Дабы избежать подозрений в неискренности и элементарной постимперской ревности, российской дипломатии желательно дополнить неприятие гегемонии одной страны более принципиальным подходом к демократизации международных отношений в целом, что, в частности, предполагает более уважительный подход к роли ,опыту и месту многочисленных так называемых средних и малых стран. Многие из них разделяют не только неприязнь к однополюсному миру, но и видят настораживающие моменты в казалось бы более демократичном многополюсном варианте. К одной из таких стран относится Новая Зеландия, к которой в российских средствах массовой информации, похоже, надолго пристало снисходительное определение "далекой" и "экзотической."

Скептицизм малых стран в отношении модели многополярного мира понятен, ибо обрекает их на необходимость постоянного маневрирования, ориентирования на "центры силы", поиск надежных союзников и партнеров. Зачастую это противоречит внешнеполитической философии этих стран и их тяге к открытости и безблоковости международных отношений. Как известно, подобный курс стоил Новой Зеландии ее членства в АНЗЮС и надолго расстроил ее отношения с Соединенными Штатами. Другим обстоятельством, предопределяющим отрицание "центров силы" и блоковой политики, является заметная внутренняя оппозиция и нежелание общественности расходовать государственные средства на поддержание обороны "на всякий случай", на проведение учебных маневров с дружественными государствами, на закупку военной техники. Агитация в пользу многополярности воспринимается в этих условиях как претензия на новый передел мира, продолжение политики силы, подавления суверенитета и интересов малых стран.

Не менее болезненно реагируют в этих странах и на ныне популярную теорию "конфликта цивилизаций", которая рассматривается ими как плохо завуалированная попытка навязать миру новый вариант силового видения международных отношений, на этот раз в форме культурно-ценностных противоречий. В теоретическом плане С. Хантингтон и его последователи относят Новую Зеландию, равно как и Австралию, к странам, находящимся на стыке цивилизаций. На практике это обходится Веллингтону и Канберре их постепенным вытеснением из европейского политического и экономического пространства и одновременно подозрительно-настороженным отношением географических соседей - азиатских государств к культурно-цивилизационному наследию этих стран. По этой причине Новая Зеландия и Австралия, например, пока безуспешно пытаются стать участниками АСЕМ - диалога между европейскими и азиатско-тихоокеанскими государствами.

Понятные устремления российской дипломатии к размыванию однополюсного мира получат международную поддержку, если они будут опираться не только и не столько на партнерство со странами типа Китая, внутриполитическая устойчивость которых сомнительна, а внешнеполитическая мотивация подозрительна, сколько на взаимодействие со странами, для которых любая гегемония в международных отношениях (индивидуальная или коллективная) неприемлема в силу основополагающих установок внутреннего и внешнего порядка.

Поскольку к числу таких стран относится Новая Зеландия, а также немалое число других малых государств, обладающих зрелым демократическим обществом и антигегемонистским внешнеполитическим мышлением, Москве имело бы смысл обратить на них большее внимание. Понижение статуса России в мировых делах, с одной стороны, объективно ведет к большей заинтересованности в много- и разностороннем сотрудничестве. С другой стороны, на поддержание такого сотрудничества на первых порах не хватает сил и средств. Зачастую верх берут краткосрочные интересы и сиюминутные выгоды. В-третьих, нет-нет, да и продолжает давать о себе знать пренебрежительное отношение к тем, кто не представляет собой солидную военную силу.

Однако, если "доктрина Примакова", ставящая целью отказ от доминирования одних стран над другими, не конъюнктурный ход, а долговременная стратегия, то вслед за объявленным стратегическим партнерством с Китаем должна последовать линия на подлинную демократизацию международных отношений, ибо в противном случае с помощью России американскую гегемонию в международных делах заменит полностью или частично гегемония китайская. В этой связи наиболее вероятными естественными союзниками России в демократизации международных отношений являются устойчивые демократии, проповедующие неконфронтационное международное поведение.

