ДНЕВНИК БЕСПОЛЕЗНЫХ МЫСЛЕЙ

(или сам себе психоаналитик)

Вернуться

Jonny Walker

Мой хозяин, жестокий шарманщик… (с)

Я стоял на лестничной площадке старой пятиэтажки и зонил в дверь вот уже почти минуту. Сегодня объявился мой старый друг Аркадий и попросил зайти – у него иногда случались такие приступы дружелюбия. По сути своей отшельник, как и все гении, в такие дни он выползал из своей скорлупы и прямо-таки с нечеловеческой энергией начинал требовать общения. Вот и сегодня, видимо, в очередной раз что-то придумал.

То, что Аркадий был гением, для меня являлось такой же незыблемой истиной, как последовательная смена времен года. Вообще, на его личности следует остановиться подробнее, ибо я не знал больше людей, настолько далеких от реальной жизни и в то же время умеющих так искренне чувствовать и переживать все жизненные перипетии. Когда он рассуждал о мире чувств, мне казалось, будто он объездил все страны, познал тысячи женщин, любовался красотами всего мира. На самом же деле всю свою жизнь он провел в той самой комнатушке, порог которой я сейчас обивал. Природы его чувствительности я понять не мог – не иначе как сказалось обилие прочитанных в юности книг, которые он поглощал с поразительной скоростью, чем всегда вызывал мое восхищение и, чего уж скрывать, зависть. Выглядел он как классическая иллюстрация любого гения – вечно взъерошенная копна волос, умные, часто рассеянные глаза за стеклами очков (правда, очки ему шли), нервные движения, небрежность в одежде. Я часто шутил, что все карикатуры "вспотевших гениев" рисуют с него, просто он этого не замечает, так как слишком занят в это время своими мыслями.

Моя рука, нажимающая кнопку звонка, уже начала уставать, когда за дверью послышалось какое-то движение. Дверь открылась и перело мной возникла знакомая взъерошенная физиономия, причем возбужденная чем-то донельзя. Не став слушать мое ворчание по поводу затекшей от долгого звонка руки, он втащил меня в прихожую.

- Проходи, проходи в комнату, только разуйся. Я тебя ждал. Ты чего так долго?

- Решил вздремнуть перед твоей дверью, - съязвил я.

- Сегодня великий день! – заявил он, оставив мою иронию безответной.

Я не стал выяснять, что же такого великого в сегодняшнем дне, посчитав, что долго он все равно держать это в себе не сможет. Однако, когда мы вошли в комнату Аркадий вдруг угомонился, завел разговор на нейтральную тему. "Собирается с мыслями" – решил я. Через пару минут он ушел на кухню ставить чай, предоставив мне обозревать живописный беспорядок вокруг. Гениальность Аркадия проявлялась в частности в том, что он играл на шести музыкальных инструментах (гитара на стене, флейта на столе, а аккордеон в футляре в углу возле окна – все, что поместилось дома), писал картины (мольберт в другом углу и четыре каких-то космических пейзажа на стенах) и постоянно делал какие-то расчеты, сверяясь с кучей справочников (ворох бумаги на столе, на диване, раскрытые книги на подоконнике и на полу возле дивана). Однако, в целом у него было уютно – если кому-то нравится холостяцкий уют, когда можно сидеть на столе, не боясь укоризненных взглядов, и ощущать себя там весьма комфортно. Лично мне нравилось. Я облокотился на стол возле окна, ощутив под собой вечный шорох каких-то бумаг, и запустил руку в вазочку с печеньем.

Аркадий вошел, держа в руках два стакана в подстаканниках.

- Я уже посластил. Есть хочешь? – иногда он бывал на удивление гостеприимен, когда забывал о своих расчетах.

- Нет, спасибо. К тому же я не перенес бы вида жующего гения – это подорвало бы мою веру в торжество разума над материей.

- А кто сказал, что разум должен торжествовать? К тому же "разум" существует только когда человек сыт, в противном случае он переходит в "неразумность".

- Вот за такими рассуждениями гении срывают свое неуемное обжорство.

Мы рассмеялись почти одновременно. Такие перепалки укоренились в наших отношениях еще со времен младших курсов института.

- Ладно, выкладывай, зачем позвал, - я уже переместился со стола на диван и откинулся, приготовившись внимать малопонятным рассуждениям. Однако, Аркадий лишь спросил:

- Скажи, что ты думаешь о любви?

- В каком смысле?…

Я слегка опешил и тут же в мою душу стало закрадываться подозрение, что позвал он меня вовсе не в связи с новыми идеями, а с целью поплакаться в жилетку, что меня отнюдь не воодушевляло. Однако, для этого у него был слишком цветущий вид. А может, наоборот, решил похвастаться успехом? Я знал, что он еще с институтской скамьи любил некую Веронику, которая за это время успела выскочить замуж, развестись и превратиться в вечно недовольную жизнью стерву. Однако, его это ничуть не смущало – он посвящал ей свои картины, сочинял прекрасные мелодии, которые потом исполнял для нее на всех известных музыкальных инструментах. Она была единственной женщиной в его жизни. Была, правда, еще соседка по подъезду Ирина, но к ней он относился как к старшей сестре. Она заботилась о нем и, наверняка, была в него по уши влюблена всем своим молодым и честным сердцем. Если честно, то за нее я переживал больше всего – такие обычно влюбляются всего раз в жизни, а Аркадий никак не тянул на человека, способного разглядеть эти чувства и ответить взаимностью. Впрочем, после его вопроса я уже ни в чем не был уверен.

- Ну что в твоем понимании есть любовь? Природа этого чувства? Его проявления? – его настойчивость вывела меня из задумчивости.

- Если честно, то мне не хочется об этом говорить. Самая бестолковая тема после политики.

Аркадий торжествующе улыбнулся, как будто я только что подтвердил одну из его безумных теорий об устройстве нашего мира, причем подтвердил документально и неопровержимо.

- Сейчас люди не говорят о своих чувствах, не говорят о любви… - завел он свою пластинку.

- Ха! Дай мне грамм 400-500 водки с хорошей закуской, мало-мальски симпатичную девушку рядом и диктофон, чтоб потом не было недоразумений. К концу вечера ты поймешь, что вся твоя любовь – лишь жалкий эрзац по сравнению с тем чувством, что польется из меня нескончаемым потоком!

- Я говорю не о тех чувствах, что в тебе вызывает бутылка, - он неприязненно поморщился, - а о вечном, о том, что испытываешь каждой клеточкой своего тела каждое мгновение жизни.

- Ну, если я буду постоянно пить…

- Перестань, - Аркадий раздраженно отмахнулся, - Ты же все понимаешь!

- Да, я все понимаю, я даже понимаю, что наполовину чокнутый идеалист, никогда не вылезающий из своей конуры и любивший за всю жизнь всего одну женщину, и то платонически, не может разглагольствовать о чувствах, которых никогда не испытывал!

Аркадий как-то странно притих и замолчал. Конечно, мне не следовало так с ним говорить – все-таки гений, с тонкой душевной организацией, но терпение и спокойствие никогда не были в числе моих добродетелей. Внутренне я собрался с силами и приготовился извиниться, но, подняв глаза, передумал – Аркадий улыбался. Он улыбался мне, причем снисходительно, как улыбаются маленьким детям, когда они скажут что-нибудь забавное не по годам. Видимо, лицо мое от неожиданности выразило такую гамму чувств, что он расхохотался. Я сидел с видом легкого презрения здорового человека к откровенному психопату. По крайней мере, именно такой вид мне хотелось бы иметь.

Отсмеявшись, он сказал:

- Так ненавязчиво мы подошли к самой сути твоего сегодняшнего визита. С этого момента можешь начинать слушать. Так вот. Думаю, ты согласен, что музыка может вызывать в нас самые разные чувства?

- Зависит от восприимчивости человека. Но, в целом, несомненно. Например, раздражение. – Мне хотелось его позлить. Но он не поддался.

- Пусть так, не важно. Главное, что способность музыки вызвать определенные чувства ты не отрицаешь.

- Нет, не отрицаю. И перестань говорить тоном школьного учителя.

- Как умею, так и говорю. Дело в том, что я придумал и сделал музыкальный иструмент, способный вызывать в людях любовь. Настоящую.

Глаза его горели, и я всерьез усомнился за здравость его рассудка. Однако, чем больше он говорил, тем более реалистичная вырисовывалась картина.

- Я уже давно пытался делать такие инструменты, точнее, музыкальные шкатулки. Помнишь, когда от меня в срочном порядке съехал сосед? Тот самый, который все время жаловался на меня всем подряд, а потом переехал на меньшую жилплощадь, причем по собственной иннициативе? Так вот, та шкатулка вызывала чувство страха. И работала, надо заметить, замечательно. Но с любовью дело обстояло сложнее. Это вообще самое емкое чувство, оно включает в себя и страх в том числе, наряду с ненавистью, радостью, тревогой, счастьем – это квинтэссенция всех чувств человека… В общем, натерпелся я с любовью. И вот вчера вечером у меня, наконец, все получилось. И я хочу, чтобы ты был первым, кто узнает об этом открытии, причем не понаслышке.

Я почувствовал холодок, пробежавший по спине.

- Ты что же, хочешь сделать из меня подопытную крысу? – Я старался сохранять спокойствие, что было нелегко.

- Естественно, с твоего согласия. Если не хочешь, то я не настаиваю. Просто я подумал…

- Нет, спасибо, - прервал я его, - у меня самоотвод. – Я поднялся с дивана. – Я, пожалуй, пойду. Не надо было рассказывать мне все это. Я слишком романтичная натура для таких откровений. Вызывать любовь по желанию – это ужасно. Как телевизор. Захотел – включил, захотел – полюбил. К тому же жалко впустую потраченных лет, когда этот "выключатель" был недоступен. – Я пытался свести все к шутке, но Аркадий почувствовал, что задел меня всерьез. Он скакал вокруг меня, когда я собирался, пытался извиняться, выражал надежду на скорую встречу…

Выйдя из подъезда, я прислонился к стене дома и жадно закурил. Такого мне слышать от него еще не приходилось. Либо он безобидный псих, выдающий фантазии за действительность, либо… Об этом я старался не думать. Но его сосед… Я пошел домой, стараясь выбросить все из памяти и решив, что утро вечера мудренее.

После этого случая я не видел Аркадия почти целую неделю – на работе был завал, да и сам я не испытывал особого желания. Однако потом мне сообщили весть, которая делала мою встречу с ним практически неизбежной – Вероника, ЕГО Вероника, уехала куда-то в тундру с каким-то не то геологом, не то археологом. Представив, что сейчас переживает этот гений, я решил, что зайти к нему просто необходимо. К тому же, кто знает, на что он сейчас способен? После истории с соседом я стал его побаиваться. Вдруг он уже соорудил "генератор ностальгии" и вовсю пытается им достать свою ненаглядную, где бы она ни была?

Тем же вечером, по пути к дому Аркадия, я размышлял над превратностями судьбы. Насколько я знал Веронику, она была отнюдь не из тех романтических импульсивных особ, готовых ехать за своим любимым на край света. Более того, я не был уверен, способна ли она любить что-то кроме денег и развлечений, которые на эти деньги можно получать. Однако вот ведь, уехала. Такое просто не укладывалось у меня в голове, и я не терял надежды на то, что, придя к Аркадию, узнаю, что надо мной пошутили.

Я снова стоял на лестнице и звонил в дверь, как и неделю назад. Рука уже устала ничуть не меньше, но вот за дверью послышался долгожданный шум открывающихся замков, дверь распахнулась и передо мной предстал Аркадий.

Я был готов увидеть небритую физиономию с пустыми глазами, страдающую, но не становящуюся от этого менее гениальной. Однако он выглядел даже лучше, чем в последний раз. Да и в облике его что-то изменилось – он стал менее суетлив. Улыбнувшись, он пригласил меня войти. В доме царил невообразимый бардак, все вещи были вытащены из шкафов и разбросаны прямо на бумагах, которые валялись везде в своем обычном количестве.

- Прости, у меня тут беспорядок, - он обвел рукой комнату, - Но я сейчас как раз укладываю чемоданы. Завтра уезжаю. Вечером собирался тебе звонить, так что ты очень вовремя.

- Уезжаешь? И далеко ли? Тундра – она ведь большая. Откуда ты знаешь, где твоя ненаглядная сейчас со своим геологом-археологом? – узнав о его отъезде, я уже не сомневался в правдивости версии про Веронику и сразу все для себя решил про его маршрут. Куда он еще мог ехать? Друзей у него не было, родных, вроде бы, тоже. Однако, видимо, я ошибался. Он смотрел на меня абсолютно искренне непонимающими глазами, как будто я вдруг внезапно заговорил на китайском.

- Тундра? Да ты что, какая тундра? Я наоборот, в Ялту переезжаю, у Ирины там тетка живет одна, а она уже старенькая, вот мы к ней и переезжаем. Мало ли что – всегда лучше, когда близкие люди рядом.

У меня было чувство, что я попал в другое измерение. Ирина… А как же вечная любовь? Как же Вероника? Как же…

- Послушай, - осторожно начал я, - Ты когда успел с Ириной-то так сблизиться? И что с Вероникой? И, самое главное, ЧТО С ТОБОЙ?!!

- А, ну да, - улыбнулся он, - Видимо, придется тебе все рассказать прямо сейчас. Я хотел с тобой потом обстоятельно поговорить, когда чемоданы укладывать закончу, ну да ладно, в конце концов, какая разница. Сейчас чай поставлю.

Он вышел из комнаты, по прежнему улыбаясь себе под нос, а я устало опустился на диван, даже не потрудившись смахнуть с него бумаги и вещи. Чувство было довольно странное. Я не верил, что Аркадий, этот карикатурный "вспотевший гений", мог так измениться. Мне казалось, что вот сейчас он войдет, роняя от хохота поднос, и признается, что разыгрывал меня. Я действительно в это верил и даже уже ждал его с нетерпением. Но вошел он абсолютно спокойно, по-прежнему улыбаясь. Если он теперь все время будет так счастливо скалиться, то я вылью свой чай ему на голову. Так я ему и сказал.

- Не злись. Терпение. Слушай, что произошло за эту неделю.

И он стал рассказывать. По мере рассказа многое прояснялось, вставало на свои места. Рассказывал он долго, я же перескажу все вкратце, своими словами.

На следующий день после того, как я отказался быть подопытным кроликом в его экспериментах с "любовной шкатулкой", он решился на отчаянный шаг – позвонить Веронике, пригласить ее к себе, и испытать действие шкатулки сразу на обоих – будь, что будет! Так он и поступил. Свои чувства в момент звучания инструмента он описывал настолько эмоционально и путано, что эту часть я приводить здесь не буду – на бумаге это выглядело бы ужасно, как благородное животное в тесной клетке. Но результат был таков: Вероника по уши влюбилась в одного из своих "тихих" поклонников (вроде Аркадия), и укатила с ним куда глаза глядят. Сам же он как будто прозрел и всем сердцем полюбил Ирину, к неописуемой радости последней. На этот момент мое возмущение выросло до таких размеров, что я не мог не вмешаться.

- Слушай, ты, романтик… А Веронику ты вот так вот сразу взял и разлюбил, да? А как же все эти разговоры о вечной любви, о верности?

- Ты пока многого не понимаешь, - он опять говорил со мной, как с несмышленым ребенком, - Любовь – она гораздо многограннее, чем просто влечение мужчины к женщине. Я и сам этого раньше не понимал. Но любовь, совершенная любовь, это поистине чудо по земным меркам. Я теперь многое понял. Когда человек любит – он способен абсолютно на все. Если хочешь – назови это высвобождением ресурсов организма, но на самом деле это просто любовь. Она действительно творит чудеса. Ты наверняка слышал, что в разные времена много очевидцев наблюдали, как люди ходили по воде, летали… Недавно я узнал, что столь почитаемый тобой писатель Марк Твен тоже был живым свидетелем левитации – уж его-то словам ты сможешь поверить? Теперь я уверен, что эти "чудотворцы" просто по-настоящему любили, и хотели доказать это людям, поделиться с ними своим чувством. Они хотели показать, что без любви человек живешь лишь на ничтожный процент от настоящей, полной жизни. У некоторых это чувство выражалось не как любовь к женщине, а как любовь к такому выдуманному существу, как Бог. Но это не важно. Важен не предмет любви, а глубина чувства, его совершенство. Религия в этом плане даже где-то помогает. Не случайно все религии учат прежде всего любви – это конечная цель.

- Ну а как же Вероника? – в голове моей творился такой беспорядок от обилия информации, что я не придумал вопроса умнее.

- Вероника – пройденный этап.

- Какой этап? Она не этап, а человек! – несмотря на свое состояние, меня покоробил его цинизм.

- Пройденный этап на пути к совершенной любви. Ты слышал пословицу, что "каждая новая любовь сильнее предыдущей"? Так вот, это действительно так. И в этом нет ничего страшного, просто люди этого не понимают и считают цинизмом. Любовь не исчезает, она переходит каждый раз из одной формы в другую, неизменно более совершенную. И когда ты достигнешь совершенной любви, то станешь…

- Богом? – вырвалось у меня.

- Можно назвать это и так, - улыбнулся Аркадий, - Главное, что ты станешь совершенным существом с неограниченными возможностями. Можно назвать это "возвращением к Богу", можно, наоборот, "очеловечеванием", не это важно. Важно, насколько ты к этому стремишься, и, соответственно, насколько быстро к этому придешь. Ведь жизнь в этом мире так коротка…

- В ЭТОМ мире? Ты что хочешь сказать? Ты знаешь, что было ДО, что будет ПОСЛЕ? Ты вообще, кого из себя корчишь? Мессия, тоже мне… Любовь он тут взялся проповедовать!

На самом деле, разум мой был смущен его словами. В этой вспышке гнева выплеснулась вся моя слабость, слабость рассудка перед напором этого странного человека, говорившего так искренне и как-то равнодушно, как о само собой разумеющихся вещах.

- Ты поймешь, - улыбнулся он своей странной улыбкой, - Я оставлю тебе шкатулку, мне она больше ни к чему.

- То есть как ни к чему? Разве чувства не нуждаются в постоянной подпитке извне? Ты же быстренько порастеряешь все свои мудрые мысли и махнешь в тундру! – он по-прежнему улыбался, чем смущал меня больше всяких слов, заставляя чувствовать себя мальчишкой, - Или… - мои мысли путались, - Или любовь – это некое знание, усвоив которое, уже его не потеряешь? – мысль наконец сформировалась в мозгу, - Аркадий, любовь – это знание?

- Сам разберешься. Теперь все в твоих руках.

Больше я из него не вытянул ничего. Видимо, он считал, что сказал достаточно. Дальнейший разговор свелся к обсуждению маршрута, погодных условий в Ялте, экономической ситуации и поискам путей добычи денег на обустройство.

Прощаясь, Аркадий действительно вручил мне шкатулку, завернутую в какую-то старую шаль. Я не был уверен, следует ли мне брать ее, но взял. Возможно, когда-нибудь я уничтожу ее, а возможно, воспользуюсь ею. Пока я не решил. Не так-то просто принять решение – становиться тебе Богом или нет. Да, мне было страшно. Но, возможно, любопытство когда-нибудь перевесит страх. Когда мы прощались, Аркадий сказал:

- Пройдет время, и ты воспользуешься ей. Я тебя знаю.

- Не уверен. Не уверен, что миру нужен еще один мессия…

В ответ он лишь загадочно улыбнулся своей неповторимой "новой" улыбкой. Наверное, он все-таки прав. Не смогу я оставить тайну этой улыбки нераскрытой.