Рутенберг

Евреи великого пробуждения

Социальный бунт зародился еще в библейские времена. Он является прерогативой еврейских пророков во главе с Моше, который поднял евреев на восстание против фараона.
Почему же во времена новой истории дважды с перерывом в 128 лет повторилось такое загадочное явление: две великие революции французская 1789 года и русская 1917 года. Евреи вложили в эти революции все лучшее, что в них было, но получили не то, к чему стремились. Евреи отдавали свою еврейскую душу, а их товарищи по борьбе требовали, чтобы они сначала от нее отказались, и только такой ценой принимали их вклад.
Но этой первой жертвы, на которую согласились сами евреи, оказалось мало. Нееврейские революционеры потребовали и второй: изъятия евреев из нового общества, созданного революцией. "Мавр сделал свое дело – мавр может уходить".
Так произошла трагедия европейского иудаизма, ставшего жертвой теперь уже далекой иллюзии 1789 года, а потом и трагедия русского иудаизма, ставшего жертвой более близкого к нам миража 1917 года. Много случаев "возвращенчества" типичны для положения европейских евреев. Они слишком верили в предложенную им 1789 годом ассимиляцию. И мы могли бы посвятить целую книгу "возвращенчеству" советских евреев, пробудившихся в третьем поколении, этим мужественным людям, в которых вдруг возгорелись искры, погашенные их собственными отцами, а иногда и ими самими. Но их пробуждение происходит в тот момент, когда пишутся эти строки, и не хотелось бы проявить неблагодарность к одним или упустить из виду других. Поэтому возьмем в пример человека вошедшего в когорту евреев великого пробуждения.

Рутенберг – борец за Октябрьскую революцию.

25 октября 1917 года. Большевики идут на штурм Зимнего. Последний и победоносный этап ультракрасной революции. Февральская, инфракрасная, революция меньшевиков и различных умеренных группировок провалилась. Ее руководитель Керенский уже бежал. Другие тоже, как и он, покинули поле битвы. Никто из его соратников не хотел представлять власть, от которой только и осталось что название. Никто, кроме, разумеется, еврея: от неистовой еврейской преданности никуда не деться. Этот еврей, комендант столицы, согласился подняться на шаткую палубу Временного правительства новой России, чтобы одновременно защищать Петроград, Зимний и хорошую часть красной революции от вероломных сил революции плохой. Защищать до конца символ социалистической свободы, стоя насмерть на командном посту, когда командовать уже некем. Этого еврея, одинокого и покинутого, как все евреи во все времена, звали Петр Рутенберг.
В толпе, осаждающей Зимний под знаменем великого Ленина, было полно евреев. Среди них были и старые большевики, и те, кто к ним примкнули лишь в последние недели. Один из них долгое время оставался меньшевиком. Сегодня он командует солдатами, идущими на штурм, а завтра будет командовать ими на полях самых горячих битв советской России большевиков. Зовут этого еврея Лев Бронштейн, а псевдоним его – Троцкий.
Есть и еще одна фигура среди евреев, жаждущих победы, а после нее составивших значительную часть нового политического аппарата. Фигура менее заметная, но тоже приближенная к Ленину. Это примкнувший к большевикам эсэр умеренного направления, который после победы Октября будет комиссаром юстиции в первом Совнаркоме и которого зовут Ицхак Штейнберг.
Троцкий и Штейнберг – против Рутенберга. Братоубийственная война, которую с первого августа 1914 года ведут столько евреев! Однако нас в данном случае интересуют не столкновения, а расхождения в конфигурации из этих трех человек. Ни один из них не остался в послеленинской советской России, но разошлись они в диаметрально противоположные стороны.
Троцкому нет смысла отводить здесь много места: оно ему обеспечено в истории среди евреев-антиевреев, представителей самоненавистников.
Через много лет после разрыва с Россией, когда какой-то журналист спросил Троцкого, нет ли в его революционном рвении чего-то от еврейства, от чаяния пророков, тот рассвирепел: "Никакой я не еврей!" Как рассказывал журналист, Троцкий держал на поводке огромную овчарку, которая тянула его вперед, обнажив клыки. Но клыки Троцкого впивались в историю не только потому, что он случайно родился евреем, да и не вопросу о том, какая доля иудаизма есть в троцкизме, нео-троцкизме, мао-троцкизме, посвящена эта книга.
И, напротив, в ней уместно рассмотреть полярность взглядов Рутенберга и Штейнберга, проявившуюся в политических противоречиях внутри большой социалистической семьи в 1917 году, а затем и в других противоречиях внутри большой семьи еврейской. Ибо у обоих этих социалистов - коммунистов, помимо тонкостей, разделявших их в борьбе за победу пролетариата, были еще и общие еврейские корни, которые они с гордостью признавали. В них они и черпали наивную силу безграничного идеализма. Сначала они поставили его на службу марксистской революции, а когда она предала их идеал, вернулись служить еврейскому народу, чьим духом они питались.
Следовательно, они вернулись на тот путь, которым шли до вступления в социальную борьбу, ставившую цель сначала произвести революцию в России, а затем перестроить весь мир. Отойдя от марксизма, они и занялись перестройкой, но не всего мира, а того народа, из которого вышел сам Маркс и его марксизм, народа Библии и бунтовавших пророков, но и народа "штетла" (местечка) в России Х1Х века, где они и почерпнули свою общечеловеческую культуру, – народа еврейского. Правда, столь единодушно отвернувшись от марксизма, они коренным образом разошлись в понимании иудаизма. Петр становится Пинхасом, а Ицхак... остается Ицхаком. И как раз в мутации имени одного и в неизменности имени другого заложен признак расхождения тех дорог, которыми проходило их возвращение.
Для Рутенберга переход из ипостаси Петра в Пинхаса был больше, чем символом напряженности в одной и той же душе, мечущейся между русской и еврейской идентификацией. Русским Рутенберг был и хотел быть только на службе у революции. Евреем он был и хотел быть только на службе у сионизма.
Не следует забывать, что эта напряженность была далеко не ровной. Область разрыва между Петром и Пинхасом вовсе не ограничивается событиями, навалившимися на Рутенберга с ноября 1917 года по ноябрь 1919 года: арест в Зимнем, полгода тюрьмы, продление срока, бегство из большевистской Москвы в Киев, столицу его родной Украины, ненадолго ставшей самостоятельной; отступление к Одессе и участие в "белом" правительстве, поддерживаемом Францией и тоже недолговечном; наконец, погрузка на пароход, плывущий тем самым путем Одесса – Яффо, которым в конце Х1Х века прибыли в Палестину сионисты – его соратники и которым уже из Советской России побегут другие сионисты в ту же Палестину, но где, начиная с ноября 1919 года, их будет встречать Пинхас Рутенберг.