В последнее время в западных средствах массовой информации и академических изданиях стало расхожим утверждение, что "демократии" миролюбивы и неагрессивны по своей природе. У автора в этой связи есть небольшая поправка - малые "демократии" по своей природе миролюбивы и неагрессивны. В то время как крупные западные демократии, безусловно, не склонные воевать друг с другом в традиционном военном смысле, отнюдь не отказались от методов политического и экономического давления и доминирования. Ссылки западных деятелей и политологов на то, что западные демократии не воюют друг с другом, выглядят лукавством, ибо замалчивают нетрадиционные способы силового давления в современном мире.

Для того, чтобы взаимодействовать с малыми демократиями, необязательно поддерживать, как в былые времена, глобальное военно-политическое присутствие. Вполне достаточно обратить на них внимание в смысле изучения их подходов к международным проблемам, а также их опыта политического и экономического развития, зачастую незаслуженно обойденного.

В качестве иллюстрации можно сослаться на опыт Новой Зеландии. Во-первых, Новая Зеландия относится к числу стран с наибольшей степенью развития демократических свобод и экономической открытости. Она же признана одной из наиболее успешно реформируемых западных экономик. Во-вторых, несмотря на серьезные различия исторического, экономического и политического плана между Россией и Новой Зеландией имеются и поразительные параллели и сходства как в плане внутреннего переустройства, так и внешних вызовов, актуализирующие изучение опыта друг друга.

Нет более легкого способа вывести из себя обычно сдержанного англосаксонца-новозеландца, чем напомнить ему об архитекторе новозеландской экономической перестройки министре финансов Роджере Дагласе. По эмоциональности реакция сопоставима с эффектом произнесения в России имен Гайдара и Чубайса. До сих пор не утихают в Новой Зеландии страсти по поводу того, насколько необходимы были радикальные преобразования в новозеландской экономике, осуществленные лейбористским правительством в середине 80-х годов.

Практичным новозеландцам, впитавшим с молоком матери беспрекословное уважение к частной собственности и личной инициативе, конечно, никогда серьезно не грозил коммунистический эксперимент. Марксизм-ленинизм так и не пустил серьезных корней в новозеландском обществе, как ни старались его стимулировать "старшие братья" в Москве. Но в новозеландском обществе были всегда традиционно сильны настроения социальной справедливости, в итоге приведшие к тому, что в 60-70-е годы нынешнего столетия Новая Зеландия оказалась в числе стран с наиболее высокой степенью социальной защищенности. Многие немолодые новозеландцы с грустью вспоминают времена бесплатной медицины, образования, почти нулевой безработицы. Страна находилась в пятерке наиболее зажиточных государств мира по уровню дохода на душу населения. Одновременно новозеландское общество характеризовалось достаточно высокой степенью эгалитарности, что обеспечивалось активным вмешательством государства и его существенной распределительной ролью, прежде всего посредством системы налогов.

Среди истоков повышенной социальной чувствительности новозеландцев можно назвать специфические настроения первых поселенцев, прибывающих из Англии, как правило, вторых и третьих детей в семье, обделенных наследством. Современная новозеландская экономика - это во многом результат тяжелого труда первых поселенцев, которых отличала как высокая целеустремленность, так и в определенной степени романтизм и стремление к социальному равенству.

Новозеландский "социализм" был куда эффективней и человечней, чем тот строй, который именовался в Советском Союзе коммунистическим. В условиях традиционной некоррумпированности новозеландского общества бесплатные социальные услуги действительно оставались бесплатными, а бюрократия не стала чиновничеством советского образца. Новозеландский социализм длился ровно столько, сколько позволяли внутренние и внешние условия. Среди внутренних причин можно было бы назвать высокую стоимость новозеландского труда, снижавшую конкурентоспособность новозеландских товаров на внешних рынках, относительную закрытость новозеландской экономики, пагубно влиявшую на качество производимой продукции.

Главным же внешним потрясением стало для Новой Зеландии вступление бывшей метрополии - Англии в Общий рынок, что повлекло за собой болезненную потерю гарантированного экспорта в Англию новозеландской сельскохозяйственной продукции. Другим шоком стал мировой энергетический кризис 70-х годов. Наконец, появление динамичных экономик Юго-Восточной Азии не оставляло для Веллингтона другого пути, как создание здоровой конкурентоспособной экономики.

