Из Константы Ильдефонса Галчинского
Анинские ночи
- Оставь в покое ожерелье.
- Ночного ветра канонада
- гудит над нашею постелью,
- как Альбенисова соната.
- Алмазом месяц разрезает
- стекло. Свеча из парафина
- горит, и на постель свисает
- паук -- подобьем балдахина.
- И ночи саксофон прекрасный
- звенит, высок и необыден.
- И польских дней абсурд ужасный
- во тьме не так уж очевиден.
- И опахалом безграничным,
- украшенным: узором птичьим,
- узором, отлетевшим прочь,
- нам Арапчонок машет чудный
- с серьгою в ухе изумрудной...
- И это -- Ночь.
1937
Заговоренные дрожки
- Наталии, маленькому фонарику заговоренных дрожек
- 1
- Allegro
- Верить мне -- не неволю.
- Но лжи здесь нету ни грамма.
- Шесть слов -- и не боле --
- имела та телеграмма:
- ЗАГОВОРЕННЫЕ ДРОЖКИ
- ЗАГОВОРЕННЫЙ ИЗВОЗЧИК
- ЗАГОВОРЕННЫЙ КОНЬ.
- Волосы дыбом встали.
- Стукнул зубом от страха.
- Сразу вспомнил Бен-Али,
- нашего черного мага.
- Память моя прекрасна,
- помню все, слово в слово:
- "...заговорить коляску --
- это проще простого.
- Нужно кучеру в очи
- сверкнуть специальной брошкой
- и он заколдован тотчас,
- а также и сами дрожки,
- но коня -- невозможно..."
- Номер набрал осторожно
- -- Будьте добры Бен-Али...
- В ответ тяжело вздохнули.
- -- Мне кажется, заколдовали
- лошадь...
- -- Вас обманули.
- Отбой.
- Затрясся, ей-богу.
- Едва сдержался от крика.
- Ночь. Начало второго.
- В дверях почтальон, как пика.
- Кто он, тот почтальон?
- Вдруг под пилоткой -- рожки?
- ЗАГОВОРЕННЫЕ ДРОЖКИ?
- ЗАГОВОРЕННЫЙ ИЗВОЗЧИК?
- ЗАГОВОРЕННЫЙ КОНЬ?
- Страшно. Блеск зодиаков.
- Спазма горло сжимает.
- С крыш серебряных Краков
- упавшие звезды снимает.
- Ветер листья шевелит,
- мнет почтальон пилотку...
- А может быть, в самом деле
- заказывал днем пролетку?
- Может, в парк на гулянье?..
- Мысли чтоб прояснились?..
- Кучер уснул в ожиданье,
- во сне усы удлинились,
- и спящего зачаровали
- ветер, ночь и Бен-Али.
- ЗАГОВОРЕННЫЕ ДРОЖКИ
- ЗАГОВОРЕННЫЙ ИЗВОЗЧИК
- ЗАГОВОРЕННЫЙ КОНЬ.
- 2
- Allegro sostenuto
- С улицы Венеции к Суконному ряду
- Артур и Ронард -- два моих брата --
- меня провожали под белые руки.
- Нужно сказать, мы не знали скуки.
- Месяц порою, кружась, снижался,
- к носу булыжник вдруг прижимался.
- Так и брели мы сквозь спящий Краков...
- 3
- Allegretto
- Как мерцанье зодиаков,
- только порванное в клочья:
- НАБИВАНЬЕ ЧУЧЕЛ ночью,
- ночью ШВЕДСКИЕ КОРСЕТЫ,
- ночью спящие КЛОЗЕТЫ,
- ночь в КОНТОРЕ ПОГРЕБАЛЬНОЙ,
- ночью ХОР НАЦИОНАЛЬНЫЙ,
- ночью СЫР и ночью САХАР,
- ночью ДАМСКИЙ ПАРИКМАХЕР,
- ночью РЕЛЬСЫ, ночью ТРУПЫ,
- ночью СКЕТЧИ сборной ТРУППЫ,
- СТЕНОГРАФИЯ кошмаров
- с ночью СМЕШАННЫХ ТОВАРОВ,
- ночь ПОМНОЖЕННАЯ НА ТРИ,
- нечто в КУКОЛЬНОМ ТЕАТРЕ,
- ночь в КОСТЕЛЕ у оконца,
- словно кается точь-в-точь...
- Словом,
- верные знакомцы:
- вечный ветер, вечная ночь.
- 4
- Allegro ma non troppo
- Добрался до дома, где трактир "У негров"
- (э-эх, жизни не жалко за этот дом!),
- как струны рояля, натянуты нервы,
- в горле какой-то холодный ком.
- Спящую площадь обшарил взглядом.
- О, ужас! Рядом с Суконным рядом:
- ЗАГОВОРЕННЫЕ ДРОЖКИ
- ЗАГОВОРЕННЫЙ ИЗВОЗЧИК
- ЗАГОВОРЕННЫЙ КОНЬ.
- Все, как было в той телеграмме.
- Под башней Марьяцкой стою в пижаме,
- а конь, представьте, шевелит ушами!
- 5
- Allegro cantabile
- Грива белеет, и хвост белеет,
- ветер, запутавшись в них, звереет.
- Белые дрожки по тракту мчатся.
- Девушка в церковь мчится венчаться.
- Пар из ноздрей коня вылетает.
- Рядом с нею моряк восседает.
- Моряк -- подонок -- ведь всем известно:
- в каждом порту его ждет невеста.
- Пусть же за это он сгинет в море.
- Девушка после умрет от горя,
- от одиночества и печали...
- Только по смерти, как и вначале,
- сила любви -- иль ее причуда --
- соединила их...
- Но покуда
- едет в коляске заговоренной
- с панной влюбленной моряк влюбленный
- к старой капелле в деревне бедной...
- И там, где Езус лицо склоняет,
- руки печальные соединяет
- ксёндз, похожий на месяц бледный.
- Ночь воет. Воркует нежная пара.
- Но на рассвете,
- клубами пара,
- от желтой ограды, во мраке спавшей
- возле ворот, с которых свисают
- листья барокко и лист опавший,
- на веки вечные исчезают
- ЗАГОВОРЕННЫЕ ДРОЖКИ
- ЗАГОВОРЕННЫЙ ИЗВОЗЧИК
- ЗАГОВОРЕННЫЙ КОНЬ.
- 6
- Allegro furioso alla polacca
- А в извозчичьем трактире,
- в самом лучшем месте в мире,
- пар клубится облаками,
- и усы над котелками
- нависают с темной целью,
- словно жизнь над колыбелью,
- и в башку со всех сторон
- бьется вальс "Веселый слон".
- По тарелке стукнув ложкой,
- заявляет пан Оношко:
- -- Да, машины торжествуют!
- Но покуда существуют
- в мире тракты и дорожки,
- фаэтоны, санки, дрожки,
- кони, седла, сбруя, дышло,
- небеса, поля и Висла --
- в городах больших и малых,
- даже в самых захудалых,
- будут, хоть невесть какие,
- пусть хоть самые плохие
- ЗАГОВОРЕННЫЕ ДРОЖКИ
- ЗАГОВОРЕННЫЙ ИЗВОЗЧИК
- ЗАГОВОРЕННЫЙ КОНЬ.
1946
Маленькие кинозалы
- Автору "Морских повестей" Станиславу Марии Салинскому
- В сильной тоске, в печали
- лучше всего укрыться
- в маленьком кинозале,
- с плюшевым креслом слиться.
- Снаружи ветер колышет
- листья, и тени кружат,
- покрывая афиши
- причудливой сетью кружев.
- А дальше, блестя глазами,
- шнурки, грильяж, папироски
- высокими голосами
- предлагают подростки.
- О! Стемнело. Усталый
- месяц вытянул руки.
- Маленькие кинозалы
- прекрасны в тоске, в разлуке.
- Кассирша с прядью волнистой
- в будке царит золотистой.
- Билет покупаешь и входишь
- в сумрак, где фильм поет.
- Шумит кинолес блестящий,
- пальмовый, настоящий,
- и в луче серебристом
- дым сигарет снует.
- Как славно тут притулиться,
- скрыться от непогоды,
- с плюшевым креслом слиться
- и умолкнуть на годы.
- Плещет в сердце бездомном
- река в серебристом свете.
- Дремлешь в том зале темном
- любовным письмом в конверте:
- "Ты -- как звезда над бором.
- Ложусь я в постель пустую.
- Где тот мост, на котором
- встретимся вновь?
- Целую".
- Выходишь грустен, туманен,
- заарка-заэкранен,
- бредешь пустырем и шепчешь:
- тут бы и кончить дни,
- в кинозалах случайных.
- Это -- царство печальных.
- В них так просто забыться.
- Как прекрасны они.
1947
Конь в театре
- На премьеру сатирического представления
- по ошибке послали коню приглашение;
- дескать, "имеем честь, лучшее место, такой-то вечер".
- Конь приехал, но запоздал, в расчете на пышную встречу.
- Билетер не хотел пускать. Но швейцар наклонился слева:
- -- Могут быть неприятности, лучше впустить, коллега.
- Конечно, ржет и паскудит... А вдруг он инкогнито,
- Некто?
- С виду он конь, а по сути, может, какой директор.
- Дожили: все иллюзорно. Поди разберись со всеми.
- Простой человек не пустит. А после скандалят в сейме.
- Пустим. -- Они поклонились. Конь в фойе оказался.
- Тихо заржал от восторга. Потом слегка причесался.
- И отправился в зал. Там в первом ряду улегся.