Перииетии Петра-Пинхаса

Область разрыва между Петром и Пинхасом не ограничивается этими событиями потому, что Рутенберг (1879 г. рождения) задолго до них, еще в молодости был сионистом. Но на исходе века его захватила социалистическая революция, и, став русским подпольщиком Петром, он организовывает заговоры, прячется по подвалам и, если выходит из них, то только в царские тюрьмы. Решающий 1905 год высвечивает его прожектором истории: январским воскресеньем, получившим потом название "Кровавое воскресенье", еврей Петр Рутенберг вместе с попом Гапоном участвует в мирном шествии к батюшке-царю. Вот когда Рутенберг проделал свой первый путь к Зимнему, ставший для него и дорогой на Голгофу, поскольку пришлось убедиться, что его идеал вывалян в грязи: поп Гапон оказался платным агентом царской охранки. Почти год не стихала буря в душе Петра, и затем, вопреки убеждениям, он помогает Гапону бежать, а скованный убеждениями, соглашается взять на себя задание убить его. Преданный Гапоном, своими соратниками, собственным идеалом, Петр в 1907 году покидает Россию. Теперь он вспоминает, что окончил Санкт-Петербургский технологический институт, получив звание инженера-специалиста по ирригации, и отдает все свои знания Италии, принявшей его как эмигранта. Он уже старается не строить идеалов, а жить действительностью, но жажда идеала не дает ему покоя, и он возвращается к сионизму своей молодости. Петр снова становится Пинхасом, да так, что когда в августе 1914 года вспыхивает война, он поспешно покидает Италию, совершенно равнодушную к сионистским чаяниям, и отправляется в Лондон, чтобы, присоединившись к группе Вейцмана, Соколова, Ахад-Гаама, вместе с ними вести борьбу, увенчавшуюся в 1917 году подписанием Декларации Бальфура.
Рутенберг так горячо стремится воплотить в жизнь сионистский идеал, что ратует за создание еврейской армии для освобождения Палестины. Отсюда его дружба с Жаботинским и поездки в Америку, где он набирает добровольцев и излагает американским руководителям сионистские планы, которые впоследствии будут представлены на Мирной конференции, той самой, что положит конец войне.
Среди этих планов есть и грандиозный проект ирригации Палестины. Восстановление плодородия ее почв и возрождение еврейского народа. Назвав заключение к своему проекту, где техническая мысль сопровождается подъемом духа, "Национальным возрождением еврейского народа", Рутенберг публикует его за подписью Пинхас Бен-Ами, что значит Пинхас Сын Народа Моего. Это была первая вершина его сионистской деятельности. Теперь-то он, видимо, уже безоговорочно сын своего народа в сионистском смысле этого искрометного библейского слова.

