Илья Бокштейн
А может быть, и жизнь моя ошибка? ..
Но чья? Природы иль надмысленной души?
А может, рождена она избытком
Сожженных солнцем солнечных вершин?
И словно зов, зловещий и затайный:
"Ты на земле ошибка. Уходи!" –
"Куда уйти?"
Горит в ночи бескрайней
Утес-самоубийца на пути.
Одинокое молчанье наше
Обоюдного касанья тоньше...
ЭЛЕГИЯ ПЕРВАЯ
Скажи мне, ветер,
кружить мне долго ль на свете?
кому мне жизнь и душу подарить?
Хочу узнать я,
ужель так тесно на планете,
что негде голову мне приклонить?
Домой вернусь,
а вьюга окна мне исхлещет.
Чернеют мысли.
Ночь-монашенка в груди.
Но словно в юности,
крылатая слеза в душе трепещет,
а тайный голос
ей шепчет: жди!
Скажи, Создатель,
зачем надежду не убил ты?
Не сладит с нею
душа тревожная моя. –
В одно я верю:
что я не лучший в этом мире,
а мир не лучше небытия.
ЭЛЕГИЯ ТРЕТЬЯ
Умолкли леса и просторы,
спокойствие в сумраке рощ.
Из темных лесных коридоров
тиха затаенная мощь,
не светится влага в овраге,
не плещется в озере свет,
и в кронах не слышно дыханья...
Все в мире полно ожиданьем –
там твой завершается след.
ТИШИНА
В темном углу под лестницей
чуть светится капля плесени.
Тишина.
Балка обрушится,
если чуть прислушаться.
Масштаб комедии до мелочей продуман.
И смелость,
даже самая нелепая,
мне кажется свободой воли.
Но, если обойти трагедию предназначенья,
история меня не обессмертит.
и в судьбе потусторонней
конец мой будет равносилен
здешнему забвенью.
Ветер стих, растворилось окно:
Кромка ночи в излучинах гор чуть заметна...
Даже черти не скажут, как мне черно, –
Ведь тоска у чертей одноцветна.
НАЧАЛО "ФЕДРЫ"
Решенье принято, друг Терамен.
Всегда меня смущал узор трезенских стен.
В смертельной бледности сгораю в тишине,
Вся боль и стыд на медленном огне.
Шесть месяцев не знаю, где отец;
Бесчестье и позор сегодня мой венец,
И завтра – тоже. Где ж его причал?
– Где ж, государь, искать?
Он не один пропал.
ИЗ "МАКБЕТА"
Кровь тяжелей сейчас, чем в оно время,
Закон-то человечий жизнь подчистил.
С тех пор убийство тоже изменилось.
Так страшно слышать!
Вот раньше, когда из кости выбит мозг, –
Человек умрет. На том конец.
А нынче он встает опять,
Хоть двадцать ужасных ран в его короне,
И гонит нас от наших кресел.
Вот, что удивляет больше, чем убийство.
ИЗ Т.ЭЛИОТА
Глаза, что в последний раз
Я видел в слезах,
Сквозь разделенность,
Здесь, в мертвом царстве мечты,
Золотое виденье урожая,
Я вижу глаза, но не слезы.
И в этом моя тревога,
И в этом моя тревога.
Глаза, что больше никогда не увижу,
Глаза решенья,
Глаза, что больше нигде не встречу,
до двери другого,
смертного царства,
реального, как мое...
Глаза, чуть больше,
чем слезы,
чуть дольше, чем слезы,
нас потрясают насмешкой.
ИЗ ВЕРЛЕНА
Осиновых скрипок осенние стоны
Сужают мне сердце струной монотонной,
Так тихо тоскливы на стенке часы,
Бледнеет и плачет в них память весны.
Я с ней ухожу, в желтый ветер одевшись,
По лесу кружу – легкий листик умерший.
А лес такой жалкий, как травы дорог;
Из страха рождается пень-носорог,
И холодно так, будто стал я землей,
Рассудок мой, птенчик, стучит под корой.
Иду. Где же кончится лес? где дома?
Навстречу скользнуло мне женское что-то.
Смотрю я: увы! росомаха-зима...
Я спрятался в куст, он стрекочет –
Там слизь еще не замерзла –
Заветами лета, завещана летом –
Там острый остаток зеленого цвета –
На полированном холодом теле моем –
Любви одичалой каприз.
