'Боги, он выглядит таким слабым сейчас', подумала Салли, тихо стоя в дверях комнаты Тровы. Думая, что для юноши будет лучше быть рядом с теми, кто его любит, Катрэ открыл одну из своих резиденций для всех бывших солдат для проживания во время выздоровления Тровы. Распределить комнаты юному наследнику было относительно просто:

Катрэ и Хиро забрали основную спальню (что неудивительно), Зекс и Нойн получили "номер люкс" внизу возле холла (снова неудивительно), Салли и Релена - "номер люкс" на другом конце дома (Салли тихо посмеивалась, вспоминая реакцию Вуфея и Хиро на новость, что экс-майор и бывшая королева – *вместе*), Дуо и Энн выбрали две сообщающиеся комнаты с целью постоянного наблюдения за маленьким домашним террористом по имени Маримейя Бартон Кушренада Максвелл, и Вуфей взял комнату, следующую за комнатой Тровы.

Он сказал, так кто-то будет рядом в случае, если молчаливому парню что-нибудь понадобиться. У Салли было ощущение, однако, что она знает истинную причину. И, тихо стоя у двери, наблюдая, как Вуфей пытается завязать разговор с юношей с грустными глазами, Салли надеялась, что китаец знает, что делает.

Любовь непростая вещь, в особенности, если она присутствует только с одной стороны. Она поняла это слишком хорошо, потому что очень долго чувствовала, что ее чувства не взаимны.

К счастью, Салли По ошибалась. Но она все еще беспокоилась за нежное сердце Вуфея.

?Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, Чанг Вуфей?, думала она, чуть улыбаясь парню, когда он поднял голову, бросил на нее взгляд и дернул бровью, что она поняла как "уйди, женщина, я могу сделать это сам". ?И я желаю тебе удачи, друг мой. Будь сильным, за вас обоих?.

Вуфей потряс головой и вздохнул, когда вышел из комнаты Тровы. Его друг едва реагировал все то время, пока он был в комнате, только кивал время от времени, подтверждая, что слушает. Но было это реакцией на слова Вуфея или на его голос, неизвестно.

Эта ситуация причиняла ему боль, действительно причиняла. Вуфей не мог переносить это полного отчаяния и безнадежность. Трова, который был теперь с ним и с остальными, очень сильно отличался от того Тровы, которого он полюбил и который был с ними все время до последнего происшествия.

'В его глазах ничего нет', сокрушался китаец, засунув руки в карманы джинсов, пока шел пять шагов до двери своей собственной комнаты. 'Последнее, что я видел в его глазах, это боль и печаль, а теперь там нет ничего. Ничего, черт возьми! Я не должен выпускать его из своего поля зрения ни на секунду!'

Он знал, что у него не было причин ругать себя; не было возможности узнать, что что-то не так, или что француз был выбран целью киднепперов, потребовавших выкуп за его *благополучное* возвращение. Минуту назад Трова покинул апартаменты Вуфея, обещая позвонить утром, а еще минутой позже Уне позвонили с требованием 500 000 кредиток за мальчика.

Они не заплатили ни кредитки, просто пошли по тому же пути, что и обычно, по электронному следу, который эти ублюдки не способны были скрыть... однако полностью потеряли киднепперов и обнаружили только избитое и изнасилованное тело, брошенное похитителями.

В тот момент, когда за ним закрылась дверь, тщательно сохраняемое Вуфеем выражение лица изменилось. Он опустился на пол, спрятав лицо в ладони, плача о друге, которого он подвел.

"Мне очень жаль, Трова", прошептал он пустой комнате. "Я не смог защитить тебя от этого. Пожалуйста, прости меня... пожалуйста, вернись к нам... ко мне".

Трова очнулся от звука закрывающейся двери. Когда он понял, что остался один, впервые со дня его похищения, тщательно вылепленная маска сползла с его лица. Молчаливое, безэмоциональное создание исчезло, сменилось все еще испуганным, разбитым мальчиком не старше 19 лет, который, без преувеличения, провел две недели в аду на земле.