- Солидно взглянул на сцену. И зрелищем сим увлекся.
- На сцене пела певица, ладонь прижимала к сердцу.
- Однако спустя полчаса заскучал он и начал вертеться.
- Кто-то ему улыбнулся, что коню было очень лестно.
- Конь потянулся и встал (копытами в плюш) на кресло
- и стал раздавать поклоны. Причем весьма безупречно:
- посланникам очень сердечно,
- студентам вполне беспечно.
- Каждому, дескать, свое -- будто он знал Лукреция.
- В антракте конь овладел словами "аспект" и "концепция"
- и сыпал ими на все стороны, производя колоссальный эффект:
- игогогогоконцепция, игогогогоаспект.
- Конь говорил. Публика ловила его слова.
- Потом прибежал фотограф. Кинооператор накрутил
- две ленты.
- А в финале программы на сцене была намалевана трава.
- Конь вскочил. И траву съел. И сорвал аплодисменты.
1953
В лесничестве
- Здесь, где купелью сонной
- звезды мой смех встречают,
- кирпичный домик спасенный
- холм золотой венчает
- в лесничестве Пране, ставшем
- осенним спасеньем нашим.
- Гаснут в комнатах теплых
- лампы и блеск улыбок.
- Сколько осени в стеклах!
- А в осени -- сколько скрипок!
- И в них, друг друга толкая,
- печали поют, не смолкая.
- За окнами лес и поле,
- лес -- разговор сосновый.
- С тихой неясной болью
- день умирает новый,
- и меркнет свет постепенно,
- словно свечи Шопена.
- Месяц в серебряной чаще,
- в теплом ночном тумане,
- одетый в парик блестящий,
- играет, как Бах на органе.
- А путь сверкающий Млечный
- ночные холмы объемлет.
- И этой музыке вечной
- лесничество Пране внемлет.
- О лесничество Пране!
- Ропот дубов и грабов.
- Ламп и свечей мерцанье,
- мерцанье улыбок храбрых.
- И крыши взмах черепичный
- гудит, как рояль концертный.
- У каждой стены кирпичной
- месяц поет бессмертный.
- Пустое стекло смеется.
- Тропинка вьется, как в сказке.
- В листве золотистой вьется
- серебряный след коляски.
- Серебряный месяц молча
- в затылок лошадке светит.
- Заснувший извозчик ночью
- в лесничество Пране едет.
- И звезды, как снег, заносят
- крыльцо лесничества Пране.
- Но каждой сентябрьской ночью
- в забитой оконной раме --
- в нашей комнате грустной,
- сердцу биться мешая,
- в твоем зеркальце узком
- светит звезда большая.
Песня о знамени
- Польское знамя Тобрука
- встречает под Нарвиком друга,
- встречает, как мертвого сына,
- знамена Монте Кассино.
- И каждое знамя -- с дырою.
- И плотью своей дырявой
- сходно с земной зарею,
- с польской, с бело-кровавой.
- И вьется сквозь снежную замять
- бело-кровавый, как память,
- флаг овеянный славой,
- белый, как снег лавинный,
- кровавый, как сумрак винный,
- бело-кровавый.
- В холодном полночном мраке
- собрались польские флаги,
- собрались родные знамена,
- друг друга зовут поименно.
- Внимая смертельному грому,
- знамя -- одно другому --
- во мраке военном страшном
- шепчет: "Будь же отважным.
- Будь же сильным: не плачься.
- Нигде на свете не прячься.
- Ни злость Иудина взгляда,
- ни бомбы, ни грохот снаряда,
- ни самое адское пламя
- не выкрасят польское знамя.
- Останется честным и чистым.
- Промчится по склонам гористым.
- Промчится по всем переправам
- рассветом бело-кровавым,
- безумной зарей над равниной.
- Останется чистым и правым,
- белым, как снег лавинный,
- кровавым, как сумрак винный,
- бело-кровавым".
- Меркнут звезды. Светает.
- На ветку птица взлетает.
- Встает, как мальчик беззубый,
- польский рассвет безумный.
- Ущелья и горные тропы,
- склоны в лесистых войсках,
- ночные холмы Европы
- покрыты знаменем польским.
- И в дырах разверстых, во мраке,
- где облако дымное тает,
- кроваво-красные маки
- на польской крови взрастают.
- В безумном грохоте боя
- знамена между собою
- друг другу шепчут: не плачьте.
- Пока хоть лоскут на мачте,
- под нами земля покуда,
- останется польское знамя
- таким, как прежде, повсюду.
- Повсюду, на год, на век ли,
- повсюду: во льду и в пекле,
- в земле африканской, мурманской,
- гонимо долей цыганской,
- останется гордым и правым,
- в собственной смерти повинным
- рассветом бело-кровавым,
- белым снегом лавинным,
- сгустком кровавым винным,
- бело-кровавым.
- И знамя рыдает, словно
- оно в чьей-то смерти виновно.
- Погибнуть должно оно тоже
- за то, что с другими не схоже,
- что с ложью оно не знакомо,
- столько не было дома,
- за то, что не знают другие
- такой неземной ностальгии,
- за то, что ходит в заплатах,
- как смерть у Шопена в балладах,
- за то, что ночью устало
- его Богоматерь латала.
- Для смерти любая причина
- подходит в грохоте боя.
- Но вот уж приходит дивчина.
- Берет знамена с собою.
- Восходит с ними по кручам,
- несет их высоко, высоко,
- уносит их к самым тучам,
- все выше, выше дорога.
- За тучи, где свет все полнит,
- где все-то на свете помнят.
- Повыше -- где только слава
- и Варшава, моя Варшава,
- Варшава, как песня о жизни
- в кроваво-белой отчизне,
- оставшейся чистой и правой
- с кроваво-белой Варшавой,
- с Варшавой, как флаг над равниной.
- белой, как снег лавинный,
- с Варшавой, овеянной славой,
- кровавой, как сумрак винный,
- бело-кровавой, бело-кровавой,
- бело-кровавой, невинной.
Из Циприана Камилла Норвида
В альбом
- (Из фантазии "За кулисами")
- 1
- Помимо Данте, кроме Пифагора,
- Помимо женщин, склонных к исступленью,
- Когда им чрево пучит мандрагора,
- И я был в Лимбах... помню, к сожаленью!
- 2
- В порядке подтвержденья или моды
- Томов двенадцать накатать бы кряду...
- Устал! Махну куда-нибудь на воды;
- Довольно я постранствовал по Аду!
- 3
- Предпочитаю мыкаться в коляске,
- Вращать глазами, клацая зубами,
- Века, эпохи смешивая в тряске
- В мозгу, как в чаще ягоды с грибами,
- 4
- Быть здесь и там, сегодня, но и после,
- Как ниже -- выше -- явствует из текста,
- Но и не рваться из пучины вовсе,
- И не забыть, что посетил то место...
- 5
- Как было там? Встречался ли с родными
- И с ближними? Что делал там так долго?
- Там близких нет, лишь опыты над ними,
- Над сердцем человеческим -- и только.
- 6
- Там чувств не видно. Только их пружины,
- Взаимосвязью одержимы мнимой,
- Подобие бессмысленной машины,
- Инерцией в движенье приводимой.
- 7
- Там целей нет. Там введена в систему
- Бесцельность. Нет и Времени. В коросте
- Там циферблаты без цифири в стену
- Тупые заколачивают гвозди.
- 8
- Но не событий считыватель точных,
- А неизбежности колючий ноготь,
- Переводящий стрелки их, источник
- Их стрекота и дребезга, должно быть.
- 9
- Что большая для Вечности потеря:
- Минута, год ли? Вскидывая руки,
- Самим себе и времени не веря,
- Не колокол свиданья, но разлуки.
- 10
- Они друг другу внемлют, настигая,
- Иронии глухой не изменивши:
- За каждою минутою -- другая.
- Хоть век звони, не по себе звонишь ты.
- 11
- И вечный этот двигатель бесцельный
- Трагедия без текста и актера,
- Отчаянья и скуки беспредельной
- Мелодия, взыскующая хора.
- 12
- Он сотрясает судорогой чрево,
- Как океан, когда в нем первый раз мы.
- Но это спазмы ярости и гнева,
- Непониманья их причины спазмы.
- 13
- Вот испытанье подлинное. То есть,
- Собой владея иль трясясь от дрожи,
- Ты здесь осознаешь, чего ты стоишь,
- И что ты есть в действительности -- тоже.
- 14
- Пристали ль имена тебе и клички,
- Что выдумало время -- или предок,
- И что в тебе от моды, от привычки,
- И что -- твое, ты видишь напоследок.
- 15
- Как древо, просмоленное, пыланьем
- Ты там охвачен весь, но не уверен
- В свободе, порождаемой сгораньем:
- Не будешь ли ты по ветру развеян?
- 16
- Останется ли хаос лишь и масса
- Пустой золы? Иль результат конечный:
- Под грудой пепла -- твердого алмаза
- Звезда, залог победы вековечной!..
- 17
- А впрочем -- хватит. Разрешенье споров,
- Что был там, нахожу невыносимым.
- Качу на воды! Обалдел от сборов,
- И описанья Ада не по силам.
- 18
- Да, право же, довольно! В седла вскочим.
- Попутчик мой -- верзила конопатый,
- Не смыслит ни в истории, ни в прочем,
- Как статуя молчит, и сам -- как статуй.
- 19
- С двумя концами выберем дорогу:
- На север -- страны, а эпохи -- с юга.
- Граница им -- пространство... ей-же Богу!
- А небосвод -- лишь пыльная округа.
