливаясь с чёрным фоном)
Просто
женщина - иш какая! Хочет она... А ну, допиши, как положено
-
должен
быть счастливый конец - сладкий: про молоко с мёдом – нам сказали!
(перебивают друг друга)
Хеппи-энд!
Чтоб
как в Санта-Барбаре!
Они
что, лучше всех? Избранные? Так каждый дурак может… Мы
тоже…
Напиши
им, чтоб не было войны!
Миру
- мир!
Желаем
счастья!!!
Здоровья,
успехов в работе и личной жизни!
Ура
вечной весне!
Даёшь
любовь! Секс - он у нас!
Напиши,
мол, мы кровь проливали, а они - за колбасой!
Начинается
спор, перерастает в потасовку, Адам и Ева присоединяются к общему волнению,
размахивают руками, выкрикивают раздражённо:
«Вместе
нельзя… пусто… пустыня… стекляшка поломалась…физика… пелёнки… ты меня
соблазнила… сам приставал…»
Голоса
сливаются в общий шум, перерастают в гул - ропот
толпы:
Напиши,
чтобы всем нам было хорошо, а самое лучшее - детям!
Не...
детям - счастливое будущее!
Не...
самое луч...
Чтоб
уважали! (отдельные потасовки: "ты меня уважаешь?")
Скандируют:
Мы
- не раб&##1099;! Рабы - не мы!!!
Даёшь третий Храм! И четвёртый! Миру –
мир!! Бей!!!
Ропот
толпы усиливается музыкой). Парень стреляет из автомата вверх (световые эффекты:
гром с молнией) Руки людей взымают, как в мольбе… Внезапно всё стихает, музыка
обрывается. Тёмные фигуры замерших людей едва видны на чёрном фоне кулис. Адам и
Ева опять одни.
Ева:
Адам...
я плохо понимаю, что происходит... что всё это значит?
Адам:
Я
не уверен, но, похоже, что всё это – жизнь... Может быть, даже, твоя и моя
жизнь... Вот именно, всё это твоя и моя жизнь... настоящая, как ты
хотела...
Ева:
Да
ну? ...Ты хочешь сказать... Ты уверен?
Адам:
Нет,
но лучшей версии у меня нет... Методом исключения...
Ева:
Исключения
чего?
Адам:
Ну,
что мы уже умерли и всё, что происходит с нами – ад или даже рай, в который мы
так стремились... или чистилище...
Ева:
Жизнь...
моя жизнь...
А!!!
Так вот что это всё значит! Всё это – моя жизнь? Так бы и сказали!. Мол, всё,
что происходит с тобой, – твоя жизнь, и живи себе, милая, пока не померла.
Адам:
Кажется,
я уже где-то слышал про жизнь... или читал... мне кто-то уже говорил... Кажется,
Ева, это ты мне говорила, мол, выйдем из стекляшки, и там – настоящая жизнь...
помнишь?...
Ева:
Нет,
я не могла так сказать. Откуда мне было знать? Никогда бы сама догадалась.
Слушай, Адам, нужно всем сообщить! Такая новость! Так неожиданно! Кто мог
подумать: оказывается, всё это – жизнь! Надо сказать людям, а то они не знают и
поэтому cсорятся,
дерутся... Ну, разве бы человек стал так плохо вести себя, если бы знал, что всё
это - его Жизнь – единственная и неповторимая... самое важное, что может
происходить в этом мире? Разве стал бы лгать, мелочиться, подличать...
Нужно
срочно сказать сыну. Адам, мы с тобой - преступники! Не сказали сыну, что всё,
происходящее с ним – ЕГО ЖИЗНЬ!
Должны
были объяснить как только он появился на Свет и закричал в первый раз... Он
спросил меня тогда: «Что происходит со мной»? И я обязана была ответить: «Малыш,
с тобой происходит Жизнь – твоя жизнь», и мы бы смеялись и плакали вместе... и
не стали бы чужими...
Адам:
Ева,
наш сын уже, кажется, знает... что-то... Помнишь, когда он бросил учёбу, а мы
пытались его заставить, сын сказал: «Это моя жизнь!» и ушел...
Ева:
Да,
ничего не объяснил... Может быть, все знают, кроме нас? Мы, что, Адам, – дураки?
Жить не умеем...
Адам:
Похоже
на то...
Ева:
Вот и покаялись...
Звучит
Армстронг «Отпусти мой народ»
Адам
и Ева садятся спиной друг к другу, отчуждённо замирают. Музыка
обрывается...
...
Ева
(оживленно обращается к
Адаму):
Эй,
Адам, как ты там поживаешь, в своей жизни? Привет!
Адам
(с
радостным облегчением):
Привет,
Ева! Слава Богу, не помер ещё... Как поживаешь, Ева?
Ева:
Слава
Богу, живу, не померла...
(нерешительно)
Эй,
Адам, будешь жить со мной?
Адам:
Да!!!
Ева:
Подумай.
(немного
кокетливо) Ведь
это твоя жизнь – единственная и неповторимая...
Адам:
Я
не могу жить без тебя...
Ева
(взволнованно):
Адам,
мы уезжаем...
©2003
Татьяна
Ахтман
tatyana_akhtman@hotmail.com;
08-9957475