Зеленоглазый юноша уставился на дверь; он подтянул колени к груди и плотно обнял их руками, сжавшись в комок. Слезы ели его глаза при воспоминании о голосах, вторгающихся в его разум:

'Ублюдок'.

'Мерзкий щенок'.

'Маленькая потаскушка'.

'Продолжай скулить. Мне нравится, что тебе больно'.

'Скулеж – ничто. Дай ему повод орать'.

Потом руки... всегда это возвращается к рукам... бьющие и хлещущие, стегающие хлыстом, грубо оглаживающие и щиплющие... оставляя его тело дорожной картой горьких воспоминаний.

И другие вещи, которые они делали...

Со сдавленным звуком Трова быстро заглушил эти мысли и заставил себя встать на ноги. Единственный человек, который видел его сломанным – даже небольшой отрезок времени, – был единственным человеком, перед которым он никогда бы раньше не проявил свою слабость.

Чанг Вуфей.

В момент пробуждения в госпитале Трова Бартон поклялся, что никто больше не увидит его в таком состоянии. Так появилась эта холодная пустая маска, и это было единственным лицом, которое он теперь показывал миру.

Обед был тихим событием, или мог бы быть таким, если бы не энергичная болтовня Мари, которая радовала всю группу своими сегодняшними подвигами. Она непрерывно трещала, рассказывая о том, за что ее принудительно отправили на *каникулы* на два дня.

"Мари, ты меня разочаровываешь", мягко пожурила Энн, скрещивая руки на груди и слегка хмурясь. "Я говорила тебе тысячу раз, не стоит бить других учеников, что бы они ни говорили!"

"Но она назвала тебя шизофреничкой, психованной штучкой и сказала, что единственной причиной, почему Дуо женился на тебе, было то, что ты оказалась еще более сумасшедшей, чем он!!"

"Ты *сломала* ей нос?"

"ЭНН!"

Пока Дуо и Энн препирались (что всегда изрядно развлекало их друзей - когда бывшая колонистка Леди Уне начинала говорить, ее было так же невозможно заткнуть, как и самого Дуо!), Трова сидел тихо и ковырялся вилкой в своей тарелке. У него не было аппетита, но он не хотел показаться невоспитанным и пытался заставить себя поесть. Теперь, несмотря на бодрые голоса вокруг, его мысли были в беспорядке.

'Я больше ни на что не способен', грустно думал Трова, все еще тыча вилкой остывшую еду перед собой. 'Какая бы то ни было невинность, которая у меня была, у меня украдена, и я никогда не получу ее обратно. А я надеялся, что он будет моим первым...'

Внезапно парень с грустными глазами положил свою вилку и встал. К черту иллюзию еды и нормальной жизни, он просто должен уйти, должен быть один, и молиться, что демоны, охотящиеся теперь за ним, будут молчать по вечерам.

"Извините меня, я не особенно голоден сегодня", пробормотал он тихо, почти сконфуженно, прежде чем сбежать в свою комнату. Он не заметил ни взглядов, мелькавших вокруг стола, ни молчания, оставшегося за его спиной.

Добравшись до двери, высокий парень толкнул ее и проскользнул внутрь, быстро закрыв ее за собой и заперев на замок. Его колени подкосились, когда воспоминания овладели им, он вспомнил ощущение этих рук на своей коже, царапающих его, пачкающих его, а затем темнота сомкнулась над ним.

"Говори".

"Он упрям, 18-й. Мы похитили его три дня назад, и он все еще несговорчив".

Трова зло посмотрел на троих мужчин перед ним, сжимая запястья в попытке облегчить боль, причиняемую веревками, туго намотанными вокруг них. Он был избит, измучен, истерзан, его швыряли об пол и стену так много раз, что он потерял счет. Все, что он понял, было то, что эти люди – бывшие солдаты OZ, которые были после пилотов, и они требовали выкупа за парня, обещая его благополучное возвращение.