В конце 70-х годов в результате упомянутых проблем новозеландская экономика скатилась на одно из последних мест среди стран-членов ОЭСР. Ее отличали высокие тарифы и другие импортные барьеры, значительные субсидии фермерам, национальный долг, сопоставимый с долгами стран "третьего мира", высокие подоходные налоги, достигавшие 66% от доходов. Жить по-социалистически стало "не по карману".

Российские коммунисты не могут простить М.С.Горбачеву развала коммунистической системы. В Новой Зеландии левые силы поплатились за свою " перестройку" не меньше.

Резкое снижение, приблизительно на одну треть, внешнеторговых тарифов привело к наводнению внутреннего новозеландского рынка импортными товарами. В настоящее время около 90% новозеландского импорта не облагается пошлинами и тарифами. К началу следующего столетия предполагается полностью ликвидировать импортные пошлины и тарифы. Новая Зеландия является одним из наиболее радикально настроенных членов ВТО и АТЭС. Либерализация новозеландской экономики, конечно, больно ударила по ряду национальных производств, породила банкротства и закрытие предприятий. Однако промышленное производство в стране не только не вымерло, но и в результате перестройки стало демонстрировать высокую степень конкурентоспособности на мировых рынках. В последние годы экспорт промышленной продукции опережает традиционный сельскохозяйственный экспорт. Только в США промышленный экспорт увеличился за последние годы на более чем 40%. Так что, как говорится, не "маслом единым" известна Новая Зеландия мировому потребителю.

Следующий удар пришелся по госсобственности и госаппарату. В начале 80-х годов государство осуществляло до 60% операций в экономике, доминировало в инвестиционной сфере. В результате экономика страдала от низкой эффективности, зарегулированности и государственного диктата. Энергичные действия правительства по приватизации ряда государственных монстров привели к весомым экономическим успехам. Среди таких монстров была новозеландская государственная телефонная компания. За несколько лет после ее приватизации компания превратилась в высокорентабельное предприятие с численностью сотрудников в три раза меньше прежнего. По своей технической оснащенности новозеландский ТЕЛЕКОМ находится среди мировых лидеров.

Предоставив большую автономию управленческому аппарату в государственном секторе, правительство добилось значительного, почти на 59%, снижения числа госслужащих. Среди серьезно "пострадавших" была и новозеландская дипломатическая служба. Однако, по общему мнению, новозеландский МИД заработал эффективнее и продуктивнее. Вместе с тем, несмотря на относительно высокие заработки и престижность профессии, продолжается утечка дипломатических кадров в частный бизнес.

То, что начали в 1984 г. лейбористы, довершили пришедшие им на смену в 1990 г. их вечные оппоненты националы (Национальная партия Новой Зеландии). Правительство Дж. Болджера отменило обязательное членство в профсоюзах, по сути низведя их некогда могущественное влияние практически до нуля. Тем самым наем на работу стал делом нанимателя и нанимаемого. Практика взимания высоких налогов была отменена, что привело к сокращению видов социальных пособий. Вместо этого был взят курс на максимальное поощрение производства и сферы услуг. Государство взяло на себя заботу только о наименее обеспеченных, а также оставило за собой функцию общей "неназойливой" координации в финансово-экономических связях.

Результаты не заставили себя ждать. Новая Зеландия - страна с одним из наиболее низких уровней инфляции - менее 2% в год. Темпы роста экономики в 90-е годы составляют 4-6%. Если в начале 80-х годов бюджет страны имел отрицательное сальдо, порядка 9% от ВВП, то в 1995 и 1996 гг. доходная часть бюджета заметно превышала (на 2-3 млрд. долларов) расходную. Почти вдвое сократилась безработица (с 10,9% до 5-6%).

Критики реформ 80-х годов продолжают уверять, что у Новой Зеландии были альтернативные пути развития и что нынешнее внешнее благополучие новозеландской экономики довольно шатко, держится лишь за счет благоприятной внешнеэкономической конъюнктуры, а стремительная социальная поляризация новозеландского общества ведет, по их мнению, к опасному расколу в обществе. Примечательно, что недавно вышедшая книга одного из ведущих критиков реформ Джейн Келси "Новозеландский эксперимент" стала бестселлером в стране.