Песнь Тиртея
- Что же так робок звук их напева?
- Текст у них, право, не новый.
- Лютни зачем их из хрупкого древа,
- А не из кости слоновой?
- Что ж это сердце над хрупкостью плачет,
- Болью пронзенное острой,
- Будто царица-изгнанница прячет
- Гордость под пошлостью пестрой?..
- С правдой небесной в пере поднадзорном,
- Сокол, разбуженный ранним
- Солнцем,-- Поэт почему не разорван
- Львами... но к быдлу приравнен?
- Адские тени со струн отрясая,
- Как же Орфеева лира,
- Слов не терзая, но души пронзая,
- Звуки прекрасные лила?
- Не распинал он прекрасную Оду,
- Армии фурий несметной,
- Деву его охранявшей, в угоду --
- Смертный, пошедший за смертной...
- Ставя на пепел Эреба столь гордо
- Ногу в злаченом котурне,
- Форму стопой придавая нетвердой,
- Свежей податливой урне,
- Смело в Аида глядящий угодья,
- В платье пурпурной окраски
- Торс обернувши (в гнилые лохмотья!),
- Царь! Что лепечешь по-рабски?
- Кедры в бесплодном рождаются чресле,
- В люльке гигантов -- в пустыне.
- Ждите поэта великого, если
- Нету великих в помине.
- Слово из звука и слово из духа
- Жаждет к скрижалям привиться.
- Лишь песнопевец доводит до слуха
- Общего -- шепот провидца.
Из Чеслава Милоша
Элегия Н. Н.
- Неужели тебе это кажется столь далеким?
- Стоит лишь пробежать по мелким Балтийским волнам
- и за Датской равниной, за буковыми лесами
- повернуть к океану, а там уже, в двух шагах,
- Лабрадор -- белый об эту пору года.
- И уж если тебе, о безлюдном мечтавшей мысе,
- так страшны города и скрежет на автострадах,
- то нашлась бы тропа -- через лесную глушь,
- по-над синью талых озер со следами дичи,--
- прямо к брошенным золотым рудникам у подножья Сьерры.
- Дальше -- вниз по течению Сакраменто,
- меж холмов, поросших колючим дубом,
- после -- бор эвкалиптовый, за которым
- ты и встретишь меня.
- Знаешь, часто, когда цветет манцанита
- и залив голубеет весенним утром,
- вспоминаю невольно о доме в краю озерном,
- о сетях, что сохнут под низким литовским небом.
- Та купальня, где ты снимала юбку,
- затвердела в чистый кристалл навеки.
- Тьма сгустилась медом вокруг веранды.
- Совы машут крылами, и пахнет кожей.
- Как сумели мы выжить, не понимаю.
- Стили, строи клубятся бесцветной массой,
- превращаясь в окаменелость.
- Где ж тут в собственной разобраться сути.
- Уходящее время смолит гнедую
- лошадь, и местечковую колоннаду
- рынка, и парик мадам Фигельтауб.
- Знаешь сама, мы многому научились,
- Как отнимается постепенно то,
- что не может быть отнято: люди, местность,
- и как сердце бьется тогда, когда надо бы разорваться.
- Улыбаемся; чай на столе, буханка.
- Лишь сомненье порою мелькнет, что мог бы
- прах печей в Заксенхаузене быть нам чуть-чуть дороже.
- Впрочем, тело не может влюбиться в пепел.
- Ты привыкла к новым дождливым зимам.
- К стенам дома, с которых навеки смыта
- кровь хозяина-немца. А я -- я тоже
- взял от жизни что мог: города и страны.
- В то же озеро дважды уже не ступишь;
- только солнечный луч по листве ольховой,
- дно устлавшей ему, преломляясь, бродит.
- Нет, не затем это, что далеко,
- ты ко мне не явилась ни днем, ни ночью.
- Год от года, делаясь все огромней,
- созревает в нас общий плод: безучастность.
Стенанья дам минувших дней
- Наши платья втоптала в грязь большаков пехота.
- Ленты скрутило пламя в собственные спирали.
- Бусы упали на дно исторического водоворота.
- Кольца с прозрачных пальцев темные люди сняли.
- Рухнули наши прически -- зависть любой богини.
- Мастер вплетал в них перья. Теперь там кричит ворона.
- Мы посыпаем их на ночь пеплом. Когда дневная
- розовоперстая вещь из вод восстает, нагими
- мы проходим по улицам нового вавилона,
- лбы напряженно морща, что-то припоминая.
1944
Посвящение к сборнику "Спасение"
- Ты, которого я не сумел спасти,
- выслушай. Постарайся понять эти простые слова.
- Ей-богу,
- я не знаю других. Говорю с тобой молча,
- как дерево или туча.
- То, что меня закалило, тебя убило.
- Ты конец эпохи счел за начало новой
- эры. И пафос ненависти -- за лирические восторги.
- Силу слепую -- за совершенство формы.
- Мелкие польские реки, струящиеся по равнине.
- И колоссальный мост, тонущий в белой мгле.
- И разрушенный город. Ветер швыряет вопли
- чаек тебе на гроб, пока я говорю с тобою.
- В неумелых попытках пера добиться
- стихотворенья, в стремлении строчек к
- недостижимой цели, --
- в этом, и только в этом, как выяснилось, спасенье.
- Раньше просом и семенами мака
- посыпали могилы -- ради всегда бездомных
- птиц; в них, считалось, вселяются души мертвых.
- Я кладу сюда эту книгу нынче,
- чтоб тебе к нам больше не возвращаться.
Дитя Европы
- 1
- Мы, чьи легкие впитывают свежесть утра,
- чьи глаза восхищаются зеленью ветки в мае,
- -- мы лучше тех, которые (вздох) погибли.
- Мы, кто смакует успехи восточной кухни,
- кто оценить способен нюансы ласки,
- -- мы лучше тех, кто лежит в могилах.
- От пещи огненной, от колючки,
- за которой пулями вечная осень свищет,
- нас спасла наша хитрость и знанье жизни.
- Другим достались простреливаемые участки
- и наши призывы не уступать ни пяди.
- Нам же выпали мысли про обреченность дела.
- Выбирая меж собственной смертью и смертью друга,
- мы склонялись к последней, думая: только быстро.
- Мы запирали двери газовых камер, крали
- хлеб, понимая, что завтра -- кошмарнее, чем сегодня.
- Как положено людям, мы познали добро и зло.
- Наша подлая мудрость себе не имеет равных.
- Признаем доказанным, что мы лучше
- пылких, слабых, наивных, --не оценивших жизни.
- 2
- Цени прискорбное знанье, дитя Европы,
- получившее по завещанью готические соборы,
- церкви в стиле барокко, синагоги с картавым
- клекотом горя, труды Декарта,
- Спинозу и громкое слово "честь".
- Цени этот опыт, добытый в пору страха.
- Твой практический разум схватывает на лету
- недостатки и выгоду всякой вещи.
- Утонченность и скепсис гарантируют наслажденья,
- невнятные примитивным душам.
- Обладая описанным выше складом
- ума, оцени глубину нижеследующего совета:
- вбирай свежесть утра всей глубиною легких.
- Прилагаем ряд жестких, но мудрых правил.
- 3
- Никаких разговоров о триумфе силы.
- В наши дни торжествует, усвой это, справедливость.
- Не вспоминай о силе, чтоб не обвинили
- в тайной приверженности к ошибочному ученью.
- Обладающий властью обладает ей в силу
- исторической логики. Воздай же должное оной.
- Да не знают уста, излагающие ученье,
- о руке, что подделывает результаты эксперимента.
- Да не знает рука, подделывающая результаты,
- ничего про уста, излагающие ученье.
- Умей предсказать пожар с точностью до минуты.
- Затем подожги свой дом, оправдывая предсказанье.
- 4
- Выращивай древо лжи, но -- из семени правды.
- Не уважай лжеца, презирающего реальность.
- Ложь должна быть логичней действительности. Усталый
- путник да отдохнет в ее разветвленной сени.
- День посвятивши лжи, можешь вечером в узком
- кругу хохотать, припомнив, как было на самом деле.
- Мы -- последние, чья изворотливость схожа
- с отчаяньем, чей цинизм еще источник смеха.
- Уже подросло серьезное поколенье,
- способное воспринять наши речи буквально.
- 5
- Пусть твое слово значит не то, что значит,
- но меру испорченной крови посредством слова.
- Двусмысленность да пребудет твоим доспехом.
- Сошли простые слова в недра энциклопедий.
- Не оценивай слов, покуда из картотеки
- не поступит сообщенья, кто их употребляет.
- Жертвуй голосом разума ради голоса страсти.
- Ибо первый на ход истории не влияет.
- 6
- Не влюбляйся в страну: способна исчезнуть с карты.
- Ни, тем более, в город: склонен лежать в руинах.
- Не храни сувениров. Из твоего комода
- может подняться дым, в котором ты задохнешься.
- Не связывайся с людьми: они легко погибают.
- Или, попав в беду, призывают на помощь.
- Также вредно смотреться в озера детства:
- подернуты ржавой ряской, они исказят твой облик.
- 7
- Того, кто взывает к истории, редко перебивают.
- Мертвецы не воскреснут, чтоб выдвинуть возраженья.
- Можешь валить на них все, что тебе угодно.
- Их реакцией будет всегда молчанье.
- Из ночной глубины плывут их пустые лица...
- Можешь придать им черты, которые пожелаешь.
- Гордый властью над теми, кого не стало,
- усовершенствуй и прошлое. По собственному подобью.
- 8
- Смех, бывший некогда эхом правды,
- нынче оружье врагов народа.
