Монгольское влияние
на культурно-психологический облик великоросса
Не останавливаясь на кровном слиянии восточных славян с монголо-туранскими народами современной России, которое никем не оспаривается, коснемся вкратце, лишь бегло "восточного влияния" на характер, психику и культуру восточных славян. /Н. С. Трубецкой.К проблеме русского самопознания/.
Обитатели Подонья, уже в те времена отличавшиеся от прочего русского народа большей воинственностью, после покорения Руси были привлечены монголами к военно-полицейской и пограничной службе, составив, таким образом, нечто вроде служилого сословия, освобожденного от тягловой и податной повинности. При этих условиях своей службы и быта донцы, естественно, должны были много заимствовать от монголов. Участвуя с последними в походах и экспедициях, они еще более закалились в боях, вели полукочевой образ жизни, живя в землянках, шалашах и "турлучных домах", которые в случае надобности не жаль было бросить. Эти жители Подонья - бродники, как они тогда назывались, - в административном отношении управлялись иначе, чем остальная Русь: само население избирало своих десятников и сотников, которые только утверждались монгольским губернатором - баскаком. Ввиду доверия, которым полььзовалось у монголов население Подонья как служилое сословие, ему было предоставлено право избирать трех кандидатов на должность баскака, из которых хан назначал одного по своему выбору.
В качестве боевого строя донцы усвоили монгольскую лаву; из одежды, снаряжения и вооружения монголов они заимствовали у них седло, нагайку, чекмень, посеребренный пояс, лук, саблю, пику.
Из всех славянских типов казак антропологически и психически ближе всего подходит к калмыку, т.е. монголу. Это родство подтвердилось в факте перехода калмыков в 1917 г. в казачество, ликвидированном наступившей революцией.
Восточные славяне (великороссы, малороссы и белорусы) на заре своей истории приобщились к византийской культуре, главным образом духовной ее части, и она дала хорошие плоды на русской почве, в то время как с Запада никак не прививалось восприятие его культуры. Западные товары привозились, покупались, но не производились. Мастера выписывались, но не с тем, чтобы учить русских людей, а только чтобы выполнять заказы. Иногда переводились книги, но они не порождали соответствующего роста национальной литературы. Так было до прихода монголов, с какого времени началось влияние монголосферы. Ни варяги, ни византийцы не смогли дать русским государственность и великодержавность, которые выковывались в суровой школе, называемой, по несознанию ее роли, "монгольским игом". Оно продолжалось более двухсот с половиной лет; столько же приблизительно времени прошло между формальным освобождением Москвы от монгольского владычества и Петром Великим. С него началась усиленная европеизация дотоле национального русского государства, и этот период продолжался также около 200 лет, закончившись революцией. Таким образом, начиная от прихода монголов, каждый двухсотлетний период составляет один этап в истории России.
Ни Запад, ни Византия со своими традициями не исчерпывают культурный или этнографический облик русской народной стихии. Эта стихия и не чисто "славянская", как думают в русском образованном обществе. Культура в смысле общего запаса культурных ценностей, удовлетворяющих материальные и духовные потребности данной среды, в которой всегда жил русский народ, с этнографической точки зрения представляет из себя совершенно особую величину, которую нельзя включить без остатка в какую-либо широкую группу культур или "культурную зону". Эта культура есть сама особая зона, где принимают участие кроме русских и "иногородцы" - угро-финны и тюрки Волжского бассейна. Эта культура соприкасалась на востоке и на юго-востоке с тюркско-монгольской "степной" культурой, а через нее связывалась с древними культурами Азии. Связь же на западе была только с зачаточной культурой "балканских славян", на которой тоже сказывалось общетюркское влияние.