Глобальный кризис лейборизма в новозеландских условиях оказался еще более серьезным. Социальная опора лейбористов в Новой Зеландии - бюджетники и малоимущие - сочли реформы 80-х годов, осуществленные лейбористским правительством, "ударом в спину". Часть лейбористского электората сдвинулась еще левее в сторону блока Альянс. Другие переметнулись к правой Национальной партии, полагая, что если стране суждено развиваться по рецепту "новых правых", то пусть уже правые этим делом и заправляют. Лейбористская же партия, несмотря на смену лидеров, вот уже в третий раз безуспешно пытается победить на выборах. Победа Тони Блэра в Англии, конечно же, вдохновляет новозеландских лейбористов, но, думается, задача у них посложнее. В отличие от Англии "тэтчеризм" ассоциируется в Новой Зеландии не только и не столько с правыми, сколько с их основоположниками в Новой Зеландии - лейбористами. Во-вторых, повторение в Новой Зеландии тактики Блэра - отход от принципиальных позиций традиционной социал-демократии и смещение к политическому центру - чревато расколом новозеландской лейбористской партии, не говоря уже о том, что в принципе затруднено умелым тактическим маневрированием правой Национальной партии. "Сделав дело" руками лейбористов, националы с начала 90-х годов предусмотрительно замедлили ход реформ, особенно в социальной сфере.

Для рядового новозеландца все эти политические метаморфозы означали одно: политика - это "грязь", а политики - "лгуны и приспособленцы". Его вердикт прозвучал незамедлительно и поверг новозеландский истэблишмент в небывалый шок.

Здесь сходства между новозеландским и российским сценариями заканчиваются и начинаются серьезные различия. Если в России разношерстность и разноликость парламента где-то на руку сильной исполнительной власти в лице президента, который поругивает Думу, но худо-бедно проводит свой политический курс, то в Новой Зеландии выборы в 1996 г. в парламент по системе пропорционального представительства на время парализовали действия исполнительной власти. Ведь глава государства в Новой Зеландии - королева Англии, а ее представитель - генерал-губернатор - лицо номинальное. Основная же исполнительная власть находится в руках кабинета министров, который в отличие от российского формируется парламентом.

В результате парламентских выборов 1996 г., проходивших по новой системе, ни одной партии, как это и ожидалось, не удалось получить большинства мест в парламенте. В течение нескольких месяцев шли драматические переговоры о создании коалиционного правительства. Две крупные партии - Национальная и Лейбористская - оказались заложниками небольшой популистской партии "Нью Зиланд Ферст" во главе с "борцом за справедливость" Уинстоном Питерсом, ранее входившим в Национальную партию. Избирательная кампания "Нью Зиланд Ферст" строилась на резкой критике правительства националов и обещаниях социальных благ. А закончилось все довольно прозаично, если не сказать цинично - созданием коалиционного правительства "Нью Зиланд Ферст" и "ненавистной" Национальной партии. Итог для новозеландского избирателя, питавшего надежду на большую демократичность и "народность" новой избирательной системы, оказался удручающим и одновременно поучительным.

А теперь несколько слов в защиту новозеландской демократии. Продолжающийся парламентский кризис и зыбкость правительства не повлекли за собой ухудшения экономических условий в стране и бегства из нее капитала. Залогом этого стало сведение в результате реформ 80-х годов к минимуму вмешательства государства в экономику. Другим стабилизатором является устойчивый консенсус большинства политических партий Новой Зеландии относительно необратимости экономических реформ 80-х годов.

Драматические как для России, так и для Новой Зеландии 80-е годы не ограничились преобразованиями в области экономики. Не менее захватывающе развивались события и во внешнеполитической сфере. Советский Союз лишился Варшавского Договора. Новой Зеландии ее "новое политическое мышление" стоило членства в АНЗЮС и союзнических отношений с США. Провозглашенная все тем же лейбористским правительством Д. Лонги антиядерная политика Новой Зеландии, в соответствии с которой иностранным кораблям с ядерным оружием или ядерной установкой на борту запрещалось заходить в новозеландские порты, вызвала резко негативную реакцию Вашингтона, который минимизировал все военные и политические контакты с Новой Зеландией. И хотя с окончанием "холодной войны" в Вашингтоне несколько смягчились в отношении "неблагодарных киви", процесс восстановления в полном объеме политических и военных отношений между двумя странами пока не завершен. Вот и Билл Клинтон, планирующий визит в Австралию, отказался включить Новую Зеландию в программу своего турне. "Старая обида" дает о себе знать, и американцы ждут от Веллингтона отмены или корректировки своего антиядерного законодательства. Ждут, кстати, абсолютно напрасно, поскольку антиядерная политика стала центральным компонентом новозеландской национальной идеи, сформировавшейся не в тиши чиновных кабинетов, а в результате подлинного естественного волеизъявления.