- Объявляем оконченным век сатиры.
- Хватит учтивых насмешек над пожилым тираном.
- Суровые, как подобает борцам за правое дело,
- позволим себе отныне только служебный юмор.
- С сомкнутыми устами, решительно, но осторожно
- вступим в эпоху пляшущего огня.
По ту сторону
- Некоторые разновидности ада имеют вид возникших в результате пожара городских развалин, и адские духи обретаются в оных, находя в них себе укрытие. В более скромных случаях ад состоит из заурядных построек, расположеньем своим напоминающих обычные улицы и переулки.
Эм. Сведенборг
- Падая, я зацепил портьеру,
- и бархат ее был на земле последней
- вещью, что я запомнил, проваливаясь в никудаааааа.
- До конца не верил, что, как и все, я тоже.
- После я брел в колее, в слякоти, по проселку,
- вдоль фанерных бараков. Изредка возникало
- нечто из камня, окруженное чертополохом;
- грядки с картошкой, огороженные колючкой.
- Внутри играли в почтичто-карты, пахло почтичто-щами,
- пили почтичто-водку, царила почтичто-грязь
- и шло, замирая, почтичто-время.
- Я начал: "В конце концов..." Но они пожимали плечами
- либо смотрели в сторону: здесь отвыкли от возмущенья.
- И от цветов. Сухая герань в консервных
- банках, запорошенных слоем пыли.
- Также -- от будущего. Наяривали патефоны,
- повторяя то, чего и не существовало.
- Разговоры кончались там же, где и начинались,
- чтоб никто не вздрогнул: где я? и чего ради?
- Видел странных собак, чьи морды то удлинялись,
- то сжимались в гармошку, переходя при этом
- из овчарки в бульдога и снова в таксу.
- Чем давали понять, что -- не совсем собаки.
- Черной битой посудой гремели в небе
- замерзшие на лету вороны...
Счастливец
- Старость его совпала с эпохой благополучья.
- Не было ни землетрясений, ни засухи, ни потопа.
- Выровнялись границы меж временами года.
- Звезды сверкали ярче; так же, впрочем, как солнце.
- Даже в провинциях больше не воевали.
- Поколенья росли в уваженьи к ближним.
- Горько было прощаться со столь совершенным миром!
- Глядя на них, он стыдился своих отчаянных мыслей
- и рад был, что вместе с ним сгинет страшная память.
- Через сорок восемь часов после его кончины
- опустошительный ураган пронесся по побережью.
- Задымили дремавшие двести лет вулканы.
- Лава подмяла леса, виноградники и селенья.
- И война началась на знойном архипелаге.
Из Витезслава Незвала
Новогодняя ночь
- Возле печки ветер сыплет в синеватый
- четырехугольник белоснежной ватой
- и жилец дыханьем согревает теплым
- бледные соцветья что прилипли к стеклам
- Абрис пианино книги по соседству
- в сумраке маячит как руины сердцу
- милые по детским радостям и страхам
- как звезда над топью вырубкою шляхом
- Нету у поэта кошки а снаружи
- вопли и стенанья искры что не хуже
- чем глаза кошачьи это просто ветер
- тормоша деревья убивает вечер
- Ох уже декабрь но жильцу об этом
- думать неохота в комнате как летом
- в парнике уютно и тепло в избытке
- и щебечет чайник на электроплитке
- О любви ведущий странные беседы
- что печальны словно старые корсеты
- мастер фейерверков и носитель масок
- он хранитель наших уцелевших сказок
- Бережный садовник красоты растущей
- сетку параллелей как светило ткущий
- соискатель кладов дарящих блаженством
- листопад он может вызвать легким жестом
- Он рождает весны над лугами девства
- всех исповеданий он апостол с детства
- ловит как капустниц снегопад облаток
- и в любовной битве не покажет пяток
- Знающий о смерти понаслышке только
- он дрожит не видя в прочих войнах толка
- ах декабрь суббота ночь и снег на сучьях
- есть чего бояться зная жизни сущность
- Сумерки он любит стол и лист бумаги
- любит встать шатаясь точно выпил браги
- участь мира в этот миг ему известна
- да забыл он то что нынче ночь Сильвестра
- Ночь Сильвестра гомон хаос лиц осколки
- глаз что прочитали календарь до корки
- пропасти гортаней в себя водку льющих
- чтоб забыть на время натиск дней грядущих
- Ночь Сильвестра рюмок фейерверка хаос
- старики в подвалах винных чертыхаясь
- кельнерам талдычат каждый свою повесть
- в этом ненадолго бардам уподобясь
- Чудом избежавши этой кобры пылкой
- он проводит время тет-а-тет с бутылкой
- и о жизни грезит он неприхотливой
- и скорее долгой нежели счастливой
- Он ее впивает в златоцветах горбясь
- жизнь бальзам целебный из цветов чья гордость
- яркость и величье первые причины
- их равно слепящих жизни и кончины
- Вещи повествуют своей речью внятной
- о согласьи райском луч в вино закатный
- превращает воду в поднятом стакане
- как Христос на свадьбе в Галилейской Кане
- Ах вещей подобных масса повсеместно
- и жильцу об этом за столом известно
- большей окружаем он волшебной мощью
- нежели сегодня сильвестровской ночью
- Как весны знамена расцветает иней
- уходя корнями в заоконный синий
- сумрак и сидит он за столом недвижен
- высаженной рамой горизонт приближен
- Он сидит ладонью пресс-папье касаясь
- в виде кисти женской только у красавиц
- пальцы столь пресны и холодны бывают
- и глаза он тотчас в страхе закрывает
- Что это монета золотая либо
- впаянная в льдину маленькая рыба
- кровь которой с каждым мигом холоднее
- и рука поэта замерла над нею
- Что это за гостья даже пол не скрипнул
- при ее приходе призрачном и скрытном
- проскользнула пухом над его порогом
- он слегка испуган и почти растроган
- Ровного овала пальцы без колечка
- как ладонь далекой выдуманной вечно
- снящейся любимой что являя милость
- руку протянула но не появилась
- Робок он и в этой робости немеет
- он ладони этой целовать не смеет
- чистотой своею леденящей твердой
- и прекрасной точно принадлежность мертвой
- Впрочем в этой смерти и его заслуга
- просто под влияньем сумрака недуга
- на столе сгустился у его ладоней
- в хладную туманность мир потусторонний
- Что руке здесь этой надобно не худо
- знать бы протянулась для чего откуда
- в комнату где было так ему удобно
- и куда отсюда увести способна
- Что там в этих пальцах то ль письмо в конверте
- то ли телеграмма то ли весть о смерти
- то ли грозной тучи над волною абрис
- и его откуда ей известен адрес
- Что ей в ночь Сильвестра от поэта надо
- мать отца сестренку любящего взгляда
- он не поднимает машинальным жестом
- в страхе осеняет знамением крестным
- И схватив внезапно руку что белеет
- бросить ее хочет но от страха млеет
- слаб он для порывов и теперь надолго
- замирает в кресле крестится и только
- Ах зачем приходишь смерть к поэту в гости
- в тот момент когда он открестился вовсе
- от тебя и детства налил в чашку давишь
- для чего на пальцы что коснулись клавиш
- Ах зачем так рано ты пришла за мною
- месяц не уходит прочь не став луною
- обожаю звездный в небосводе хаос
- и твоих враждебных пустырей пугаюсь
- Я люблю всю живность даже червь мне дорог
- впрочем лишь на грядках вечером с которых
- гусениц улиток мокрых собирая
- мать с "летучей мышью" бродит у сарая
- Громыхает чайник и потухшим взглядом
- как у морфиниста что отравлен ядом
- безрассудных мыслей собственных невольник
- смотрит в темно-синий четырехугольник
- Смешанный со звуком и подобный звуку
- свет оттуда льется на девичью руку
- и вскочив внезапно о печную вьюшку
- разбивает эту наш герой игрушку
- И валясь на койку бьется как в падучей
- и стучит зубами ощущая жгучий
- ужас перед мраком что подобно платью
- все его кошмары облекает плотью
- А снаружи пышный гомон новогодний
- гул взаимных здравиц ночь и хоровод в ней
- молча закрывает наш герой как рану
- с каждым новым вздохом умирая раму
Из Томаса Венцлова
Памяти поэта. Вариант
- В Петербурге мы сойдемся снова...
Осип Мандельштам
- Вернулся ль ты в воспетую подробно
- Юдоль, чья геометрия продрогла,--
- В план города, в скелет его, под ребра,
- Где, снегом выколов Адмиралтейства вид
- Из глаз, мощь выключаемого света
- Выводит тень из ледяного спектра
- И в том конце Измайловского смертно
- Многоколесный ржавый хор трубит.
- Опять трамвай вторгается как эхо
- В грязь мостовой, в слезящееся веко,
- И холод девятнадцатого века
- Царит в вокзалах. Тусклое рядно
- Десятилетий пеленает кровли.
- Опять ширь жестов, родственная кроне.
- На свете все восстановимо, кроме
- Простого тела, видимо. Оно
- Уходит в зимнем сумраке незримо
- В зарю глухую Северного Рима,
- Шаг приспособив к перебоям ритма
- Пурги, в пространство тайное, в тот круг,
- Где зов волчицы переходит в общий
- Конвойный вой умалишенных волчий,
- В былую притчу во языцех -- в отчий
- Заочный и дослезный Петербург.
- Не воскресить гармонии и дара,
- Поленьев треска, тёплого угара
- В том очаге, что время разжигало.