'Я ничего им не скажу', думал француз, сжимая челюсти, когда мужчина под кличкой "18" снова пристально посмотрел на него. 'Не имеет значения, сколько они будут бить меня. Я не предам своих друзей'.

"Очень упрям, 20-й. Должен быть способ сломать его".

"Хмммм..."

Блондин, названный "20" повернулся к парню с голубыми волосами, подпирающему стену.

"У тебя есть идеи, 19-й?"

"Несомненно", мужчина с голубыми волосами прошел вперед, обошел блондина и рыжего, и остановился перед связанным юношей. Зловещая усмешка перечеркнула его лицо, и он наклонился потрогать лицо мальчика.

"Я думаю, *сломать* мальчика - это как раз то, что мы должны сделать", промурлыкал он, затем он грубо схватил Трову за подбородок и, крепко сжав, впечатал поцелуй в губы тинейджера. Его язык грубо разжал мягкие губы и проник в рот пленника. Приглушенный звук протестующего ужаса вырвался у изумленного третьего, и он сомкнул зубы на нежеланном объекте.

19-й зарычал и наотмашь ударил юношу, швырнув его обратно в кресло.

"Сука! За это я обязательно *попробую* сделать это попроще для тебя! 18-й, 20-й, вы участвуете или нет?"

До того, как Трова смог хотя бы задуматься о смысле происходящего, он обнаружил, что его резко сдернули с кресла и швырнули лицом вниз на пол. Шершавые руки начали трогать его, не бить, но грубые поглаживания его тела быстро перешли в срывание одежды.

'Нетнетнетнетнетнетнетнет!!!' он мысленно заорал, сжимаясь в попытке вырваться. 'Они не могут, пожалуйста, господи, нет! Я берег себя для...'

Его мысли внезапно оборвались, когда он почувствовал три пальца, бесцеремонно загнанные в него, болезненно растягивающие его для того, что должно было произойти. Он заорал, но интенсивность его попыток освободиться была вознаграждена только ударом локтем по спине. Его руки были вытянуты под углом к телу и придавлены, и один из мужчин прижал коленом его спину.

"О, ты злющий, не так ли?" 19-й наполовину стянул штаны. "Тебе лучше расслабиться, щенок, перед стартом. Теперь ты будешь наказан за остатки своей выдержки".

Внезапно пальцы из него выдернули, однако их тут же сменило нечто более толстое и твердое, прежде чем он получил возможность перевести дух. Вопль от физической и психической боли вырвался у него, в то время как мужчина с голубыми волосами ритмично загонял ему, двигаясь глубже и тверже с каждым толчком. Брюнет всхлипывал и орал, просил их остановиться и тихо скулил, пока насильник проникал глубоко в его оскверненное тело.

К несчастью, это было только начало. В момент, когда 19-й вышел из него, игнорируя кровь, текущую по бедрам мальчика, блондин 20-й занял его место. За ним незамедлительно последовал 18-й. И снова 19-й, 20-й, 18-й...

Вуфей молча поднимался по лестнице, растеряв все мысли. Сразу после того, как Трова, извинившись, ушел из-за стола, разговор с "каникул" Мари перетек на более актуальный вопрос: состояние психики Тровы.

После краткой дискуссии и небольшого спора между Хиро и Катрэ о том, *кто* должен быть тем, кто попытается помочь их другу раскрыться, было решено, что китаец является наилучшим кандидатом. В конце концов, он был самым близким человеком для Тровы до похищения последнего.

Однако Вуфей слабо представлял, как ему достичь цели. Было бы слишком глупо просто прийти к разбитому мальчику и сказать *Эй, плохо, что это случилось, давай поговорим об этом, и тебе станет легче*, но также чересчур было бы просто сидеть рядом с ним, ожидая, пока он сам решит открыться. Нужно было найти золотую середину... нейтральную ситуацию, в которой Трова сможет поговорить о невеселых вещах... и, в конце концов, прекратить то, что происходит с французом.

