Содержание сборника

- Православная церковь - это такой грандиозный,
волшебный спектакль!... Совершенно забываешь
о реальном мире, когда заходишь туда!

- Сказать по правде, в мире нет ничего реальнее Церкви.
Все прочее - отчасти спектакль, иногда грандиозный,
но обычно не слишком.

(из обмена мнениями на Internet)

Две подборки из ранних работ Юджина Роуза, написанных отчасти еще до того, как он сознательно принял Православие - об идеализме и о философии абсурда - заметно отличаются от написаннаго им позже, что, впрочем, и неудивительно. Контраст, однако же, виден не столько в содержании, сколько в жестком стиле изложения, в резкости формулировок, в акценте на догматике и формальных разсуждениях.

Многие примут это за недостаток, и будут в известном смысле правы. Автору этих заметок не было и тридцати лет, а от обращения к вере его возраст был и вовсе младенческим. Незадолго до смерти о. Серафим будет разсказывать следующему поколению верующих о Православии в Америке и приведет знаменитую цитату из св. Тихона Задонскаго - "Знание правых догматов имеется в разуме: оно часто бывает безплодно, надменно, возносливо; истинная же во Христа вера есть в сердце", - обращаясь не только к слушателям, но и к самому себе в молодые годы.

Однако значение этих работ будущаго о. Серафима исключительно велико. Каждый легко убедится в этом по самому их содержанию; но и их юношеский жар, и даже резкость стиля, имеют особый смыл в наши дни. Сколько молодых людей, подобных Юджину Роузу, приходит (или возвращается) к вере, в России или где бы то ни было; путь этот нелегок, особенно сегодня. Их ждут безчисленные соблазны, ловушки и удары из-за угла: все, что угодно, от "современной цивилизации и культуры" и до "таинственных глубин древней восточной мудрости", в едином порыве тащат их прочь из Церкви. Со страниц "экуменических" изданий, а иной раз - увы, увы - и с амвона, кормят их отравой о "псевдо-христианстве прошлого и его преодолении", о "космическом единстве мирового духа", или попросту о "вселенском величии Римскаго престола"... Насколько же важно для них услышать голос сверстника, такого же юного в вере, как и они сами, вооруженного лишь светским образованием, логикой, да неподкупной честностью, обнажающий и обличающий безбожную ложь!

Пусть они научатся у Юджина Роуза его честности, его способности наблюдать, исследовать и делать выводы; тогда и им, как и ему, откроет в сердце Всемогущий Господь неземное сияние истинной веры.

..."Выбор между всеобщей войной и всеобщим миром", о котором твердят все вокруг, на самом деле никакой ни выбор. Война безчеловечна, но и всеобщий мир точно так же безчеловечен, хоть и совсем в другом смысле: он чужд реальной человеческой природе и недостижим для земного человеческого общества.

Если так, то что же? Каждому, кто это поймет, грозит отчаяние, но в то же время ему открывается и путь надежды. Ведь настоящая надежда - не на этот век, а на будущий. Все прочие пути закрыты, все земные возможности исчерпаны, и наша эпоха как бы с чернаго хода снова приводит нас к христианству. Это и есть характерная черта современности: истина ясна, как никогда прежде. В конце концов, наш век сам разобьет всех своих идолов, и открыто явится Бог. Только кто Его увидит?...

Выбираем ли мы Бога, Который лишь один поистине Сущий, или себя самих, которые без Бога - ничто? Вот в чем действительно состоит наш выбор. Наш век требует, чтобы мы забыли о нем, закрыли глаза, заткнули уши, - и сделали выбор в свою пользу, в пользу пустоты, бездны и ада. Наш век держится на пустоте, но, как ни странно, сама пустота неотвязно напоминает нам об искони стоящем перед нами выборе. Каждого, кто способен слышать, наш век зовет обратиться к Живому Богу.