Советская пропаганда долгое время восхваляла антиядерную политику Новой Зеландии, преподнося ее, по близорукости, как проявление антиамериканизма во внешней политике. Неуклюжие попытки воспользоваться осложнением в новозеландско-американских отношениях и подогревать в них страсти раздражали новозеландцев и вынуждали их еще более дистанцироваться от Москвы.

Если в процессе экономической перестройки правительство Д. Лонги вызвало серьезную поляризацию в обществе, то в вопросе антиядерной политики оно опиралось на массовую поддержку. В то время как новозеландский внутренний идеализм и вера в справедливость (удивительно сочетающиеся с бытовой практичностью и рациональностью) были низвергнуты экономической реформой, идеализм внешнеполитический получил в виде антиядерной политики такой толчок, что робкие попытки правительства Национальной партии отказаться от него успеха не имели.

Более того, те, кто стоял у истоков антиядерной политики и пожертвовал во имя ее военно-политическим союзом с США, сегодня утверждают, что новозеландцы оказались прозорливее и мудрее многих, имея в виду окончание "холодной войны" и деактуализацию военно-политических блоков (при этом мы помним, что западные лидеры преподносят расширение НАТО как скорее демократический, чем военно-политический, процесс). К тому же, как утверждают "идеалисты", "слухи" о негативных последствиях охлаждения новозеландско-американских отношений оказались явно преувеличенными.

Торговые отношения между двумя странами все это время развивались по восходящей. Американский капитал явно облюбовал благоприятный экономический климат Новой Зеландии. И, наконец, как стало известно, не прекращалось новозеландско-американское взаимодействие в самой чувствительной сфере - в сфере разведки. По свидетельству Н. Хагера, автора нашумевшей книги "Секретная сила", повествующей о новозеландской электронной разведке, Новая Зеландия не прекращала ни на день обмена информацией с США и другими членами англосаксонского разведсообщества, включающего также Великобританию, Австралию и Канаду.

И хотя "идеализму" во внешней политике отдает предпочтение большинство новозеландцев, сторонники школы "реализма" и "баланса сил" позиций своих не сдают. В последнее время в их аргументации в пользу поддержания высокой степени обороноспособности страны и стратегического партнерства с надежными союзниками, среди которых прежде всего называют Австралию и США, участились ссылки на гегемонистские устремления Пекина. Отчасти это делается из конъюнктурных соображений, чтобы подыграть антикитайским настроениям силового лобби в США и тем самым вновь доказать близость подходов двух стран. Убедить общественное мнение в грядущей китайской гегемонии "реалистам" непросто, тем более, что любым проявлениям антикитайских настроений активно противятся "прагматики" - торгово-экономические круги, рассматривающие Китай как колоссальный рынок для новозеландского экспорта. Любопытно, что "реалисты" и "идеалисты" имеют точку соприкосновения в том, что касается положения с правами человека в Китае. Однако их попытки заставить официальный Веллингтон занять более жесткую позицию по данному вопросу успеха не имеют. Сельскохозяйственное лобби в Новой Зеландии, сопоставимое по влиянию с ролью ВПК в российской экономике, эффективно блокирует такие попытки на уровне правительства.

Сторонники концепции "баланса сил", среди которых заметно влияние слабеющего военного истэблишмента, активно используют в своей аргументации австралийский фактор. По их мнению, в условиях исторической, культурной и экономической близости Веллингтона и Канберры Новая Зеландия имеет моральные обязательства прикрывать Австралию с южного фланга на случай возникновения в регионе конфликтной ситуации. Тесное военное сотрудничество и взаимодействие между двумя странами закреплено в договорной форме. Скептики, однако, замечают, что давление австралийского правительства преследует прежде всего целью поддержание занятости австралийского ВПК за счет в том числе заказов Новой Зеландии. Притчей во языцах стала, например, закупка Новой Зеландией четырех австралийских фрегатов.

