Впечатления о жизни

        Случалось ли вам писать в школе сочинение о природе?
        Обычно эти сочинения бывают многословны, но сумел ли кто выразить красоту полевого цветка или утреннего тумана?
        Меня всегда поражала изысканная немногословность Сей Сёнагон.
        Придворной дамы японской императрицы.
        Жившей в эпоху Хейан.
        Тысячу лет тому назад.
        "Записки у изголовья" (или "Интимный дневник") - не просто дневник или мемуары. Главное в них - не события, а то впечатление, которое они произвели на автора. Здесь нет "сюжета", нет "начала" и "конца", "времени" и "последовательности"....
        Это - книга впечатлений от жизни. И, окунувшись в них, вы сможете насладиться тем же, чем наслаждались утонченные японские придворные.
        Жившие тысячу лет тому назад.

Послесловие

(Как была написана эта книга)

        Спустился вечерний сумрак, и я уже ничего не различаю. К тому же кисть моя вконец износилась.
        Добавлю только несколько строк. Эту книгу замет обо всем, что прошло перед моими глазами и волновало мое сердце, я написала в тишине и уединении моего дома, где, как я думала, никто ее никогда не увидит.
        Кое-что в ней сказано уж слишком откровенно и может, к сожалению, причинить обиду людям. Опасаясь этого, я прятала мои записки, но против моего желания и ведома они попали в руки других людей и получили огласку. Вот как я начала писать их.
        Однажды его светлость Корэтика, бывший тогда министром двора, принес императрице кипу тетрадей.
        -- Что мне делать с ними? -- недоумевала государыня. -- Для государя уже целиком скопировали "Исторические записки".
        -- А мне бы они пригодились для моих сокровенных записок у изголовья, -- сказала я.
        -- Хорошо, бери их себе, -- милостиво согласилась императрица. Так я получила в дар целую гору превосходной бумаги. Казалось, ей конца не будет, и я писала на ней, пока не извела последний листок, о том, о сем, -- словом, обо всем на свете, иногда даже о совершенных пустяках. Но больше всего я повествую в моей книге о том любопытном и удивительном, чем богат наш мир. и о людях, которых считаю замечательными. Говорю я здесь и о стихах, веду рассказ о деревьях и травах, птицах и насекомых, свободно, как хочу, и пусть люди осуждают меня: "Это обмануло наши ожидания. Уж слишком мелко..."
        Ведь я пишу для собственного удовольствия все, что безотчетно приходит мне в голову. Разве могут мои небрежные наброски выдержать сравнение с настоящими книгами, написанными по всем правилам искусства? И все же нашлись благосклонные читатели, которые говорили мне: "Это прекрасно!" Я была изумлена. А собственно говоря, чему здесь удивляться? Многие любят хвалить то, что другие находят плохим, и, наоборот, умаляют то, чем обычно восхищаются. Вот истинная подоплека лестных суждений! Только и могу сказать: жаль, что книга моя увидела свет. Тюдзе Левой гвардии Цунэфуса, в бытность свою правителем провинции Исэ, навестил меня в моем доме.
        Циновку, поставленную на краю веранды, придвинули гостю, не заметив, что на ней лежала рукопись моей книги. Я спохватилась и поспешила забрать циновку, но было уже поздно, он унес рукопись с собой и вернул лишь спустя долгое время. С той поры книга и пошла по рукам.

Хорошо поехать в горное селенье...

        Хорошо поехать в горное селенье в пору пятой луны! Вокруг, куда ни кинешь взор, все зелено: и луговые травы, и вода на рисовых полях. Густая трава на вид так безмятежна, словно ничего не таит в себе, но поезжай все прямо-прямо -- и из самых ее глубин брызнет вода невыразимой чистоты. Она неглубока, но погонщик, бегущий впереди, поднимает тучи брызг... Справа и слева тянутся живые изгороди. Вдруг ветка дерева вбежит в окно экипажа, хочешь сорвать ее, поспешно схватишь, но увы! Она уже вырвалась из рук и осталась позади.
        Иногда колесо экипажа подомнет, захватит и унесет с собой стебли чернобыльника. С каждым поворотом колеса чернобыльник взлетает вверх, и ты вдыхаешь его чудесный запах.

Времена года - весна

        Закончилась зима, расстаял снег, мороз сменился теплом. Ветер переменился.
        Вот уже и ранняя весна наступила. Вместо тяжелых и унылых туч - на небе сияет ласковое солнышко. Прошел первый дождь, в воздухе появился особый, только весне присущий аромат. В полнолуние так светло и хорошо на дворе, что совсем не хочется заходить в комнату!
        Иду домой с работы, любуюсь полной луной, играющей с облаками. Ветерок принес запах влажной земли и первых слабых ростков трав.
        Дома смотрю на грядку цветущих подснежников. Как необычны они в ярком свете луны! Стебельков не заметно и цветки будто парят в воздухе.
        Открою "Записки у изголовья". Прочту о весне тысячелетней давности.

В третий день третьей луны

        В третий день третьей луны солнце светло и спокойно сияет в ясном небе. Начинают раскрываться цветы на персиковых деревьях. Ивы в эту пору невыразимо хороши. Почки на них словно тугие коконы шелкопряда. Но распустятся листья - и конец очарованию. До чего же прекрасна длинная ветка цветущей вишни в большой вазе. А возле этой цветущей ветки сидит, беседуя с дамами, знатный гость, быть может, старший брат самой императрицы, в кафтане "цвета вишни" поверх других многоцветных одежд... Чудесная картина!

Прекрасна пора четвертой луны

        Прекрасна пора четвертой луны во время празднества Камо. Парадные кафтаны знатнейших сановников, высших придворных различаются между собой лишь по оттенку пурпура, более темному или более светлому. Нижние одежды у всех из белого шелка-сырца. Так и веет прохладой!
        Негустая листва на деревьях молодо зеленеет. И как-то невольно залюбуешься ясным небом, не скрытым ни весенней дымкой, ни туманами осени. А вечером и ночью, когда набегут легкие облака, где-то в отдаленье прячется крик кукушки, такой неясный и тихий, словно чудится тебе... Но как он волнует сердце!
        Чем ближе праздник, тем чаще пробегают взад и вперед слуги, неся в руках небрежно обернутые в бумагу свертки шелка цвета "зеленый лист вперемешку с опавшим листом" или "индиго с пурпуром". Чаще обычного бросаются в глаза платьс причудливой окраски: с яркой каймой вдоль подола, пестрые или полосатые.