- Но есть очаг вневременный, и та
- Есть оптика, что преломляет судьбы
- До совпаденья слова или сути,
- До вечных форм, повторенных в сосуде,
- На общие рассчитанном уста.
- Взамен необретаемого Рая,
- Из пенных волн что остров выпирая,
- Не отраженье жизни, но вторая
- Жизнь восстает из устной скорлупы.
- И в свалке туч над мачтою ковчега
- Ширяет голубь в поисках ночлега,
- Не отличая обжитого брега
- От Арарата. Голуби слепы.
- Оставь же землю. Время плыть без курса.
- Крошится камень, ложь бормочет тускло.
- Но, как свидетель выживший, искусство
- Буравит взглядом снега круговерть.
- Бредут в моря на ощупь устья снова.
- Взрывает злак мощь ледяного крова.
- И легкое бессмысленное слово
- Звучит вдали отчетливей, чем смерть.
Песнь одиннадцатая
- Скоро же, друг Эльпенор,
- очутился ты в царстве Аида...
- Все было, видимо, не так. Сквозь ветви
- открылся нам большой заглохший порт.
- Бетон причальной стенки безмятежно
- белел в зацветшей илистой воде.
- Прибой лизал рассохшиеся сваи,
- торчавшие из пены. Налетавший
- с равнины ветер гнал слепой песок
- меж обезглавленных каркасов барок.
- Исколотый огрызками бессчетных
- мачт и стреноженный канатом воздух
- лежал без сил плашмя на водной глади
- спиною к дюнам. Выгоревший флаг
- жары подрагивал над горизонтом. Хлопец,
- плот смастеривший из подгнивших досок,
- чтоб переправиться через протоку,
- искал попутчиков. Опричь него,
- людей там не было. Уже не помню, кто
- пробормотал, что эта местность тоже
- отчасти с Итакой имеет сходство.
- Был полдень, сердцевина дня.
- Минувшая война и годы странствий
- отягощали мозг наш, как вода,
- пловцу неловкому пробравшаяся в бронхи.
- Под каблуком похрустывали галька,
- ракушечник. Потом мы все лежали
- в траве, забывши о природе -- о
- той, кто сама о нас давно забыла.
- Небесный свод перемещался. Соль,
- луной незримой движимая, шумно
- свершала свой круговорот. На гребне
- буйки подскакивали, и слепили глаз
- облепленные мидиями бревна.
- Как сумрачна, как терпелива глубь
- прибоя! Как велеречива пена --
- как память о пространстве -- как пространство
- меж молом и хребтом землечерпалки.
- Поблизости раздался легкий шорох:
- прохожий, несший на плече весло,
- прошествовал в глубь суши, где никто
- весла не видел отродясь. Полевка
- обнюхивала торопливо ржавый
- трезубец у подножья дюны.
- Волны не существует. Существует
- лишь масса, а не сумма капель.
- Вода стремится от самой себя.
- Ни острова, что тесен для объятья,
- ни смерти на экваторе, ни мятой
- травы полей, ни возвращенья в лоно
- миф и история не обещают.
- За поворотом началось другое
- пространство. Чуть сместилась перспектива.
- Песчинки под ногой блестели, точно
- вы их рассматривали через лупу
- (иль в перевернутый бинокль -- камни).
- Предметов очертанья расплывались,
- как звуки музыки в неподходящем зале.
- Мы сразу поняли: всему виной жара --
- и мало удивились, встретив рядом
- с оградой друга -- одного из тех,
- с кем свидеться дано лишь после смерти.
- Он был лишь первым.
Из Умберто Саба
Автобиография
- (фрагменты)
- 1
- Был в пелену солоноватой влаги
- завернут мир безрадостного детства,
- но из чернил возникли на бумаге
- зеленый склон и хохолок младенца.
- Боль, от которой никуда не деться,
- не стоит слов. При всей своей отваге,
- страшатся рифмы грустного соседства.
- Ни об одном не сожалея шаге,
- все повторил бы я, родись вторично.
- Бесславие мое мне безразлично,
- и чем-то даже радует меня,
- что не был я Италией увенчан.
- И, если грех гордыни человечен,
- мой вечер привлекательнее дня.
- 2
- Себя я отыскал среди солдат.
- В заплеванной прокуренной казарме
- впервые голос музы подсказал мне
- слова сонетов к той, кто ждал назад.
- Невидимые праздными глазами,
- в них крапинками золота сквозят
- свобода, ностальгия; и слезами
- все это увеличивает взгляд.
- Я был таким, как видела во сне
- ты, Лина. Так ты сон свой описала,
- что губ не отрывал я от письма:
- "Ты возвратился моряком ко мне.
- Как будто в отпуск. Я тебя встречала.
- Ты был от жизни флотской без ума".
- 10
- Я ездил из Флоренции примерно
- раз в год домой, и, окруженный нимбом
- певца, как помнят многие наверно,
- в салонах там стихи под псевдонимом
- Монтереале читывал я мнимым
- ценителям и ждал оваций нервно;
- скрывать не нахожу необходимым,
- что мне от сих воспоминаний скверно.
- С д'Аннунцио в Версале я встречался.
- Он славился учтивостью и часто
- бывал приветлив и со мною вроде.
- Семье Паппини, издававшей "Вече",
- пожалуй, не понравился я вовсе.
- Что ж, я принадлежал к другой породе.
Вечерняя заря на площади Альдрованди в Болонье
- На площадь Альдрованди теплый вечер
- нисходит с неба истинным супругом
- Галдят мальчишки, выпятивши губы:
- ведь берсальеры встали полукругом,
- Хребтами гор оливкового цвета,
- долиной с маляриею в осоке
- Но вот капрала поднятые руки!
- И рота дружно надувает щеки.
- сначала песня о прекрасном взоре,
- чуть позже -- вальс, что будоражит нас
- И вся ты здесь, Италия, сейчас!
Голуби на почтовой площади
- Кустарник с шевелюрой темно-красной
- взрыхленной клумбе тень дарит, и в ней
- блуждает стайка голубей.
- Умней
- других и, вероятно, голодней,
- один из них вразвалку и с опаской
- приблизился к ботинку моему.
- "Ведь человеку,-- говорит он,-- все же
- я верю, и не верю я".
- "Я тоже,"--
- безмолвно я ответствую.
- К тому
- ж и площадь эту, где спешил я к другу,
- что ждал меня, мне думалось, всегда,
- фонтан с прелестной радугой и клумбу
- с цветущими геранями, куда
- разочарованной вернулась птица,
- создали люди для людей, и ты --
- увы, ты прав.
- Кто больше усомнится
- в их щедрости, в том больше правоты.
Книги
- Тебе назад я шлю твои (о да,
- прекраснейшие) книги; я их вовсе
- не открывал, лишь просмотрел. Отныне
- другая книга предо мной -- живая,
- быть может и не стоящая тех,
- но стоящая сказки. В этой книге
- ни слова не написано пером:
- она уводит прямо в мир пернатых.
- Младенец, впавший в старость, я зубрю
- их нравы, их обычаи. Купанье,
- с ума жену сводящее, меня
- в восторг приводит. И листочки в клюве
- туда-сюда таскаемые. Жизнь,
- сломав почти что все мои игрушки,
- невиннейшую дарит мне: птенца,
- родившегося в клетке и, однако,
- в ней вовсе не томящегося. Можешь
- над стариком смеяться; впрочем, лучше
- ему простить.
Письмо
- Шлю два стихотворенья. Это чьи-то
- последние слова на свете, между
- собой той нитью связанные, коей
- ни твой поступок юный, ни война
- не оборвали.
- Ежели тебе
- текст этой средиземноморской грезы,
- отстуканной на пишущей машинке,
- понравится, вложи его, будь добр,
- в оставленную мною при отъезде
- тетрадку синюю, где есть стихи
- о Телемахе.
- Скоро, полагаю,
- мы свидимся. Война прошла. А ты --
- ты забываешь, что я тоже выжил.
Три стихотворения Линучче
- (фрагмент)
- В глубине Адриатики дикой
- открывался глазам твоим детским
- синий порт. Корабли навсегда
- уплывали. И белой пушинкой
- дым над зеленью склонов всплывал
- из эскарпов крепости древней
- вслед за вспышкой и грохотом в небо
- голубое, где таял.
- Отвечал на салют неподвижный эсминец,
- волны бились о мол, выдающийся в море
- с расцветающей в сумерках розой ветров.
- То был маленький порт, то был маленький дом
- с дверью настежь раскрытой для всех сновидений.
Из Сальваторе Квазимодо
- В притихших этих улочках лишь ветер
- то вяло ворошит изнанку мертвых
- пожухших листьев, то взмывает вверх,
- к оцепеневшим чужеземным флагам...
- Быть может, жажда вымолвить хоть слово
- неслышащей тебе, быть может, страх
- пред ночью неминуемый, быть может,
- строчить велит инерция... Давно
- жизнь перестала быть сердцебиеньем
- и состраданьем, превратившись в плеск
- холодной крови, зараженной смертью...
- Знай, милая газель моя, что та --
- та старая герань еще пылает
- среди развалин сумрачных... Неужто
- и смерть, подобно жизни, разучилась
- нас утешать в утрате нас любивших?
Пятнадцать с площади Лоретто
- Эспозито, Фиорани, Фогоньоло, кто вы?
- Квазирачи, Сончино, Принчипато, кто вы?
- Вертемари, Гаспарини, Тьемоло, дель Ричи,
- кто вы?
- Кто вы?
- Кто вы, имена или тени?
- Кто вы, истертые слова надгробий?