Диссонанс между действиями Веллингтона и Канберры просматривается и в ряде других вопросов. В частности, австралийцы продолжают в открытую делать ставку на военно-политический союз с США, чем в немалой степени раздражают азиатские государства, усматривающие в этом элементы партнерства на культурно-цивилизационной основе. Известно, что к Канберре поэтому в ряде стран, особенно в Малайзии, относятся с изрядной долей настороженности. И поскольку Новая Зеландия по инерции рассматривается в столицах АСЕАН как "близнец" Австралии, эта подозрительность в какой-то мере распространяется и на нее. Таким образом, новозеландская дипломатия оказывается в тисках двойного давления - внутреннего и внешнего. Общественное настроение в стране не позволяет активизировать военно-политические связи с США и Австралией. Однако положительный эффект таких настроений в смысле более активного вхождения страны в азиатско-тихоокеанское окружение, привлекательное прежде всего своим экономическим потенциалом, во многом нейтрализуется стереотипом в странах АТР о том, что Новая Зеландия и Австралия "два сапога пара". Нельзя исключать здесь и определенный тактический ход восточноазиатов. Дабы не подчеркивать антиавстралийскую направленность своих шагов, удобнее пристегивать к Австралии Новую Зеландию и обосновывать шаги, изолирующие эти две страны в каких-либо вопросах, типа встреч АСЕМ, как географическую несовместимость.

Досадной осечкой в рамках целенаправленной и хорошо продуманной политики Новой Зеландии, направленной на максимальное сближение, прежде всего торгово-экономическое, с азиатско-тихоокеанскими государствами, стала проблема иммиграции в Новую Зеландию. В результате либеральной иммиграционной политики в 1991-1995 гг. в страну въехало значительное число иммигрантов, главным образом из Тайваня и Гонконга. Азиатское демографическое давление оказалось наиболее высоким в крупнейшем городе страны - Окленде. Здесь стали появляться чайнатауны, а за ними - их постоянные спутники - китайские преступные группировки. Высокая азиатская иммиграция выявила три проявления антагонизма. Первый основывался на социально-экономических последствиях увеличения населения Окленда в среднем на 40-50 тысяч в год (население города - около 1 млн. человек) - ухудшающаяся экология, в связи с массовыми застройками и растущим автомобильным движением, переполненные школы и т. п. Других больше волновала склонность азиатов к роскоши, проявляющаяся в строительстве целых дворцовых комплексов и в покупке, в том числе для детей, новеньких "БМВ" и "Мерседесов". В стране с традициями эгалитаризма и нетерпимости к нуворишской показухе это не могло не вызвать раздражения. Ну и, наконец, выплеснулись наружу и расовые предубеждения, которые долгое время удавалось сдерживать в рамках морального кодекса "политической корректности".

Как всегда, "помогли" политики-популисты. Наиболее успешно разыграл эту карту лидер партии "Нью Зиланд Ферст" Уинстон Питерс, ныне занимающий пост заместителя премьера страны. В связи с резким ростом популярности этой партии, главным образом, на фоне ее антииммиграционой риторики, правительству пришлось пойти на попятную. Были резко ужесточены иммиграционные правила, что привело к значительному падению иммиграции в страну, прежде всего азиатской. Думается, однако, что этим дело не закончится. Снижение иммиграции уже негативно сказывается на экономической деятельности в том же Окленде, привело к закрытию ряда производств, к росту безработицы. Остался негативный осадок в отношении Новой Зеландии и в ряде азиатских столиц. А это уже мешает экономической деятельности Новой Зеландии вовне.