В некотором смысле, эта работа (неоконченная книга "Царство Божие и Царство Человеческое") - анализ последствий автономии человека. Постановка вопроса относится еще к восемнадцатому столетию, когда в жизни перестало ощущаться повседневное присутствие Бога. Одни прямо отвергли Его, другие просто перестали обращать на Него внимание; так или иначе, вопрос был в том, каково место человека в мире без Бога.

Прежде всего нужно заметить, что подобный взгляд на мир основан на недоразумении: человеческая природа неизменна, и все "новейшие" идеи и мировоззрения суть не что иное как искажения старых. Сам по себе модернизм не содержит в себе никаких принципиальных открытий: это всего лишь традиционный образ человека и мира, перерисованный наново.

В самом деле, Адам до грехопадения был властелином материального мира, как бы наместником Бога на земле. Современный человек - тоже властелин мира, но поскольку Бога он не знает, он сам занимает Его место. Отсюда - центральный догмат модернизма об Автономном Человеке. На место Творца становится ничтожный, падший человек, неспособный к восприятию невидимого мира: естественно, что реальность в его глазах сужается до предела. Возникает понятие "повседневной объективной (а на деле узко-субъективной) реальности", ограниченной рамками примитивного материализма. Всякое проявление внематериальных сил подлежит "переосмыслению"; все, что прежде относилось к области божественного или демонического, приходится теперь втискивать в эти новые рамки. Человеку, лишенному невидимого мира, остается лишь самая простая и скудная система познания: язык естественных наук.

Современный человек пытается перекроить окружающий мир по мерке своего нового мировоззрения с помощью технических новшеств, социально-экономических экспериментов, грандиозных строек, и пр. (сегодня мы видим все, что угодно, от цирковых номеров с "глобальным потеплением" до реальных угроз вмешательства в генетику человека - пер.) Все эти средства, как плоды автономного разума, тяготеют к утопии "всеобщего управления", поддерживая в человеке его не слишком-то твердую уверенность в собственном могуществе.

Но любить Божий мир способен лишь тот, кто любит Бога. Любовь к Божьему миру (и вообще любовь) требует истинного образа своего предмета; в нашей любви к Божьему созданию живет и любовь к Самому Создателю. Современный же автономный разум, отвернувшись от Бога, отворачивается и от созданнаго Им земного мира - живого, конкретного мира, такого, какой он есть на самом деле, - и вместо него выстраивает себе некий идеал совершенства.

Земной мир далек от совершенства: иначе бы человек, найдя совершенство на земле, не тянулся бы ввысь... Совершенство - наша конечная цель, но может ли быть иная цель, кроме Бога? Потому-то и нет совершенства нигде и ни в чем, помимо Него; несовершенство мира и человека - всего только вехи на дороге к небу. А современность вместе со своей конечной целью привязана к земле; и поскольку земля, конечно, несовершенна, то ее приходится представлять таковой - идеализировать.

Отсюда - весь идеализм и утопизм современных идей и планов мирового порядка. Утопия жизненно необходима современному человеку как средство против отчаяния: и действительно, крах каждой очередной утопии неизменно приводит людей к отчаянию. В нормальных условиях оно возвратило бы их к Богу - но в Бога уже мало кто верит, и отчаяние становится безысходным и смертельным.

По природе своей человек не способен жить без стремления к совершенству. Ему нужно только выбрать одно из двух совершенств: землю или небо, Утопию или Бога.

Прислушавшись к серьезным современникам (которых, собственно, только и стоит слушать, не обращая внимания на возню атеистов-идеологов), мы обнаружим, что они не так уж и враждебны, а подчас даже и доброжелательны по отношению к христианству. Но в отсутствие "ясных свидетельств" - не столько объяснений и доводов, сколько властного голоса в сердце, - им никогда не преодолеть барьера между просвещенной веротерпимостью и самой верой. Некоторые быть может даже признают, что их собственная "современная" вера совершенно абстрактна и произвольна, но при этом обязательно добавят: "А что, разве христианство не такое же? Чем оно лучше?"