- Галамберти, Бравьи и Ранья,
- Мостродоменико и Полетти, кто вы?
- Вы листья крови на древе крови.
- О, кровь, драгоценная кровь наша,
- которая, упав на землю,
- землю не загрязняет.
- О, красная кровь,
- что из черной земли рождает
- новые жизни для скудной земли сраженья.
- О, кровь. Кровь пятнадцати павших.
- В телах ваших,
- В глубинах ранений ваших
- Зияет бездна нашего униженья.
- И дерево машет во мраке кровью.
- Огромное время пятнадцати мертвых,
- пятнадцати мертвых
- бредет по широкой площади Лоретто,
- бредет угрюмо.
- Огромная смерть пятнадцати мертвых
- становится на колени
- и склоняет голову при погребальных залпах.
- Но над коричневыми дверями вашего Рима,
- над вашим Римом
- чужие флаги опять бормочут о вашей смерти,
- считая убитых еще живыми, еще живыми,
- они бормочут о вашей смерти, боясь отмщенья.
- Но ваша смерть -- это не скорбь о жизни,
- не скорбь о жизни.
- Но наша жизнь -- это не скорбь о павших,
- не плач надгробный.
- Рожденье наше и наша гибель --
- теперь едины.
- И наша смерть -- это выкрик жизни
- в тени бессмертья.
Из Роберта Лоуэлла
Павшим за союз
- Relinquunt Omnia Servare Rem Publicam. 1
- Старый аквариум Южного Бостона
- тонет нынче в снежной Сахаре.
- Разбитые окна зашиты дранкой.
- Треска на флюгере потеряла
- половину бронзовой чешуи.
- Резервуары пусты. Когда-то
- мой нос елозил по этим стеклам,
- словно улитка. А пальцы хищно
- тянулись к всплывающим пузырькам,
- чтобы взорвать их. Сейчас моя
- рука опускается. Я вздыхаю
- по вегетировавшему во мраке
- царству рыб и рептилий. Год
- назад морозным мартовским утром
- я стоял, привалившись к железным прутьям
- какой-то ограды в самом центре
- Бостона. За ее гребешком
- желтый шагающий динозавр,
- шуруя чугунными плавниками,
- выщипывал тонны травы и мха,
- долбя гараж в пластах неолита.
- Нехватка стоянок рождает в сердце
- Бостона горы песка. Кольцо
- пуританских, оранжевых, цвета тыквы
- брусьев -- сжимает в объятьях дом
- Законодательного Собранья Штата.
- А стоящий напротив полковник Шоу
- и его негритянские пехотинцы,
- чьи надутые щеки как пузыри
- облепили подножие монумента
- жертвам Гражданской войны -- шедевр
- Сент-Годенса. Постаменты
- от возможного потрясенья защищены.
- Спустя два месяца после того,
- как промаршировал через Бостон
- полк, половина негров была мертва.
- При освященьи Уильям Джеймс
- мог расслышать бронзовый ропот негров.
- Монумент торчит, точно рыбья кость
- в горле города. И полковник
- худ, как компасная игла.
- Злой и бдительный, как крапивник,
- благородно напрягшийся, как борзая,
- он словно морщится от удовольствия,
- задыхаясь без уединения.
- Он насладился присущей лишь
- человеку странной манерой -- выбрав
- жизнь, умереть. Ведя на смерть
- своих черных солдат, он главы не клонит.
- Старые белые церкви стоят
- среди тысяч и тысяч лужаек в тихих
- городках Новой Англии, напоминая
- разъединенных повстанцев. Год
- от года абстрактный союзный солдат
- стройней и моложе. У новых статуй
- осиные талии. Сжав мушкет,
- они дремлют и прячут улыбку в бачки.
- Отец полковника не хотел
- никаких монументов, за исключеньем траншеи,
- куда было брошено тело сына
- истлевать с телами его черномазых.
- Траншеи ближе. Тут нет никаких
- монументов последней войны. На Бойлстон-
- стрит коммерческая витрина
- знакомит всех с Хиросимой, бурлящей
- над Мослейровским сейфом -- "Скалой Веков",-
- уцелевшим в бомбежке. Пространство ближе.
- Когда я включаю свой телевизор,
- голодные личики негритят
- предо мной взбухают, как цеппелины.
- Полковник Шоу плывет верхом
- на своем большом пузыре. Он ждет
- прикосновения пальцев, взрыва.
- Аквариум сгинул. Везде, повсюду
- толпы гигантских машин с плавниками
- тычутся носом вперед, как рыбы,
- с первобытным подобострастьем.
1 Оставили все, чтобы отдать себя служению республике (лат.).
Из Ричарда Уилбера
После последних известий
- После последних известий темно
- В окнах, и город без лишних слов,
- Ныряя в подушки, идет на дно
- В Атлантиду, полную частных снов.
- Поднимается ветер и гонит вдоль
- Обнаженных аллей и безлюдных троп
- Ежедневную жвачку. Печатный вздор
- Распинает себя на оградах, чтоб
- Тотчас воскреснуть. Мятежный сонм
- Мечется в парке, заносит пруд,
- Злые крылья по честным устам
- Хлещут немой монумент, скребут
- Благородное имя. На пустырях
- Смятость, скрученность в жгут, рванье
- Наших газет представляет крах
- Всего, что мы думали, чье вранье
- Мы поглотили. Пускаясь в пляс,
- К пяткам патрульных вся эта мразь
- Липнет. Так снег кулаками тряс
- Бронзе копыт, превращаясь в грязь,
- В злобе бессильной металл кляня.
- Когда ж, очнувшись от забытья,
- Вспорет морозную пленку дня
- Голос диктора, ты и я --
- Мы к жизни вернемся сквозь пасть метро
- От смуты сердечной и дел пустых
- С газетой, вышедшей поутру,
- В парк, где похожие на святых
- Люди с мешками, склонившись ниц,
- Вонзают копья в отживший сор,
- И шум их шагов превращает птиц,
- На ветках общественных спящих, в хор.
Голос из-под стола
Роберту и Джейн Брукс
- Как жен познать, как поглощать вино?
- Наш мир неплох; но я взалкал, узрев
- Графином солнце как поглощено,
- Познать иной, чья норма -- перегрев.
- Мой тост искрист за птиц в огне древес,
- Столь искренне поющих, что пьяны;
- Весь фосфор моря выхлебав, я весь
- На дно печали свергнут с вышины.
- Ты не забыл, прямоходящий люд,
- Когда любовь гнала нас из лесов,
- Как ветр взывал "О вы!", от скорби лют,
- И подкосил мне ноги этот зов.
- И в жажде сей преодолеть испуг
- Я окунулся в речевой родник.
- Но и святых прикосновенья рук
- К моей спине усугубляли крик.
- Затем богиня и решилась всплыть
- И над волной бутылочной восстать,
- Чтоб вкусом тайны жажду утолить
- И к Югу жар любви адресовать.
- И зрел я деву подле этих вод,
- Чья кожа точно влажный сердолик,
- И моря зеленеющий живот,
- Приблизясь к ней, воспламенялся вмиг.
- "В прозрачных пальцах миртовый росток
- И зыбкой тенью волосы до плеч..."
- Не создан ли был вызвавший восторг
- Тот свет из тьмы, нас жаждущей облечь?
- Не бормотал ли Архилох спьяна?
- Не жажда ли возвысила слова?
- Все это так; но ясно, что она
- Была прекрасна, а теперь мертва.
- Елена столь абстрактной не была,
- О чем скрипят в симпозиумах, но
- Из тех она беглянок, чьи тела
- Пленить мужским орудьем не дано.
- Кусай же ногти, Трою не круши,
- Но жажда вечно превышает дно.
- А что до краха чувств или души,
- Они, по мысли дьявола, одно.
- Оставь же дурнем, Господи. В дыму,
- Средь грязных луж. Смиренью не учи.
- Я -- мученик, терпенью Твоему
- Горизонтальный памятник в ночи.
- Полупомеркший возвышая взгляд
- И пол залитый пальцами скребя,
- Я ляжек подавальщиц зрю парад.
- О мир тщеты! -- я возвращусь в тебя.
Животные
- Животные, благодаря своей
- Свободе, ночью мирно дремлют. Чайке
- На камне грезится гладь моря в лунном свете,
- И рыба лунная лицом на камне спит,
- Внимая водяную песню,
- Чьей музыке созвучен всплеск
- Не оставляющих следов копыт оленьих,
- Писк мыши вспоротой, в когтях совы парящей
- Над лунной гладью. Ибо нет здесь той
- Кромешной темноты и боли,
- Чьи маски эта самая луна,
- Дробясь в окошках, зрит, усугубляя
- Терзанья оборотня, впившегося в мокрый
- Диванный валик, дабы вспомнить, что
- Он чувствовал в мужском обличьи.
- Но вспоминанье переходит в сон;
- И, ткнувшись в жесткий для лица, но мягкий
- Для морды мех, он острым слухом внемлет
- Стенанье ветра, панику листвы,
- Гул затихающего водопада.
- В плену стекла тем временем, вдали
- От логов, падей, чащ, жрецы искусства
- Томятся бдением. Но, воссоздать пытаясь
- Красу небес щемящую, лучи
- Луны, таящегося зверолова,
- Ужасные они лелеют для
- Сердец виденья, воронье сажая
- На темя статуям, вводя в дома чудовищ
- И рыбам скармливая целые флоты
- В глухих пучинах.
Барочный фонтан в стене на Вилла-Скьяра
- Из-под бронзы венца,
- Столь громоздкой для мраморных мелких кудрей
- Херувима, чьи пятки прожорливый змей
- Поглощает, струя, щебеча и залив до конца
- Чашу первую, из
- Этой чаши стремится в другую, но, бросив пустой,
- Низвергается вниз
- Шумной прядью в массивную третью; из той,
- Перепрыгнувши чрез
- Край зубчатый, дробится на нити, и вот, невесом,
- Плещет летний навес
- Над семейкою фавнов и их одиноким гусем.
- И счастливый, о да,
- В этом щебете, блеске и плеске, и пляске воды,
- Как герой чехарды,
- Козлоногий божок без труда
- Подпирает собой
- Пирамиду из раковин, слушая визг
- Увлеченных борьбой
- Своих отпрысков в отблесках брызг.
- А фавнесса его,
- Теплой плотью мерцая и впав в забытье,
- Созерцает бегущего кружева бликов почти волшебство,
- И улыбка ее
- Преломляется на
- Дне песчаном, где сеть из рябящих теней сплетена,
- Что хмельнее вина
- Для сетчатки зрачка, а для мысли она
- Бесконечней нулей,
- Наслажденья являющих сумму. Но раз
- Этот пир пузырей
- Лишь одно наслажденье, не лучше ли нас
- Воплощает иной
- Заурядный фонтан, что Мадерны воздвигла рука
- У Святого Петра -- ибо там главный столб водяной
- Рвется к небу, пока,
- Успокоенный фактом движения ввысь,
- Сам не склонит чело.
- Это -- тяжесть, рожденная, чтоб вознестись
- К небесам, где светло
- Преломиться, слепя
- Глаз, и вниз шелковистой скользнуть бахромой,
- Продолжая себя
- И в камнях аплодируя щедро себе же самой.
- Если в этой черте,
- Если в этих святых водяных наша цель и итог,
- Образец arete' 1,
- Что тогда эти мокрые фавны и весь их чертог?
- То -- сама полнота,
- Непрерывность желанья того, что дано.
- Не томит их жара, ни назойливых струй суета,
- Ни морщинами -- дно.
- Нашей скуки отврат
- Ненасытностью к жизни в бессменном кругу
- Порицают они. Так Франциск, у пресыщенных врат
- Замерзая в снегу
- И хваля вместе с тем
- Небеса, в этом был бы увидеть готов
- Не безделье, но тень
- Благодати -- ту землю терпимых цветов,
- Обетованный край,
- Где глаза стоят солнца и пальцы -- воды,
- Куда сердце стремится и где невзначай
- Оставляет следы.
1 Доблесть, добродетель (греч.).
Черный индюк
- Отряд из девяти цыплят --
- Все молоды, белы, как на подбор --
- Бредет через засыпанный мякиной
- И стружкой двор.
- И поднятая ими пыль,
- Поскольку полдень солнечен и сух,
- Расцвечивает всей палитрой спектра
- Их нежный пух.
- Не ярок и не тускл,
- Во двор индюк вступает в этот миг,
- Таинственный, величественный, словно
- Туз пик.
- Сам собственный кортеж,
- Чтоб не застала смерть его врасплох,
- Он репетирует дрожащим зобом
- Последний вздох.
- Сопровождая плеск
- Хвоста и старых перьев взмах
- Тем хладным шумом, с коим ветер гонит
- Бумажный прах,
- Над кривизною ног
- Огромный, черный движется живот,
- Как туча над кустом, как бриг поверх
- Мятежных вод.
- Костистая глава
- На шее, отдающей синевой,
- Как маска, снятая с лица святого, тусклый
- И суетности чуждый свой
- Взор устремляет на
- Весь этот кукарекающий сброд.
- Чьи вопли, день за днем, с вульгарным пылом
- Творят восход.
Шпион
- С глухим гуденьем первая волна
- уже проходит за его спиною
- над городом, который навсегда
- покинул на рассвете он в казенном
- рыдване, всеми шинами его
- лобзая мокрый от дождя булыжник;
- и скрип часов на ратуше у врат
- Сент-Безила, ронявший наземь время,
- исторг слезу. В их глуховатом гуле
- ему в тот миг почудились гудки
- и лязг бегущих по равнинам мира
- составов, пароходные сирены,
- гром цепи выбираемой -- вся эта
- сжимающая внутренности гамма
- отбытия, прощанья... Но сейчас,
- здесь, в этой роще, в месте рандеву,
- мундир навечно зарывая в листья
- акации, застегивая свой
- жилет крестьянский, он спокоен.
- Небо
- над рощей набухает мерным гулом
- бомбардировки, самолеты строем
- плывут сквозь тучи, городок трясется
- от взрывов, вспышек; и огонь в одном
- из окон ратуши гласит, что садик
- с фонтанами, где он по вечерам
- тянул коньяк и созерцал толпу,
- засыпан щебнем и стволы пылают.
- Но он -- он смотрит именно туда.
- В его глазах не столько жалость, сколько
- внезапная растерянность, которой
- он вовсе не испытывал, когда
- он прибывал сюда, когда над полем,
- как одуванчик легкий, парашют,
- качаясь, плыл к мерцавшему украдкой
- фонарику, и залитое лунным
- сияньем поле шло ему навстречу.
- Тогда, ночуя в погребе, среди
- каких-то бочек, ведер, он не пекся
- о деле, не страшился, что погрешность
- в его бумагах иль в одежде вдруг
- предаст его, но наслаждался, лежа,
- сырым дыханием корней, земли
- и древности; а утром, прячась в сене,
- он на возу внимал бренчанью сбруи
- и скрежету ободьев, а потом --
- потом тот поезд! Все купе битком
- забиты возвращающимся с празднеств
- веселым людом, говорящим о
- прыжках через костер, венках смолы
- и танцах. Словно знающий на память
- все каталоги коллекционер,
- найдя на чердаке иль в пыльной лавке
- кулон от Фаберже или тет-беш
- с Мартиники, он с жадностью вбирал,
- оценивая точно, блеск их полу-
- восточных глаз, заглатыванье гласных,
- оборки, складки, запах брюк и кожи,
- телепатические пожиманья
- плечами, заменявшие им речи.
- Укачиваем поездом, согретый
- телами, смехом, местной акватинтой,
- он ощущал, как подлинные жесты
- овладевают пальцами: он впредь
- из правой в левую не перекинет вилку,
- крестясь, не станет уж креститься справа
- налево. Возмужавший не в культуре,
- но в ветреных краях, не тяготясь
- поэтому привычками, легко
- усвоит он все племенные нравы
- и ритуалы их страны, к столице
- которой он в то утро подъезжал,
- чтоб вызнать и предать.
- Но рваный рокот,
- как хриплый кашель в горле василиска,
- прокатывается над пограничным полем:
- громады танков раздвигают рожь,
- за ними -- цепью -- темная пехота.
- И, узнавая тусклый цвет их глаз
- и поступь тел, тяжелых от домашней
- мучной еды, он вспоминает свой
- дом, сад, площадку с гравием и посвист
- ночного ветра. Скверно быть изъятым,
- он думает, из собственной судьбы,
- из недр patria, и оказаться
- чужим для всех подкидышем. И тут
- он вздрагивает от неуютной мысли:
- что, если по ошибке иль случайно
- солдатам неизвестно ни о нем,
- ни о его заданье? Как солдаты
- его воспримут -- нервный человек,
- в крестьянском платье, говорящий с местным
- акцентом, неспособный вспомнить улиц
- родного городка? Поставив к стенке,
- не будут ли они в итоге правы?
- Он прижимается к стволу и ждет.
Из Хаима Плуцика
Фрагменты поэмы "Горацио"
- II. Конюх
- Тяжелый стук подков разрушил полночь
- и замер возле Везерской таверны.
- И Ричард, конюх, выскочил во двор,
- держа над головой фонарь, заливший
- кромешной темнотой его глазницы
- и яму рта.
- "Привет! Ну что, слыхал?"
- "Держи-ка лошадь,-- буркнул я. -- О чем ты?"
- "Да все насчет дворца. Вот это штучка!
- Да-да, та сучка, в чьей лоханке наш
- прелестный принц плескался, как приспичит.
- А он был похотлив, как сотни наших
- козлов соседских... Что ж, теперь он мертв.
- Хотя король и королева -- тоже".
- "Послушай, что ты мелешь?"
- "Я мелю?
- Ты прибыл с севера и ничего не знаешь?
- Безумный Гамлет, прошлый год убив
- отца, на этот раз прикончил сразу
- двоих: беднягу Клавдия и мать --
- во время сна он влил им в уши яду
- (а яд ему всучил какой-то призрак).
- Но родич их норвежский Фортинбрас
- покончил с этим дьяволом удачным
- движеньем шпаги наконец. И ныне
- он наш король, храни его Господь".
- Фонарь качнулся у него в руке.
- "Послушай,-- начал я, -- я прибыл прямо
- из Эльсинора. И меня зовут
- Горацио, который..."
- "Полно врать-то!
- Я знаю, кто ты. Ты -- школяр и едешь
- к своим пьянчужкам в Виттенберг зубрить
- Плутона, Гарри Стотеля и прочих.
- Горацио здесь был на той неделе
- (мы разминулись). Да, шикарный тип.
- Все пальцы в перстнях -- истый царедворец.
- Он, кстати, первый, кто разоблачил
- делишки принца. Этот самый Гамлет
- завел себе щебечущую курву,
- по имени Оливия, и с ней
- играл в очко и в двухэтажный домик --
- ты понимаешь, что хочу сказать.