Циники утверждают, что привлечение азиатской иммиграции преследовало еще одну стратегическую цель - трансформировать новозеландское общество из двукультурного в многокультурное. Здесь требуется пояснение. Основополагающим документом новозеландской государственности и национального согласия является подписанный в 1840 г. Договор Вайтанги. Согласно Договора, заключенного между английской короной и вождями племен аборигенов - маорийцев, англичане получали право на владение страной (маорийские политики и ученые утверждают, что речь, по крайней мере в маорийском тексте Договора, идет о передаче права управления, а не владения), в то время как признавалось естественное право маорийцев на их общинные земли и промыслы. Интерпретация Договора и его выполнение до сих пор вызывает массу споров и критики. Не менее проблематичны и результаты политики властей в отношении маори. Хотя их положение в новозеландском обществе не идет ни в какое сравнение с печальной судьбой австралийских аборигенов и многих других колонизованных народов, недовольство среди них не только не идет на убыль, а и где-то в последнее время усиливается. Причиной тому ряд обстоятельств. Проводившаяся долгое время политика ассимиляции маори имела двоякие последствия. С одной стороны, это способствовало их интеграции и повышению материального благополучия (в Новой Зеландии нет и намека на какие-то резервации для аборигенов). С другой, это привело к ущемлению национальной культуры и языка. Во-вторых, социально-экономическая перестройка 80-х годов особенно сильно ударила по маорийцам, которые исторически в большей степени зависели от социальной помощи. Коммерциализация новозеландского уклада жизни усилила давление на интересы маори в смысле их прав по Договору Вайтанги. В-третьих, новозеландское правительство "просмотрело" формирование новой "группы интереса" в лице городских маори. Городские маори оказались маргинализированными Договором Вайтанги, который сориентирован на диалог с маорийскими племенами, проживающими в сельских местностях. В-четвертых, введение в Новой Зеландии новой избирательной системы пропорционального представительства объективно стимулирует создание новых партий, в том числе на этнической основе. Нельзя сбрасывать со счетов и "пагубное влияние" на этнические отношения в Новой Зеландии глобального взрыва этнонациональных конфликтов. Радикализация в последние 2-3 года маорийского движения, проявляющаяся в актах захвата земель, объявленных исторически им принадлежащими, в бойкоте национальных праздников, а также в актах вандализма в отношении атрибутики новозеландского суверенитета, вызывает серьезную озабоченность властей. В том числе в связи с тем, что данный процесс провоцирует рост националистических антимаорийских настроений среди англосаксонского большинства населения, которое призывает не "сюсюкаться" более с аборигенами, поскольку те "не ценят доброго отношения".

Этническая напряженность в новозеландском обществе вряд ли приведет к разрушительным последствиям. Маорийцев в стране не более 10%, и они не имеют территории компактного проживания, которая могла бы быть провозглашена сепаратным объединением. К тому же, маорийские радикалы, а таких в общем-то немного, претендуют на суверенитет на всей территории Новой Зеландии, что, конечно, не более, чем утопия. Значительная часть маорийцев слишком ассимилирована и интегрирована, чтобы поддаться на сепаратистские настроения. Да и политическим единством маорийское движение не отличается. В нем весьма сильны племенные и клановые противоречия.

На пути развития национал-экстремизма также высокая политическая культура и терпимость, развитые демократические принципы и убеждения. Новозеландская правящая элита, разумеется, рассчитывает на эти предохранители и всячески способствует укреплению либерально-плюралистических идей в обществе. В этой связи определенную положительную роль могло бы сыграть и расширение этнического многообразия новозеландского общества. Прибывающие в страну иммигранты не только не склонны поддерживать позиции маорийцев как привилегированного меньшинства, но и активно требуют полного этнического равноправия. Не случайно, особенно сильны антииммиграционные настроения среди маорийцев.

Распад Советского Союза неоднозначно отразился на российско-новозеландских отношениях. В советский период они характеризовались высокой торговой динамикой (весьма, правда, односторонней в силу незначительного советского экспорта) и периодическими скандалами в области политической. С завидной периодичностью из Новой Зеландии высылались советские дипломаты, обвиненные в шпионаже. Сверхподозрительность в отношении русских, доходившая порой до паранойи, чувствуется иной раз и сейчас, хотя последние десять лет из Веллингтона уже никого не выдворяли. Вряд ли приходится сомневаться в том, что Международный отдел ЦК КПСС и КГБ не "обошли своим вниманием" Новую Зеландию. Но очевидно также, что зримое и незримое присутствие русских объективно играло на руку правым партиям в их политической борьбе и обосновывало существенные дотации на поддержание национальной обороны и безопасности. Теперь "силовикам" приходится проявлять большую изобретательность для получения государственных финансовых вливаний.