Влияние Востока на русскую стихию ярко сказывается в народном художественном творчестве. Значительная часть великорусских народных песен, стариннейших обрядовых и свадебных, составлена в так называемой "пятитонной", или "индокитайской", гамме, т.е. как бы в мажорном звукоряде, с пропуском четвертой и седьмой ступеней /Например, на черных клавишах рояля написан романс Рахманинова "Сирень"/. Эта гамма существует, как единственная, у тюркских племен бассейна Волги и Камы, у башкир, у сибирских татар, у тюрков Туркестана, у всех монголов. В Сиаме, Бирме, Камбодже и остальном Индокитае она господствует и сейчас. Эта непрерывная линия с Востока обрывается на великороссах.
Такое же своеобразие представляет и другой вид "ритмического искусства" - танцы. В то время как на Запааде они отличаются обязательной наличностью пары - кавалера и дамы, - танцующих одновременно и держащих друг друга в разных "па", в танцах русских и восточных ничего подобного нет. Танцуют в одиночку, а когда изредка и парой, то не обязательно наличие дамы, танцевать могут два кавалера (а в восточных танцах почти исключительно), танцевать могут и по очереди двое, так что эротический элемент соприкосновения не играет в них такую видную роль, как в западных танцах. Движениям мужчины дается простор для импровизации. Стремление к неподвижности головы заметно, особенно у женщин, при движении не только ног, как в западных танцах, но и талии и выше ее. В чисто восточных, например монгольских, танцах ноги движутся на носках, под ритм, а танцуют выше талии: тело и руки. Красота танца на Востоке не в "па", выделываемых ногами, а в гибкости, пластичности движений корпуса и рук. Подобно восточным танцам, русский танец носит скорее характер состязания в ловкости, гибкости и ритмической дисциплине тела.
Стиль русской сказки имеет аналогию со стилем сказок тюрков и кавказцев. Русский эпос по своим сюжетам связан с "туранским" и степным "ордынским" эпосом.
Таким образом, в этнографическом отношении русский народ не является исключительно представителем славянства.
В народном характере русских, безусловно, есть какие-то точки соприкосновения с Востоком. То братание и взаимное понимание, которое так легко устанавливается между нами и "азиатами", основаны на этих невидимых нитях расовой симпатии. Русский национальный характер хотя и отличается от угро-финского и от тюркского, но решительно не похож на национальный характер других славян.
"Целый ряд черт, которые русский народ в себе особенно ценит, - говорит Н. С. Трубецкой, - не имеет никакого эквивалента в славянском моральном облике. Наклонность к созерцательности и приверженность к обряду, характеризующие русское благочестие, формально базируются на византийских традициях, но тем не менее совершенно чужды другим православным славянам и скорее связывают Россию с неправославным Востоком. Удаль, ценимая русским народом в его героях, есть добродетель чисто степная, понятная монголам и тюркам, но не понятная ни романо-германцам, ни славянам".
Миролюбие есть общая основная черта всех славян в связи с их земледельческим занятием. Таковы все западные славяне, между тем восточные и южные (сербы и болгары) восприняли - первые от воинственных монголов, а последние от подобных же турок - черты воинской доблести: храбрость, выносливость в преодолении препятствий на войне, любовь к дисциплине - это суть черты монголо-тюркской конницы, победительницы почти всего Старого Света, эти же черты дали русским возможность создать Великую Российскую Империю после монгольской школы. Монголы и тюрки в этнопсихическом отношении представляют одно целое, но только у монголов типичные черты выступают более резко, чем у тюрков. Монголо-туранский психологический тип отражается в русском национальном характере, и черты этой психики имели значение в русской истории.