Сын матери России

Но сильнее сионизма оказалась революция. Едва царская империя в 1917 году начала трещать по всем швам, как в душе эмигрантов 1905 года пробуждается старая мечта, и они со всех концов света съезжаются в Россию. Пение сирены поражает в самое сердце и Пинхаса Бен-Ами. Сын Матери-России-Революции, он торопится покинуть Лондон и, порвав всякие связи с сионистской борьбой, снова вступает в борьбу социалистическую.
Что за горькая ирония судьбы выпала на долю этого незадачливого любовника революции, которая изменяет ему на каждом шагу!
Когда в ноябре 1917 года в Лондоне провозглашается Декларация Бальфура, для подписания которой так много сделал Пинхас Рутенберг и которую с таким энтузиазмом приняли его соратники-сионисты во всем мире, мы видим Рутенберга в ипостаси несчастного Петра в Зимнем, захваченном более жестокой революцией, чем та, провалившаяся, за которую он сражался в феврале вместе с Керенским. А когда Вейцман, Соколов, Усышкин, Сильвен Леви и Андре Спир 27 февраля 1919 года представляют мирной конференции бело-голубые сионистские планы, в которые Пинхас Рутенберг внес такой большой вклад, Петр Рутенберг "осуществляет руководство" в Одессе под бело-трехцветным стягом. Но, как было сказано выше, вскоре произойдет разрыв, и когда одесские сионисты получат разрешение покинуть советскую Россию и отправятся в Палестину, чтобы наконец в ней поселиться, Петр Рутенберг, снова превратившийся в Пинхаса Бен-Ами, окажется уже там.

Сын народа моего Израиля

Вся деятельность Пинхаса Рутенберга в Палестине с момента его приезда туда в 1919 году и до самой смерти в 1942 году была замечательным сочетанием технической и политической мысли с непреклонной волей создать еврейский национальный очаг, объединив самые различные и противоположные направления.
Он осуществляет электрификацию, а следовательно, и индустриализацию Палестины, оставаясь на посту председателя "Ваад леуми" ( Национальный комитет - в подмандатной Палестине 1920-1948 г.) в тяжелые годы экономического кризиса (1929) и начала Второй мировой войны и Катастрофы (1939). Он возглавляет в Тель-Авиве "Хагану" (подпольная военная организация) во время арабских мятежей 1921 года и потом вместе с Магнесом упорно ищет взаимопонимания между евреями и арабами. Он примиряет на какое-то время непримиримых между собой Бен-Гуриона и Жаботинского. Он служит арбитром в тех случаях, когда в человеческих отношениях происходит короткое замыкание, и восстанавливает в них контакты так же умело и самоотверженно, как и в электросети. В 1942 году в разгар Катастрофы он перед смертью завещает еврейской молодежи объединиться, вложив в свой будущий потенциал сложный опыт своего прошлого.
Тот факт, что его дом на горе Кармель стал Молодежным центром, подчеркивает, какое значение имело "возвращение" Пинхаса Рутенберга. Это было возвращение к своей же сионистской молодости, но обогащенной революционным зарядом, который пробивал его насквозь, но не убил, ослеплял, но не ослепил, который укрепил в нем то, что лишь с виду разрушал: пророчески-революционный потенциал еврейской сионистской идеи.

Автор: Андре Неер (1914-1988)