Холостяцкие истории
Работа у геологов не сказать что совсем уж непоседливая... Месяцами сидим в селении да окрестности исследуем. И вот - она, Таня, очень симпатичная, на японочку похожая. Я к ней так и сяк. Вроде что-то получается.
Жить со мной Татьяна хотела только после регистрации в загсе. Да ладно, думаю, хочешь, чтоб "по бумажке", - давай! Я понимал дело так: штамп в паспорт ставить сразу не станут – месяц обычно тянут, а то и два. По крайней мере, у нас в Москве так заведено. А пока эти месяц-два пройдут – прощай, Чукотка.
Приходим мы, помню, с Таней в тамошний поселковый загс. А там мужик из-за стола нам навстречу встает, руки протягивает, улыбается. Берет наши паспорта. Потом задумался вдруг на секунду, в голове почесал и говорит: "Да что, мы разве бюрократы какие. Времена новые настали!"
Он еще этих слов до конца не произнес, а как влепит штамп!.. Невеста, сразу ставшая женой, и то оторопела. Честно говоря, я едва не расплакался. А он радостно так говорит: "Поцелуйтесь. Вы теперь муж и жена".
Вернулись в ярангу и отпраздновали свадьбу. Пожил я тогда совершенно восхитительно: ребята меня от работы освободили месяца на два…
Потом уехал я в Москву и стал забывать о моей северяночке. Геологией я увлекся уже всерьез, поступил на геофак университета… С паспортом – морока небольшая. Родителям, конечно, о женитьбе ни слова не сказал. А чтобы концы в воду, заявил, что паспорт потерял. Что-то там заплатил, кому-то что-то рассказал и получил новый, чистый.
На втором курсе женился на однокурснице. Когда закончили университет, Наташины родители устроили меня на весьма высокооплачиваемую работу. Детей – трое. Мы уже, что называется, зажили: приоделись, квартирой обзавелись, машину купили. Но мотаться по стране приходилось много.
И вот, надо же, знакомлюсь я в одном городе с ну просто потрясающей женщиной – красивой, умной, доброй – Александрой Сергеевной. У нее за несколько лет до нашей встречи муж уехал за границу и там остался. Осел в Канаде. Пытался и жену свою из-за "железного занавеса" вызволить, да ничего у него, конечно, не получилось.
К тому времени я уже начальником сделался, связями оброс и мого кое в чем помочь людям. Вот и брошенной жене Александре Сергеевне помог получить квартиру в центре. Со всеми удобствами и телефоном!
Но дело этим не кончилось. С этой женщиной у меня не флирт получился, а, можно сказать, пропащая жизнь. Ну просто жить без Александры не могу. Что делать? Разводиться с женой? А там ведь трое детей. Да и на отличной работе я – по блату, пришлось бв уходить.
Решили только, чтобы Шура поближе к Москве перебралась. Поменяли ее трехкомнатную на двухкомнатную в Одинцове. И стал я жить как бы на две семьи. Может, это "как бы" долго продолжалось, но захотелось Шуре детей.
Как услышал я о детях – за голову схватился. Ведь у меня с законной моей Наташкой трое. Да и маленькие они еще. Высказываю все это моей разлюбезной Шуре, да что там. Разве убедишь? Баба есть баба. И по существу права была Шура. И вот встал вопрос: что делать? В смысле как же будущего ребенка регистрировать? В графе "отец" прочерк ставить? Обидно и ей, и мне. И за ребенка горько.
Короче, опять пошел я на аферу с паспортом и вновь стал женихом-огурчиком. Дальше – загс, и еще раз, два и три раза загс. В смысле регистрация брака в загсе и регистрация детей в загсе. Да! Так вот получилось, что не захотела Александра Сергеевна отставать от моей законной и нарожала тоже мне троих потомков.
В общем, прожил я с двумя женами более двадцати лет. К этому времени занимал уже большой, даже очень большой пост. Главное – денег хватало. Жены любили и жаловали. Дети… Может быть, я так еще лет двадцать прожил бы. И неплохо бы прожил…
Если бы не нашла меня Татьяна. Я и думать о ней забыл. Оказывается, у нее от меня… сын. И в тот год, когда она меня разыскала, ему стукнуло ровно тридцать лет. Работал уже в Москве. И тоже по геологии. Татьяна говорила, что рассказывала сыну обо мне, и решил тот идти, так сказать, по отцовским стопам… К тому же выдался сынок поумнее своего предка. До тридцати лет успел защитить кандидатскую и приступил к докторской… И встречал я свою фамилию в наших специальных журналах. Думал: мало ли однофамильцев.
От такого сына не укроешься. Вначале на работе, а потом дома стало известно и о Татьяне, и о сыне. Чертовщина какая-то получается. Двадцать лет скрываешь одно, а догоняет то, о чем всерьез и не думаешь. Вот он, думаю, итог жизни: три жены, семь детей.
Хотя итог оказался другим. Шура со мной рассталась почти сразу. К тому времени международная обстановка изменилась, и к ней из Канады ее первый муженек вернулся. Оказывается, он ее все эти годы любил и ждал. И дети не помеха. В Канаде у него кое-какой капиталец, дом, вилла, машина… Проще говоря, Шура оказалась пристроена вместе с моими детьми, которые, конечно, и ее дети тоже, но к "канадцу"-то отношения не имеют…
Наташа вначале вроде как очумела. Татьяна, взрослый сын Константин Владимирович… Откуда они взялись? Иногда так на меня посматривала, что ее сумасшествие мне казалось несомненным. И надо же - только-только стала успокаиваться, как известили о моей второй (третьей?) по счету семье. Конечно, это был конец. С Наташей мы расходились тяжело. Дети меня возненавидели. "Канадские" дети меня забыли… Спасибо только Косте – коллеге и сыну. Не забывает.
Если спросите: хотел бы я жениться, ведь мне только 55? Отвечу одним словом: очень.
Записал Захар Гельман
"Новая газета", №31/1997
СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН
Они курили на балконе и болтали о том - о сем. Над ними сушилось белье; вокруг кресла, совершенно отключившись от внешнего мира, выясняли отношения кот и кошка; мимо летали самолеты во всех направлениях; дети что-то громко делили в комнате; младший изо всех сил играл по пианину.
- Пиши роман, - говорил он.
Она тоскливо прихлебывала кофе из чашки, изо всех сил пытаясь держатьхорошую мину.
- Пиши роман, - говорил он.
Она пыталась писать. Она уже пробовала несколько вариантов, но это все было не то. То черная порнуха, то розовое повидло о каких-то несуществующих личностях. Ей хотелось написать о нем, но то, что было между ними, не было похоже на роман. Скорее, это было похоже на издевательство.
- Пиши роман, издательства нуждаются в популярных романистах, - без устали, неумолимо повторял он. - Тебе что, не нужны деньги?
Он говорил убедительно. Ей нужны были и деньги тоже. И еще много чего. Возразить по существу было трудно. Сто лет подряд всевозможными окольными способами она пыталась объяснить, что ей нужен главным образом Он, но объяснить ему такую элементарщину было невозможно. Эта тема пресекалась в корне. Она не могла с этим смириться. Все остальное тогда просто не имело смысла.
Поначалу это было, действительно, всего лишь приятное и полезное знакомство, достаточно интересное для обоих, чтобы продолжаться. Кроме всех прочих интересов, ее захватывало то, что можно было кокетничать по-свински совершенно безнаказанно. Как ей показалось. Инстинкт самосохранения покинул ее в совершенно неподходящий момент!
- Ты уже начала писать? Я мог бы тебе помочь.
"Вот зануда!"
Помоги, господи, научи, что ему ответить? Он от всего сердца желал научить ее чему-нибудь полезному. Она и училась тоже. Старалась, как могла. Но сейчас больше всего ей хотелось посмотреть на себя его глазами. Что он видит в ней? Просто небезнадежную ученицу, которой есть что сказать - когда сам знаешь слишком много, чтобы тащить этот груз в одиночку? Или просто несчастную тетку, обремененную малолетними детьми, бытом и еще бог знает чем, совершенно неустроенную в жизни и достаточно толковую? А может ли он видеть безумно влюбленную женщину, просто сияющую счастьем, если он рядом?Когда все отдашь за то, чтобы быть рядом, "все равно, хоть чучелом, хоть тушкой, Аб'рамушка, только увези меня отсюда!"
- Покажи мне, что ты уже наваяла? Давай помогу придать божеский вид. Что, всего полстраницы? Интересно, чем ты занимаешься целый день? Я же тебе говорю, тебя ждут пятнадцать тысяч, надо только взять. Тебе что, помешают пятнадцать тысяч?
- А чем они мне помогут?.. - Ее понесло.
В голове опять Лена Казанцева:
Я друг семьи, я друг твоей семьи,
и ты меня зовешь, не забываешь.
Я друг семьи с обеда до семи,
а вечером сама себе товарищ...
Доигралась!..
- ...Я понимаю, они мне действительно нужны. И мне действительно есть что сказать. И возможно, я научусь это записывать. Романы так романы, какая разница, был бы кусок хлеба. Но я уже дошла до ручки!.. - Он понял, что началась гроза, понял, что влип, бежать некуда, какие черти его занесли сюда в такой неподходящий момент! Она говорила быстро, таким тоном, что перебить было невозможно. Даже слово вставить немыслимо, да и что ей скажешь? Приближение грозы он чувствовал давно, но был уверен, что это не более чем игра. Может быть, и на этот раз?..- ...Я не могу рядом с тобой думать ни о чем другом. Вернее, только рядом с тобой и могу. (Кажется, запуталась.) Когда ты уходишь - все теряется. Просто наваждение какое-то. Я пыталась выбить из головы - не получается. Не существует больше ничего.
Она судорожно схватила его руку и прижалась щекой к ладони - она хотела его смутить. Она уже видела однажды его смущенным. Он не краснел, он переливался всеми цветами радуги и быстро бормотал что-то в надежде спрятать смущение - мальчишка! Но как же просчиталась, дурочка! Она просто растворилась в этой ладони, огромной, заполнившей весь мир.
"Зачем ты затеял эту игру в прятки? Нагромождаешь себе всяческие барьеры - для начала вообразил, что якобы ты слишком стар для меня, зачем ты мне такой - и я вспомнила свою любимую бабушку, которая наотрез отказывалась фотографироваться, любуясь прежними своими фотографиями и оправдывая свой отказ какими угодно суевериями - она была очень хороша собой в юности, она это знала, но она красива и теперь - попробуй ей это объясни! В другой раз ты взгромоздил по-другому (опять-таки не высказывая и ничем не выдавая себя, боже упаси, но я же все вижу). По этому сюжету я была слишком легкомысленна, для меня это ненадолго, зачем тебе-то при твоей солидности лишняя головная боль? Господи, половинка моя, сколько же ты будешь меня мучить? Сюжетов бывает до фига, но это все не про нас. Это плагиат. Природа тебя фантазией не обделила, сколько же ты будешь еще выдумывать? Может быть, приложить ее куда-нибудь в лучшее место? (Господа гусаре, ма-а-алчать!) Я сдаюсь."
Все, что от нее осталось - это маленькая надежда на то, что вот сейчас, Бог милостив, произойдет чудо - он не отнимет руки. Опять Лена Казанцева, бред помимо воли:
Ну увезите на Юго-Запад,
духи французские подарите,
и приходите на этот запах -
и говорите, и говорите...
От неожиданности - надо же, кто мог подумать, всегда держалась умницей! - он растерялся, потом - у него был свой сюжет - рассердился, резко отвернулся, и, что-то буркнув неразборчиво, ушел.
Черт возьми, та же Лена Казанцева:
Чужая раненая птица лежит на блюде и молчит.
И кровь из горлышка сочится, и лапка по столу стучит.
Она лежит и умирает, ей больше нечего сказать.
И кровь на блюде догорает, и надо птицу разрезать...
Она не курица, не утка, и смерть ее - не чья-то месть,
а просто маленькая шутка, в которой доля правды есть.
* * *
Через два дня они по-прежнему общались как ни в чем не бывало. Никому не нужная сцена забыта, как дурной сон. Две единицы человеческого коллектива были слишком необходимы друг другу, чтобы расстаться из-за такой глупости. Коты, дети и самолеты летали во всех направлениях.
Наталья Сажнева
Домой