В период после распада СССР довольно активно развиваются двусторонние политические контакты. Россию посетили премьер-министр Новой Зеландии Дж. Болджер, министр иностранных дел Д. Маккинон и другие члены кабинета министров. В Новой Зеландии побывали зам. премьера А. Заверюха, депутаты Госдумы. Стали традиционными встречи российского и новозеландского министров иностранных дел в рамках заседаний Азиатского Регионального Форума (АРФ).

Кончина СССР поначалу болезненно отразилась на двусторонних торговых отношениях. Новозеландским экспортерам в совершенно новых экономических условиях пришлось искать новых партнеров. Не случайно, экспорт упал в несколько раз. В последние 2-3 года дело, однако, пошло на поправку. Новозеландское масло прочно завоевало российский рынок, а Россия стала его главным импортером для Новой Зеландии. Объем новозеландского экспорта в Россию вполне может перевалить за отметку 200 млн. долларов, которая в среднем поддерживалась в советский период. Новозеландские фирмы проявляют растущий интерес к российскому рынку, особенно его дальневосточной части. Там появились новые товары из Новой Зеландии - мороженое, фрукты, вина. В начале 1997 г. в Окленде заработал Совет деловых людей "Россия - Новая Зеландия", заинтересованный в развитии контактов и сотрудничества с российскими партнерами.

Российское присутствие в Новой Зеландии пока скромнее. Экспорт незначителен. Не носят массового характера туризм и приезд на обучение, хотя и наблюдается оживление в этих областях. Заметно выросла в Новой Зеландии за последние годы российская община. В одном Окленде уже проживает не одна тысяча российских (бывших советских) семей.

Российская община не сталкивается с проявлениями дискриминации со стороны властей. Но проблемы существуют. Многие, если не большинство, новых российских иммигрантов не имеют работы и находятся на иждивении государства. Трудоустройству мешают не только языковые проблемы, но и определенное предубеждение местных работодателей в отношении российских дипломов об образовании. Отсутствие межправительственного соглашения об эквивалентности дипломов ведет к тому, что новозеландская квалификационная служба, как правило, занижает образовательный уровень россиян. Так, окончившие университет или институт россияне приравниваются к бакалаврам, на которых в Новой Зеландии учатся только три года.

Экономическая нестабильность и высокая преступность в России объективно снижают интерес новозеландцев к инвестированию и другой экономической деятельности в России. Тем более, что пока есть рынки более привлекательные и надежные - тот же Китай и страны АСЕАН. Развитию интереса к Новой Зеландии с российской стороны, в свою очередь, мешают слабое, часто стереотипное представление о Новой Зеландии, увлеченность более близкими или "громкими" странами.

Автор надеется, что приведенный в статье краткий и не претендующий на всеобъемлемость анализ новозеландского опыта развития убеждает в том, что нет в современном постиндустриальном мире стран далеких и "бесполезных". При всех различиях между Россией и Новой Зеландией между двумя странами немало точек соприкосновения. С точки зрения внутреннего развития обе страны практически одновременно вошли в фазу радикальных реформ. Интересно сравнить итоги. В области внешней политики обе страны продолжают поиск raison d'etre и пытаются приспособиться к реалиям пост-конфронтационного мира. И Москва, и Веллингтон пока не пришли к оптимальному варианту своих отношений с единственной сверхдержавой. И, наконец, находясь на двух полюсах обширного и столь привлекательного азиатско-тихоокеанского региона, обе страны пытаются не отстать от бурных интеграционных процессов, происходящих в регионе. Одна из помех - традиционный европоцентризм, отличавший как позицию Москвы, так и Веллингтона. Автор, разумеется, далек от предложения "объединяться" перед лицом общих проблем. В вопросах материальной выгоды, а они несомненно превалируют в интересе к АТР, вернее действовать с изрядной долей эгоизма и блюсти прежде всего "свой интерес". Однако пренебрежение опытом тех, кто "на том берегу", противоречило бы здравому деловому подходу.