Он уже почти вошел в свою комнату, когда услышал звук, доносящийся из комнаты Тровы. Заколебавшись на минуту, Вуфей шагнул ближе к двери и прислушался. Теперь он слышал звук намного яснее, и это было не что иное, как сдавленный всхлип. Точнее, серия сдавленных всхлипов. Непреодолимое желание, почти инстинкт – идти к Трове и успокоить его – снова вырвалось на волю, и он схватился за дверную ручку.

Обнаружив, что дверь заперта, Вуфей отскочил на несколько шагов до своей собственной спальни и кинулся внутрь. Дверь, которая разделяла их комнаты, запиралась с его стороны, и он оставлял ее незапертой. Распахнув ее, он бросился в комнату Тровы. Его сердце было готово разбиться при виде картины, представшей его взору.

Трова лежал на полу, сжавшись в комок, плотно обняв руками ноги и прижимаясь головой к коленям, плача так, словно сердце его разрывалось напополам. Его тело сотрясалось от всхлипов, и Вуфей едва расслышал слова, которые вырывались у парня между судорожными всхлипами:

"нет... пожалуйста... не причиняйте мне боль... пожалуйста, прекратите... не надо больше..."

?Он… вспоминает?? изумился китаец, нахмурившись. ?Мы все знаем, что они причинили ему физические повреждения, но я не думал, что даже мы напоминаем ему лишний раз о происшедшем?.

Не закончив мысль, Вуфей пересек комнату и очень осторожно поднял плачущего на руки. Тело брюнета вздрогнуло от прикосновения.

"Тссс... спокойно, Тро..."

"Вуфей?" голос Тровы был очень слабым, задыхающимся от слез и большей боли, чем, как думали остальные, способна вместить человеческая душа.

"Да, это я", мягко сказал черноглазый парень. "Ты сейчас в безопасности. Их здесь нет. Это только мы".

Успокоенный, казалось, этими словами, высокий юноша практически обернулся вокруг друга, продолжая плакать. И все это время Вуфей крепко обнимал его и обещал всем богам, что люди, причинившие боль этому замечательному существу, должны быть наказаны.

Через неделю, ко всеобщему удивлению, Трове полегчало.

Удивились все, кроме Вуфея. В конце концов, он был свидетелем того, что за ледяной маской скрывается ранимая душа.

Француз снова начал есть, о чем очень беспокоились доктора. Его потеря аппетита была одной из тяжелейших душевных травм, и то, что он медленно пересиливал это, был очень хорошей новостью.

Он также начал больше говорить и улыбаться время от времени, когда этого требовала ситуация. Однако оставалось еще достаточно вещей, которые он не говорил остальным, вещей, которые он никогда не захотел бы обсуждать, которые, тем не менее, ему необходимо было сказать, иначе он сошел бы с ума.

И Чанг Вуфей был единственным, кто слышал их.

Начиная с ночи, когда китаец пришел в его комнату и убаюкал его после эмоционального потрясения, ночным ритуалом для обоих стало просто сидеть в комнате Тровы. Ни разу в это время Вуфей не ушел от своего друга, успокаивая его измученное сознание. А Трова...

Трова понял, что легче так или иначе рассказать все другому парню. С первого удара до последнего момента, когда он был изнасилован своими мучителями; слова приходили легко все это время. Им часто не хватало эмоций до самого конца, когда разбитый юноша сорвался в слезы, но Пятый остался сильным. И часто, с тех пор, как все было сказано и сделано, Вуфей стремился проводить ночь со своим другом, быть рядом с ним все время в надежде уберечь его от кошмаров. Невероятно, но это, кажется, работало.

"Вуфей?"

Черноволосый юноша оторвался от своих мыслей (преимущественно направленных на то, как отыскать людей, посмевших вообще *дотронуться* до *его* Тровы) и взглянул на своего друга, уютно устроившегося у него на руках. Трова замолчал несколько минут назад, кажется, готовясь заснуть без своих обычных кошмаров. Это было замечательной переменой, хотя он все еще был слегка оглушен тем, что с ним произошло.