"Психика монгола в нормальном состоянии характеризуется душевной ясностью и спокойствием; его мысли, восприятие действительности, все его поступки, поведение и быт укладываются сами собой в простые и симметричные схемы его, так сказать, "подсознательной философской системы", которая не сознается как таковая, а ушла в подсознание и сделалась основой жизни, что и важно и положительно, так как благодаря этому нет разлада между мыслью и внешней действительностью, между догматом и бытом. Мысли и факты сливаются в одно монолитное, неразделимое целое. Отсюда ясность, спокойствие и самодовление. Эти положительные стороны монголо-туранской психики, несомненно, сыграли благотворную роль в русской истории, а именно в допетровской Московской Руси. Весь уклад жизни, в котором вероисповедание и быт составляли одно "бытовое исповедничество", в котором и государственная идеология, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы - системы, теоретически не выраженной ии сознательно не формулированной, но тем не менее пребывающей в подсознании каждого и в бытии самого национального целого, - все это носит отпечаток монголо-туранского психического типа.
"А ведь это и было то, на чем держалась Старая Русь, что придавало ей устойчивость и силу. Если некоторые иностранные наблюдатели ничего не видели на Руси, кроме раболепия народа перед агентами власти, а последних перед царем, то они не понимали психологии этого народа. Ведь то же самое мы видим у монголов империи Чингис-хана; беспрекословное подчинение, не насильственное, а религиозно-бытовое, было основой государственности монголов. В Древней Руси управляющим принципом была православная вера, понимаемая как органическое соединение религиозных догматов и обрядов с особой православной культурой, частным проявлением которой был и государственный строй с его иерархической лестницей; этот высший принцип спаял Русь и управлял ею".
Подобно буддизму у монголов и мусульманству у тюрков монголосферы, вошедших в народный быт, православная вера в древнерусском понимании этого
термина была именно той рамкой сознания, в которую само собой укладывалось все: частная жизнь, государственный строй и бытие вселенной.
"Хотя само православие было воспринято русскими от Византии, а не от монголо-тюрок и оно в русском национальном сознании даже прямо противопоставлялось "татарщине", все-таки само отношение русского человека к православной вере и сама роль, которую эта вера играла в его жизни, были в определенной части основаны на монголо-туранской психологии. В силу монголо-туранских черт своей психологии древнерусский человек не умел отделять веры от своего быта. То психологическое различие между русским и греческим подходом к вере и обряду, ярко проявлявшееся в эпоху раскола, было следствием именно того обстоятельства, что в древнерусском национальном характере глубоко укоренились монголо-туранские этнопсихологические элементы, совершенно чуждые Византии".
Роль монголо-туранских этнопсихологических черт в русском национальном облике, таким образом, мы видим, была положительна, и она должна быть принята при всяком построении новой русской культуры. Отрицать это или умалчивать об этом из-за ложного самолюбия или предрассудков европеизма было бы недобросовестно.
Под властью монголов среди русских племен наступило ратное затишье, до того же времени, как видим из истории, всегда один какой-нибудь князь шел войной на другого. Наступили условия для расцвета торговли. В свете исторического изучения культурной жизни Востока становится многое понятно в истории культуры России. Монгольское завоевание не разрушило русской культуры, не стерло ее бесследно. Но, как и культуры Азии, оно сначала приглушило русскую культуру, нанеся ей удар. Вместе с другими восточными культурами русская культура вначале "оцепенела", "замерла", "впала в летаргический сон", но культурная жизнь под влиянием толчка и новых элементов брожения с Востока все же продолжалась, так как ей не только не ставилось препятствий завоевателями, но некоторые стороны ее даже поощрялись, как, например, религия. Именно в века татарского владычества Россия утвердилась в православии, превратилась в "Святую Русь", в страну "многочисленных церквей и неумолкаемого колокольного звона". В духовном отношении культурное влияние монголов на Россию сказалось в том, что оно сделало Московскую Русь еще более восточной и еще менее западной.
Известно, что Московское государство волжским казакам (отрасли донских) еще в начале XVII столетия писало грамоты на татарском языке. Пополнение казачества в XVI-XVII веках шло значительно больше от тюркско-татарских народов, чем от великороссов, не говоря уже об украинцах (черкасах). Наконец, говорить по-татарски у донского старшины конца XVIII - начала XIX века было признаком хорошего тона, как у русской аристократии того времени - говорить по-французски.