- У нас тут тоже кое-кто найдется,
- и, если у тебя есть лишний пенни,
- все будет в лучшем виде и, заметь,
- без насморка. Сейчас поставлю лошадь,
- и мы вас познакомим... Но скажи
- (раз ты придворный), правда, будто принц
- так доходил, что набивал себе
- солому в ноздри и клохтал, как кура?
- И будто он мочился прямо в ров
- из окон замка? Правда, будто в кости
- играл он с Гогом и Магогом? Правда,
- что вместо шляпы он носил горшок
- и заводил беседы с мертвецами,
- и с рыбами в воде, и просто с ветром?
- Подробностей не знаешь?"
- Отвернувшись,
- я сделал несколько шагов к забору
- и обнаружил звезды. Постояв,
- я все-таки решил вернуться снова
- туда, где силуэты трех огромных
- и медленно жующих корм животных
- маячили, как контрфорсы тьмы,
- и на гнезде в углу фонарь курился.
- "Со временем,-- я начал, -- ты поймешь,
- что это -- ложь". И замолчал, припомнив
- неповторимый голос, призывавший
- Горацио --
- и никого другого! --
- хранить от посягательств честь и имя.
- "Поверь,-- воскликнул я, -- меня зовут
- действительно Горацио. И я
- был верным другом дорогого принца..."
- "Как дорогого, если он убил
- отца?"
- Я продолжал как мог спокойно:
- "Отца убил не он, а дядя Клавдий,
- впоследствии король. Пока тот спал,
- он налил в ухо яд".
- "Но точно так же
- и Гамлет отравил нам короля
- и королеву!"
- "Он не отравлял их".
- (Спокойствие -- не вечный спутник правды.)
- "Да. Клавдия он просто заколол...
- Ха!"
- "... Как убийцу своего отца".
- "Смотри, как просто! Ну, а королеву?"
- "Она и вправду умерла от яда".
- "Который в ухо залил ей сынок?"
- "Нет, выпив тот, что приготовил Клавдий,
- чтоб..."
- "Нет, Гамлета, на случай, если плохо
- сработает отравленная шпага".
- "Какая шпага?"
- "Та,-- уже сквозь зубы
- я процедил, -- которую вручили
- Лаэрту для дуэли с принцем".
- "Стоп!
- Что за дуэль и кто такой Лаэрт?"
- "Сын канцлера Полония".
- "Ну, здесь ты
- попался! Сына звали Розенкранцем!"
- "Нет,-- возразил я, тяжело вздохнув. --
- Нет, Розенкранц -- то был приятель принца,
- с которым он учился".
- Тут в глазах
- его сверкнуло дикое злорадство:
- "Нет! Ты ошибся! То был Гильденстерн!
- И объясни уж, как могло случиться,
- что Гамлет короля проткнул той шпагой,
- которая была в руках Лаэрта?"
- "Они с Лаэртом просто обменялись
- оружием во время поединка".
- "Что, и Лаэрт такой же псих, как Гамлет?
- И почему вообще, скажи, король
- (как ты здесь утверждаешь) так стремился
- прикончить принца?"
- "Потому что принц
- открыл, что он убил его отца".
- Я замолчал, обдумывая бегство
- от жалкого врага и жалкой битвы,
- но клятва, данная на смертном ложе --
- негнущийся металл, и я промолвил:
- "Послушай, я -- Горацио. Я друг
- честнейшего, прекраснейшего принца,
- какого только видел этот мир --
- друг молодого Гамлета. Однажды
- в полночный час ему явился призрак..."
- "Имевший при себе флакончик с ядом?"
- "... явился призрак мертвого отца,
- и он поведал принцу, что отравлен
- был Клавдием, отнявшим у него
- трон вместе с королевою. И призрак
- потребовал отмщенья".
- "И тогда-то
- принц, наконец, прикончил короля?"
- "Нет, не тогда. Принц не был убежден,
- что призрак был реален и слова
- его правдивы (были и другие
- сомнения, потоньше). Но когда
- во время представленья Клавдий начал
- бледнеть и шепотом читать молитвы,
- тогда-то принц и понял: вот он, Каин".
- "И только? И поэтому твой принц
- решил, что тот виновен?! Но послушай!
- Я тоже, слушая тебя, бледнею.
- Выходит, я убийца? Боже правый!
- Того гляди, ты станешь утверждать,
- что эта дрянь, Оливия, на весь
- дворец оравшая похабства, целка!
- Что Гамлет не безумец, а философ!
- Как Гарри Стотель и Плутон... Постой-ка!
- Ведь он убил Полония. За что же?"
- "Нечаянно. Приняв его за крысу".
- "Катись отсюда прочь! Не то я сам
- приму тебя за мышь! Катись отсюда!
- И спи один! Ты не получишь девку".
- III. Фауст
- "Werden und Sein" 1, старинная дилемма!
- Плесните мне еще германской жижи,
- ужасной нёбу, помнящему вкус
- священных, сочных италийских гроздий!.."
- Спустя двенадцать лет, как умер принц,
- пожалованный добрым Фортинбрасом
- в лорд-канцлеры, имея земли и
- все, что предполагает оный титул,
- я -- возвращаясь из посольства к Папе --
- заехал в старый милый Виттенберг
- и вот сидел в знакомом кабинете
- с остробородым Доктором, когда-то
- любимым мной, да и не только мной.
- Увы, с тех пор, отрекшись от Христа,
- он -- имя мы опустим -- он свернул
- на ту тропинку, что ведет к проклятью,
- и собственною кровью, говорят,
- скрепил контракт свой с Князем Тьмы.
- Однако
- тогда, в те годы, не было в Европе
- ума пронзительней -- нигде: в Париже,
- в Болонье, в Оксфорде.
- "А, лорд Горацио!
- Я так вам рад! Мой разум стосковался
- по кости с мозгом! Мысль моя украдкой
- блуждает в европейской клетке, полной
- прелатов, королей, хозяев, быдла,
- альянсов, войн, ударов, контрмер --
- всей этой жвачки, -- в поисках основы
- вещей, точней -- течения вещей,
- как Гераклит сказал бы. Или, если
- угодно, чтобы найти в безумной груде
- чудовищных событий этих лет
- их тайный смысл, их философский камень --
- металл значения в горе руды.
- И вот, пока, весь в саже, бьюсь над горном
- среди вонючих альп пустого шлака,
- являетесь вы со своей (почти
- банальною) историей о принце
- и достаете голыми руками,
- пожалуй, самый философский случай
- из хроники прискорбной наших лет.
- А что бы вы, мой друг, из этой всей
- истории назвали главным эрго?"
- "Что принц был прав", -- я начал.
- "Ба! да вы --
- вы говорите, точно второкурсник".
- Я вспыхнул: "Прав как человек и как
- христианин, как принц и..."
- Тут он фыркнул:
- "Суть в том, мой друг, что Клавдий, королева,
- Офелия, ваш принц, вы сами, призрак
- и весь ваш длинный список привидений --
- отнюдь не люди".
- "То есть как -- не люди?
- А Гамлет?"
- "Милый друг, как раз ваш Гамлет --
- он меньше прочих. Ибо человек
- становится, уйдя из сферы частной
- истории в универсальный мир,
- уже абстрактным символом, предметом
- высокой философии; и нет
- ему возврата в мир костей и плоти.
- И нечего размахивать цепочкой
- случайностей -- что делал тот иль этот
- Такого-то Апреля, -- это то же,
- что строить на песке. А ваш приятель
- сбежал на неприступную скалу.--
- Он отхлебнул. -- Да, это согревает
- желудок! нет, не шнапс, а эта ваша
- история. Хотя вообще -- в чем суть
- всех откровений нашего безумца,
- всех этих сантиментов: "быть -- не быть"?
- В конце концов, все это только эхо
- дилеммы нашей -- вечных Sein und Werden --
- что означает: "быть и становиться".
- Но что есть это самое "не быть"?
- Пусть грустная, но форма Становленья,
- а Становленье суть синоним жизни --
- бурливой, неустойчивой, как мысли
- красавицы. Тогда как Бытие
- столь вечно, что почти синонимично
- Небытию, в вульгарном смысле -- Смерти.
- И спрятанные в "Быть-или-Не-Быть"
- альтернативы, непереводимы
- как "жить иль умереть", но ровным счетом
- наоборот: как "умереть иль жить"!
- (Я запишу, ей-Богу, славно.) Впрочем,
- пойдем чуть дальше.
- Если Бытие
- и Становленье суть два рога нашей
- дилеммы (чем же мы не рогоносцы?),
- а Становленье, как я доказал,
- есть эта жизнь, чья щедрость, скоротечность
- сродни траве полей, то Бытие --
- явленье как бы высшего порядка.
- Итак, альтернатива больше не
- меж жизнью -- Бытием и Становленьем --
- суть смертью, но, скорей, меж высшей жизнью,
- меж сферой духа, там, где человек
- одно с Идеей, то есть вечен, -- и
- меж сферой мелких обстоятельств, сферой
- тупых придворных, мертвых королей,
- развратных королев и привидений,
- гнездящихся в подвалах. Мы-то знаем,
- что предпочел лорд Гамлет".
- Я тонул
- в водовороте слов.
- "Но остается,--
- он улыбнулся,-- череп".
- "Череп?!"
- "Череп
- Йорика, шута. Вот это символ!
- (Поскольку плоть -- лишь оболочка духа,
- как весь наш мир -- забытый Богом дом.)
- Да, это символ: дна, земли, подножья
- той лестницы, где нету Бытия,
- где все -- лишь Становленье! И отсюда
- мы, поднимаясь шаг за шагом, видим