"Да, Трова?" спросил Вуфей, едва удержав себя от нежности в голосе. "Что такое?"

Изумрудные глаза встретились с его собственным взглядом, и уже не в первый раз Вуфей заметил золотые искры, которые заставляли эти глаза блестеть, когда француз улыбался...

"Почему ты всегда остаешься?"

Этот вопрос застал врасплох Одинокого Дракона. С той первой ночи он делал вид, что приходит с восходом солнца. И он никогда не оставлял никаких следов того, что проводит ночь в этой комнате, предпочитая дать своему другу душевный покой в знании того, что он рядом в случае необходимости, но не получая никакой выгоды в этой ситуации. По правде говоря, это было каким-то преступным удовольствием, быть так близко к объекту своих тайных чувств...

"Ч-что?!" Вуфей замер, изумленно глядя на друга. "О чем ты го..."

"Ты знаешь, о чем я говорю". Глаза Тровы хранили массу вопросов: Почему ты заботишься обо мне? Ты жалеешь меня? Ты боишься, что я сломаюсь? Но то, что было сказано, было окрашено непонятным оттенком… надежды?..

"Почему ты всегда остаешься?" снова спросил он. "Когда я засыпаю, ты все еще здесь. Когда я просыпаюсь ночью, ты здесь. Утром ты уходишь. Почему ты вообще остаешься?"

?Звиздец?, произнес некий голос в мозгу Вуфея, неприятно напомнивший ему о Мейране. ?Игра окончена, студент. Просто скажи, наконец, правду ему и себе самому!?

"Я... хм... просто..." китаец замер, проклиная свой внезапный недостаток красноречия. Он пытался придумать хорошее оправдание, правдоподобную ложь, что-нибудь, но не то, что вертелось у него на языке:

"Я не смог защитить тебя от этого, ангел. Я хочу убедиться, что никто больше не причинит тебе вреда".

Когда изумрудные-и-золотые глаза моргнули в неподдельном удивлении, Вуфей медленно осознал, что он сказал это вслух. Его лицо слегка покраснело, когда его мозг начал работать в соответствии с мыслью об отступлении, о том, чтобы тем или иным образом взять это обратно и позволить поддержать ту близость, которая появилась между ними.

К его удивлению, француз медленно кивнул и снова устроился в его руках с тихим вздохом. "Аа", пробормотал он, чувствуя себя удовлетворенным впервые за последний месяц. "Ты можешь просто... э... остаться сегодня? Не уходить?"

Вуфей тихо моргнул, потом притянул третьего ближе к себе. "Если это то, чего ты хочешь, Трова", произнес он успокаивающе, "тогда я останусь так долго, как ты сам захочешь".

Уютное молчание царило между ними, успокаивающее одеяло тишины, которое давало им обоим ощущение завершенности. Долго они просто сидели на полу в комнате француза, не разговаривая и не испытывая потребности в словах. Нечто произошло между ними в тот момент, хотя ни тот, ни другой не были полностью уверены, что это было. Когда, наконец, брюнет начал засыпать, Вуфей поднял его – его все еще беспокоило, что его друг кажется таким хрупким - и отнес на кровать.

Он засомневался на мгновение, прежде чем сесть на кровать рядом с парнем, которого он обожал, и обнять его за талию. Слабая дрожь пробежала по его позвоночнику, когда тот перевернулся и прижался к нему, бормоча что-то во сне, что китаец не смог разобрать. Вуфей улыбнулся и легко коснулся губами щеки любимого.

"Спокойной ночи, Тро", прошептал он нежно, позволяя своим глазам сомкнуться. "Wo ai ni", добавил он очень тихо, прежде чем соскользнуть в объятия Морфея.

Прошло довольно много времени, прежде чем он смог ясно расслышать слова, которые Трова бормотал во сне: