Худощавая, милая, улыбчивая старушка-вот уже с неделю, как в нашем отделении - поступила на установку кардиостимулятора после инфаркта.
У меня с нею хороший контакт: она, видимо, любит таких, как я, я - люблю таких, как она.
Вечерами ее навещают, и меня периодически спрашивают о состоянии ее здоровья и о том, как идет выздоровление.
На днях я порадовал ее улучшением кардиограммы и анализов.
Она совсем привыкла ко мне, и каждый раз, как я заглядываю в ее палату, она, сияющая, ловит мою руку, нежно обнимая ее своими теплыми ладонями.
Перед уходом с работы в пятницу, в канун выходных, я еще раз решил заглянуть в палату - померить давление, приободрить старушку, зная, что этому она будет так рада! Так оно и было, только вместе с тем я заметил в ее глазах назревающий огонек вопроса. И я не ошибся.
-Доктор, вас не затруднит задержаться хотя бы на минутку?- сказала она.- Не присядете?.. Я хочу вас что-то спросить...
И она указала на кресло рядом.
-Конечно, конечно,- с любезностью откликнулся я, присаживаясь в кресло, предвидя какой-либо вопрос любопытства, касаемо моего русского происхождения, ведь я уже не раз сталкивался с интересом, в частности, этого старшего поколения к России, связанным с их прямым, или косвенным соприкосновением с нами: вера ли одних в наш коммунизм, встречи ли других с русскими в немецком плену, или же, то были сами русские из давней эмиграции.
Но вопрос был совсем другим, и совсем не из любопытства...
-Вы знаете кто это был у меня вчера?- спросила она столь значительно и интригующе, что даже улыбка радости сошла с ее лица.
Не зная о чем сразу и подумать на столь неожиданную тональность вопроса, я, поднапрягшись, наконец, подумал, что, может быть, речь идет о каком-нибудь герое Сопротивления, о каком-то политическом деятеле, или какой иной всеобщей знаменитости, которую я, к своему стыду, не распознал...
Хотя ни вчера, ни накануне, в отделении, определенно, не происходило ничего такого, что могло бы указать на присутствие здесь какой-либо знаменитости.
-Может быть она путает адресата своего вопроса?- подумал я. Но, вспомнив затем о вчерашнем профессорском обходе, подумал, что, может быть, она хочет сообщить мне что-то о нем, о профессоре, хочет сказать о нем что-то важное, примечательное, чего я , как новичок отделения, еще не знаю?...
Но я ошибался в своих предположениях.
-Вы знаете кто это был?!- повторила она взволнованно. И едва-ли выждав ответа, произнесла гордым, притихшим голосом:
-Это был мой большой друг!..
Улыбка радости вновь вернулась к ней с этими словами. Она смотрела мне в глаза, ища сопереживания.
Наконец, я вспомнил маленького, невзрачного старичка, как-то странно и стеснительно справлявшегося накануне о её здоровье...
“Муж,- подумал я, но, выходит - ошибочно. Так, значит, он и есть тот друг, о котором она говорит так значительно...”
Я чувствовал, как стало меняться настроение с ее трогательным признанием об этой дружбе... Ее взволнованность все яснее передавалась мне.
“Большой друг... Мой большой друг...”,- звучало внутри , и совсем по-юношески, эхо только что произнесенной фразы, стирая ощущение возрастной дистанции... И, словно, уже другой человек был передо мною.
-Вот уже три года, как мы вместе,- продолжала она, задыхаясь счастьем.
-Как мы любим друг друга! Как любим!- говорила она, не то исповедуясь, не то желая внушить свое светлое чувство.
Однако то была не исповедь и не внушение...
-Вы догадываетесь, о чем я вас теперь хочу спросить?- сказала она глубже посмотрев мне в глаза, видимо, пытаясь уловить, следую ли я за ее мыслью. И, поняв, что да, произнесла осторожно:
-Смогу ли я теперь?..
Она на мгновение утихла, давая мне осмыслить ее слова, до того, как продолжить:
-Он хочет знать это теперь: о, боже, как он переживает!... Смогу ли теперь?- вот вам мой вопрос, милый доктор. Скажите же, прошу...
И она окончательно умолкла, обессиленная, в ожидании моего приговора...
Лишь только теперь до меня, наконец, с уверенностью дошел смысл неожиданного вопроса: неожиданного по возрасту, неожиданного ввиду грозной болезни...
Я все больше проникался атмосферой ее юношеского состояния.
Глазам вдруг явились картины зацветающего весной Парижа, проглядывающего за окном своими знаменитыми символами, пусть хоть я и был обращен к ним спиной. Ощутилось как-то по особенному тепло солнечных лучей, так приятно ласкающих в кресле.
“Но что ответить?- подумал я, наконец, выйдя из состояния аффекта, произведенного услышанным... “Да и дам ли правильный ответ?- засомневался я,- ведь людей здесь я еще не очень знаю - не ошибусь ли в психологии? К тому же мой отнюдь не блестящий французский - совсем не в помощь”.
Безусловно, мне приходилось отвечать на подобные вопросы, но то было у себя - на Руси. Но что ждёт от моего ответа, возможно, более утонченная... француженка?
Я подумал сначала, что не лучше бы уйти от ответа? Но затем, не выдержав быть не собой, принялся за объяснение - такое, как чувствовал...
Я начал с изложения сути болезни, приближаясь постепенно к поставленному вопросу. Мол, болезнь такова, что чувствительна к эмоциональному, или физическому напряжению, но коии, безусловно, возможны, вплоть до исходного состояния, просто должны быть постепенными и осторожными...
Она жадно ловила каждую фразу, каждый нюанс моей мысли, способный внушить надежду, произнося при этом захлебываясь радостью:
-Да?! Да?! Значит, возможно?!... Спасибо, доктор, милый доктор...- благодарственно молила она.
Впрочем, я знал, оптимизма у нее хватало и без меня. Мое дело было лишь утвердить его. И моего французского и родной психологии на это оказалось вполне достаточно.
В итоге, мне в очередной раз пришлось отметить себе, что люди похожи на самом деле куда больше, чем нам порою кажется.
Я возвращался домой - и, будто, не было рабочего дня, всей недели... Была только эта встреча...
Мне хотелось долго идти пешком...
Шагая по улицам, я с особой силой чувствовал и видел, как зацветает весна, вспыхнувшая яркой желтизной распускающихся нарциссов, оживлением на улицах, пикантностью в одежде - желая подчеркнуть силуэты...
Понятие возраста и уходящей молодости, о которых подчас и задумаешься, теперь казались далекими и ложными.
“Все есть люди!- проговаривалось невольно приходящей в голову фразой,- и весна им никогда не прекратиться...”.
Я шел и радовался этому.