Даже у самых добросовестных наблюдателей в наши дни неминуемо складывается впечатление, что христианство, по самому своему существу, "нереалистично". Обвинять нас в "дезертирстве из мира" могут, конечно, лишь люди наивные и необразованные (и наш ответ, что омирщвление - это дезертирство от Христа, только изумляет или озлобляет их); но надо признать, что всякий, кто так или иначе причастен современному мировоззрению, видит в христианстве некую попытку уклониться от очень важных и актуальных предметов.

Чтобы правильно возразить на это, давайте прежде всего отметим, что христиане живуть в том же самом материальном мире, что и все прочие: они подвержены тем же искушениям, тем же необходимостям, тем же неизбежным воздействиям. Принципиально важный элемент христианства - трезвое отношение к реальности, терпеливое несение креста жизненных испытаний. Христианину, помнящему о своем Спасителе, Который не искал "выхода", не искал легких путей в жизни, но претерпел унижения, страдания и страшную смерть - хотя Он, в отличие от нас, имел власть избежать их и сойти с креста, - христианину, повторяю, не надо говорить о "дезертирстве".

Но в чем же тогда особенность христианства? Получается, что все мы, независимо от веры и убеждений, согнувшись под бременем неизбежности, проходим по тернистому жизненному пути и, подведя черту, безвозвратно исчезаем во мгле. Не в этом ли самом состоит "современный" взгляд на мир, что наша текущая жизнь - это и есть единственная реальность, помимо которой ничего нет и не может быть, и в исходе которой - смерть? И не приходится ли, наконец, признать, - к огорчению не только нашему, но и наших оппонентов, - что надежда на Христово обетование, попросту сказать, напрасна?

Мы продолжаем надеяться; но при этом - в чем, собственно, и состоит наше отличие, - при этом мы обязаны оставаться реалистами, не в меньшей, а в гораздо большей мере, чем современные критики христианства: те, полагая, что прежния надежды напрасны, вынуждены сами придумывать себе предмет надежды.

Христианство - не философская система, не "метод", не "руководство" как уйти от жестокой реальности или убедить себя в том, что мир не существует. Христианство - это сама жизнь: мы живем силою Живого Бога. Как Он создал этот мир, так Он и разрушит его в свое время; нас, людей, Он зовет отсюда в небо, в иное Царство, емуже не будет конца. У христиан нет другой философии кроме Христа, Чья мудрость и сила недоступна для земных философий. Верно, в этом мире нельзя прятать голову в песок: но Христос дает нам силу поднять голову, жить в этом мире, - и пережить его.

Христос - не "идеал". Во всех земных философиях так или иначе присутствует идеализм - взгляд на реальность через призму тех или иных идей, отвлеченных продуктов человеческаго разума. Нет нужды напоминать, что любой "материализм", так же, впрочем, как и "спитритуализм", представляет собою форму идеализма, то есть совокупность суждений и мнений, а не прямой опыт и знание. От христианина же требуется реализм неслыханный и немыслимый в наши дни: современность всегда надеется на земную жизнь, как бы плохи ни были в ней дела, а христианин отвергает ее и смотрит вперед.

Нынешняя эпоха, на непредвзятый взгляд самая черная и глухая эпоха в памяти людей, оказывается в то же время эпохой самых дерзновенных земных надежд в истории человечества. В самом деле, чем темнее жизнь - тем ярче и лихорадочней горит огонь земной надежды для тех, кто без него погиб бы от отчаяния. Другое дело христиане. Конечно, и христиан тоже увлекает вакханалия с гимнами "в защиту мира" и пр., но это уже "новые христиане", люди, потерявшие себя, принявшие мир и уступившие его могуществу. "Сопротивляться было бы чистым безумием", - успокаивают их все вокруг.

И вправду, истинный христианин - чистый безумец в их глазах: он верит в Живого Бога. Бог соблюдет и сохранит его от рода сего и вовек, проведет через все испытания, через желанную мученическую смерть ради Христа, и через само светопреставление, которое наступит не раньше, но и не позже того, как определит тому быть Господь. Чего не смогли добиться языческие императоры на аренах цирков, того, казалось бы, вот-вот добьются безликие силы современности со своей наукой и техникой; но и те, и другие безсильны против живой и истинной христианской веры, веры, связующей мир видимый и временный с невидимым и вечным.

Истинный христианин - это истинный реалист. Он живет как равный среди окружающих: дождь с неба достается и праведным, и неправедным. На него, как и на всех прочих, обрушиваются "факты бытия", но он встречает их совершенно по-другому. Бурные страсти, властители человеческой души, приняты в наше время как должное; христианин истребляет и укрощает их. Боль, страдания и смерть ненавистны современности: она из кожи вон лезет чтобы их ослабить, отдалить, вытеснить вон из сознания с помощью "позитивных образов"; христианин принимает их со смирением и даже с благодарностью: ведь страдания несут пользу душе, и от земной нашей жизни не стоит ожидать большего, чем получил Спаситель на Голгофе. Конец света встает перед современными людьми неотвязным кошмаром полного краха их комфортабельной земной веры; для христианина предрассудок "светлого будущего" не имеет ни малейшего смысла, а последние дни, так или иначе, недалеко.

Вера христианства и вера современности несовместимы: отсюда и разница. Все умопостигаемые печали и ужасы нашего мира - ничто по сравнению с непостижимой радостью мира грядущего для того, кто остается верен Христу. Ничто они и по сравнению с печалью и ужасом ада, уделом предающих Его, - того самого ада, который "отменен" современностью по соображениям, как ей кажется, благородным и гуманным, а на самом деле - просто потому, что он слишком реален для ее идеализма. Зато материальный мир, со всем его преходящим добром и злом, колыбель и школа христианской жизни, стал ее идолом, пределом ее стремлений: кроме него, ничего у ней нет, и ничего ей больше не нужно.

Почти все, кто сегодня еще исповедует Христа - или хотя бы некий "христианский идеал", - безусловно согласятся в одном: всякое доброе дело, особенно в общественной сфере, явно или неявно совершается ради Христа и Его Царства. Потому и вызывают такой энтузиазм у современных христиан всевозможные "над-конфессиональные" благотворительные организации, медицинские миссии, усилия по улучшению условий жизни нуждающихся, успехи в международных отношениях, кампании протв войны, за разоружение, и т. п.: все то, что сегодня делается "во имя человечества", они принимают словно за этим стоит Сам Христос.

Христос, однако же, говорил нечто прямо пртивоположное: "Иже несть со Мною, на Мя есть, и иже не собирает со Мною, расточает". На это нам возразят, что-де те, кто трудится "в христианском духе ", на самом деле не против Него, а как раз с Ним; и нельзя отрицать, что есть люди, исповедующие Христа "невидимо", вне границ Его земной Церкви. Но давайте повнимательнее приглядимся к делам современной общественной жизни и попытаемся разобраться в их природе.

"Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе": значение этих слов не нуждается в комментариях. Всем, и знающим, и незнающим Его, Господь является снова и снова в виде ближних и встречных, ожидая простых и конкретных дел: накормить голодного, напоить жаждущего, одеть убогого. Чтобы так поступить, не обязательно быть христианином: достаточно просто быть человеком и отозваться на чужую нужду или боль. Христианин поступит точно так же, как и любой другой; лишь впоследствии мы сообразим, что это Сам Христос стоял перед нами, испытывая нас, что мы за люди и где наше сердце - с Ним или нет. Жизнь полна таких испытаний, проявляющих состояние нашей души точней, чем любой самоанализ.

Итак, доброта и отзывчивость - вовсе не "идеи в христианском духе", а глубинное содержание христианской жизни. Христианство, в самом деле, "вдохновило" их, и они настолько вросли в человеческую природу, что забыт оказался их истинный смысл. Они существуют как бы между прочим, помимо важных и серьезных "общественных задач", которые в наше время как раз и принято решать "в христианском духе".

"Хорошо накормить голодного, но лучше накормить тысячу голодных: один - это капля в море," - так начинается ложь "прогрессивного христианства". "Всегда бо нищия имате с собою, и егда хощете, можете им добро творити; Мене же не всегда имате": Хритстос пришел не кормить, а спасти мир, как бедных, так и богатых. И не смотрим ли мы на голодных, словно приказчики на покупателей: "Столько-то и столько-то клиентов, которых надо обслужить"? Если так, то горе нам: мы умеем рассчитывать, а любить не умеем.

Нет, мы отзывается сердцем на чужую боль. Перед нами живой человек, ничем не хуже нас с вами, страдающий и обездоленный, такой же, как Сам Спаситель когда-то. И если в сердце у нас - Христос, то мы ничего не станем рассчитывать, а отдадим ему что имеем. Если же мы ничего не имеем, любовь наша от этого не меньше: скорее наоборот, чем мы беднее, тем лучше шансы у нашей отзывчивости и доброты.

Что же касается общественных мероприятий "в христианском духе", то нельзя, разумеется, сказать, что они целиком подчинены дьяволу: многие из их участников искренне работают Господу. Но, к сожалению, они все полней и полней служат основной цели современности: забвению Бога за счет поклонения Человеку.

Т. Мертон (1915-1968), американец, римо-католический монах и популярный религиозный писатель, поэт и переводчик.

(В ответ на статью Мертона "Пастернак и Люди в Брелоках", Jubilee, July, 1959)

У Бориса Пастернака, автора романа "Доктор Живаго", есть своя особенная вера, "новое религиозное сознание"; оно требует чего-то "большего", чем Христос, Которому поклоняется Церковь; оно ищет "нового Христа", более подходящего "свободному духу современности". Это дух человекобога, сверхчеловека, уже не грубого, как у Ницше, но утонченного, "возвышенного", призванного в наследники обанкротившемуся гуманизму прошлого. Этот дух - не помощник, а смертельный враг истинному христианству.

Ваша характеристика пастернаковского "религиозного сознания" вызывает резкий протест у православнаго читателя, пускай даже она и адресована массовой аудитории. Ваши высказывания о "литургических и сакраментальных образах, не связанных с установленной обрядностью и не ограниченных формальными рамками"; о "Богочеловеческой вселенной и преображенном Космосе" в представлении "неверующего, язычника, но уж почти наверное не христианина" (по Вашему собственному наблюдению); о "символической глубине" сродни Отцам Церкви, но только "без догматических тонкостей и аскетических устремлений"; о "свободной жизни" вне и помимо Церкви, - все это с православной (как, впрочем, и римо-католической) точки зрения начисто лишено смысла.

Лишь в рамках современного расплывчатого протестантизма это можно воспринять как апологию "нового христианства", захватывающего на наших глазах весь мир. Могу Вам сказать, что религиозное сознание, вынесенное из пламени большевицких гонений, воспитало и мою собственную веру; но только оно диаметрально противоположно той "примитивной романтической спонтанности", которую Вы обнаружили у Пастернака...

Религия Пастернака - безсильная и безформенная, слепая ко Христу, открытая лишь для земной жизни, рядящаяся (не иначе как из эстетических соображений) в ошметки наружного Православия, и тупо убежденная в истинности своего высокомерного идеализма.

(В ответ на статью Мертона "Мировой Кризис и Христианское Дело", Black Frиars, June, 1962)

...Какую альтернативу предлагаете Вы всеобщей войне? Всеобщий мир? По Вашим словам, "мы обязаны пожертвовать всем ради устранения войны как таковой". Не просто мир, к которому стремились и с которым знакомы люди от начала веков, а особенный, принципиально новый мир, к тому же еще и "вечный".

Подобная цель, разумеется, крайне близка современному сознанию: политический идеализм, как марксистской, так и "демократической" окраски, безоговорочно принимает ее. Ну а христианство? Разве христианство в принципе не чуждо любому идеализму, любой попытке свести его вполне конкретные цели и средства к неким возвышенным идеям? И чем отличается "устранение войны как таковой" от подобных ему фантазий об "устранении" болезней, страданий, греха и смерти? И то, и другое, - неотъемлемыя составляющия нашего падшего мира, и "устраняет" их только одно: изменение человеческой природы, частичное - в нынешнем веке, и полное - в грядущем после смерти.

...Я вовсе не пытаюсь отгородиться от мира: вера всякого христианина, даже отшельника, - это вера социальная, но только по контексту, а никак не по сути. Церковь живет в обществе, потому что человек живет в обществе; но цель ее - изменить человека, а не общество. Прекрасно, когда общество и власть исповедуют истинное христианство, когда общественные и государственные институты озарены его светом: тем самым оно становится ближе и доступнее людям. Однако христианское государство и христианское общество ни в коей мере не самоцель, а результат - плод христианской веры живущих в нем людей...

Но христианская вера, мир Христов в человеческом сердце, отнюдь не гарантирует социального мира; более того, по нынешним обстоятельствам, я решительно не вижу связи между ними и идеей "устранения войн"... Хотя в нашей жизни возможно (и я не писал бы Вам, если бы не был убежден в этом) некое подлинное, пусть и неприметное, единство между христианами разных исповеданий, особенно во время гонений на веру, которое можно было бы назвать "истинным экуменизмом", оно не имеет ничего общаго со Всемирным Советом Церквей и тому подобными заведениями.

...Всем нам знакома та глухая стена непонимания и нежелания не только понять, но даже и выслушать, которая стоит между нами и нашими неверующими братьями. Но что же нам делать? Замолчать ли, раз нас не хотят слушать? Заняться ли вместе с ними "общественной деятельностью", не-христианской по своей природе, так что все могут спокойно принять в ней участие? Это было бы отказом от нашего христианского долга. В чем сегодня самая острая нужда? в том же, в чем была всегда, со времен Спасителя. Состоит она не в "политической активности" или "социальной ответственности", а в покаянии, посте, молитве и проповеди истиннаго Царства.

Первая и единственная "социальная ответственность" христианина - христианская жизнь, где бы и с кем бы Господь ему ни привел жить, день за днем, ради спасения души и примера окружающим. Если тем самым мы поможем устранить какое-нибудь общественное зло - слава Богу, а нет - тоже не беда: не в том наша цель.

Если мы впадаем в отчаяние из-за того, что никак не удается обратить окружающих к Богу, то причина тому одна: недостаток веры. Будь у нас в жизни больше веры, меньше бы пришлось о ней толковать.

...В наши дни христианство снова становится "крестовым походом", а Сам Христос - "идеей" на службе либо у "научно-технического и социального прогресса", либо у "человека, одухотворенного новым религиозным сознанием". Коммунизм, по-видимому, близок к поворотному пункту, к некоей "гуманизации" или "спиритуализации", чему свидетель Пастернак (в "Докторе Живаго"): он принимает революцию, только жалуется на ее "негуманность". "Свободный мир" идет в том же направлении, хоть и по другой дорожке. Посвюду "пророки" - с христианским уклоном, вроде Толстого и Бердяева, или с языческим, как Д. Лоуренс, Генри Миллер, Казанзакис, и несметные толпы оккультистов, астрологов, спиритистов и хилиастов, - торжественно провозглашают зарю Новой Эры. Протестанты, а вслед за ними и римо-католики, и православные, заражаются этой лихорадкой, воображая свой собственный экуменический рай на земле, а кое-кто, набравшись наглости и богохульства, прямо возвещает "третью эпоху излияния Святого Духа" (Д. Лоуренс, Бердяев, Иоаким Флорийский).

Что ж, "эпоха всеобщаго мира" и в самом деле может наступить для усталого, дрожащего от страха человечества: но что это будет за "мир"? Без полного, глубинного обращения людей к истинной вере невозможен мир Христов; мир же человеческий станет прелюдией к настоящей и главной всеобщей войне, войне Христа против Сатаны, войне христиан, взыскующих Царствия Божия, против всех тех, кто воздвигает земное царство, Царство Человека.

(В ответ на статью Мертона "Ядерная Война и Ответственность Христиан", Commonweal, vol. 75, Feb. 9, 1962)

...Говоря об Апокалипсисе (как, впрочем, и обо всем остальном), христианин обязан быть предельно трезвым, предельно точным, и предельно внимательным к соборному учению Церкви. Если эти требования соблюдены, то я не вижу причин для различия между православной и латинской точками зрения. В самом деле, апокалиптические пророчества принадлежат в равной мере Востоку и Западу; свидетельства Св. Отцов, как греческих, так и латинских, по этому поводу вполне ясны, подробны, согласны друг с другом, и подтверждены после раскола и православной, и латинской церквами, в особенности Фомой Аквинским. Недавно вышедшая книга Джозефа Пипера "В Конце Времен", основанная почти исключительно на западных источниках, насколько мне известно ни в чем существенном не расходится с православным учением.

Тем большей неожиданностью было для меня прочесть у о. Д'Арси ("Смысл и Существо Истории"), что "не все христианские авторы принимают столь буквальное восприятие" апокалиптических источников. Может быть, впрочем, так оно и есть; иными словами, как некогда евреи не узнали Христа из своих ветхозаветных пророчеств, так и христиане не различат знамений времени, говорящих об Антихристе и конце света. (Современные христиане настолько отдалились от церковнаго наследия, что уже воспринимают Антихриста не как живого человека, а как некоторый абстрактный "дух" - так же как многие современные евреи отказались от ожидания Мессии в пользу некой "мессианской эпохи".)

Но такая слепота современных христиан - это само по себе исполнение пророчества об отступлении от веры: согласно Бл. Иерониму, "падут самые знатные, как патриарх". Ведь Антихрист - это лжец, и мало кто сегодня способен распознать его ложь. Поэтому в любом "апокалиптическом" контексте надо обязательно принимать в расчет лживый дух Антихриста...

Снова и снова Вы безоговорочно утверждаете: "Мы обязаны устранить войну. Мы обязаны установить всемирное правительство". А кому, собственно, мы обязаны? Печальный симптом апокалиптических времен: единственный практический выход из кризиса - "устранение войны" - оказывается чистой фантазией. Пусть кто-то видит здесь источник надежды на "новую эру" или "новый мир"; для трезвого взгляда это лишь еще один признак надвигающегося конца, тупика на всех земных путях.

...Всемирное правительство, под каким бы политическим соусом оно ни было подано, неизбежно станет царством Антихриста, и когда, поддавшись на его обман, многие отпадут от веры, Церковь, без сомнения, будет распята...

Когда христиане дают увлечь себя социальным идеализмом, они как будто заявляют во всеуслышание: "Современность, ты оказалась права. Небо где-то далеко, и вы даже слышать о нем не хотите. Так примите нас к себе; будем вместе строить что-нибудь попроще и получше, чем Христос и Его Царство: например, мир во всем мире, братство, или справедливость". Как не услышать в этом "новом христианстве" знакомый голос Великого Инквизитора?

...На этом позвольте закончить. Буду Вам очень благодарен, если Вы ответите мне. Я старался быть совершенно искренным с Вами, и надеюсь на такую же искренность с Вашей строны: это единственная форма "экуменическаго диалога", на которую я способен...

Ваш во Христе,

Юджин Роуз

Насколько можно было установить, ни на одно из писем Т. Мертону ответа не последовало.

Содержание сборника