фото

Борис Поплавский (1903 - 1935)

Стихотворения
(тексты приведены по изданию "Борис Поплавский. Стихотворения."
Издательство "Водолей", Томск, 1997)

ИЗ СБОРНИКА "ФЛАГИ" (1931)

СТОИЦИЗМ

В теплый час над потемневшим миром,
Желтоносый месяц родился,
И тотчас же выстиранный с мылом,
Вдруг почувствовал: осень, сад.

Целый день жара трубила с башни,
Был предсмертный сон в глазах людей.
Только поздно улыбнулся влажно
Темно-алый вечер чародей.

Под зеленым сумраком каштанов
Высыхал гранит темно-лиловый.
Хохотали дети у фонтана,
Рисовали мелом город новый.

Утром птицы мылись в акведуке,
Спал на голых досках император.
И уже средь мрамора и скуки
Ад дышал полуденный с Евфрата.

А над замком под смертельным небом,
Распростерши золотые крылья,
Улыбалась мертвая победа
И солдат дремал под слоем пыли.

Было душно. В неуютной бане
Воровали вещи, нищих брили.
Шевеля медлительно губами
Мы в воде о сферах говорили.

И о том, как отшумев прекрасно
Мир сгорит, о том, что в Риме вечер,
И о чудной гибели напрасной
Мудрецов детей широкоплечих.

Насмехались мокрые атлеты,
Разгоралась желтая луна
Но Христос склонившийся над Летой
В отдаленье страшном слушал нас.

В море ночи распускались звезды,
И цветы спасались от жары,
Но уже проснувшись шли над бездной
В Вифлеем индусские цари.

И слуга у спящего Пилата
Воду тихо в чашу наливал,
Центурион дежурный чистил латы
И Иосиф хмуро крест стругал.

1930

 
ЧЕРНАЯ МАДОННА

Вадиму Андрееву

Синевели дни, сиреневели,
Темные, прекрасные, пустые.
На трамваях люди соловели.
Наклоняли головы святые,

Головой счастливою качали.
Спал асфальт, где полдень наследил.
И казалось, в воздухе, в печали
Поминутно поезд отходил.

Загалдит народное гулянье,
Фонари грошовые на нитках,
И на бедной выбитой поляне
Умирать начнут кларнет и скрипка.

И еще раз, перед самым гробом,
Издадут, родят волшебный звук.
И заплачут музыканты в оба
Черным пивом из вспотевших рук.

И тогда проедет безучастно,
Разопрев и празднику не рада,
Кавалерия, в мундирах красных,
Артиллерия назад с парада.

И к пыли, к одеколону, к поту,
К шуму вольтовой дуги над головой
Присоединится запах рвоты,
Фейерверка дым пороховой.

И услышит вдруг юнец надменный
С необъятным клешем на штанах
Счастья краткий выстрел, лет мгновенный,
Лета красный месяц на волнах.

Вдруг возникнет на устах тромбона
Визг шаров, крутящихся во мгле.
Дико вскрикнет черная мадонна,
Руки разметав в смертельном сне.

И сквозь жар, ночной, священный, адный,
Сквозь лиловый дым, где пел кларнет,
Запорхает белый, беспощадный
Снег, идущий миллионы лет.

1927

 
НЕПОДВИЖНОСТЬ

День ветреный посредственно высок,
Посредственно безлюден и воздушен.
Я вижу в зеркале наследственный висок
С кружалом вены и пиджак тщедушный.

Смертельны мне сердечные болезни,
Шум крови повышающийся - смерть.
Но им сопротивляться бесполезней,
Чем заграждать ползучий сей четверг.

Покачиваясь, воздух надо мной
Стекает без определенной цели,
Под видимою среди дня луной
У беспощадной скуки на прицеле.

И ветер опускается в камин,
Как водолаз в затопленное судно,
В нем видя, что утопленник один
В пустую воду смотрит безрассудно.

 
НОЧЛЕГ

Ах, чаянье живет, но мало веры.
Есть нежность, но немыслима любовь.
Садятся птицы на деревья сквера
И скоро улетают в небо вновь.

Вода реки похожа на морскую,
Душа людей - на ветер или сад,
Но не покроет улиц, негодуя,
И не развеет тучи или град.

Мечты вздымают голову, как парус,
Но море наше - ох, как далеко!
Мне умереть? Но если медлит старость,
Живу, во смерть безудержно влеком.

Так, всюду видя на земле препоны,
А в небе стражу, что не побороть,
Я покрываюсь облаков попоной
И спать ложусь, как кобель у ворот.

 
НЕВЕРОЯТНЫЙ СЛУЧАЙ

Увы, любовь не делают. Что делать?
Необходимо для большой ходьбы
Любить вольно. Но ведь любовь не дело,
Мы в жизни, как поганые грибы.

Мы встретились случайно в кузовке.
Автомобиль скакнул, дрожа всем телом,
И прочь побег, как будто налегке.
А мы внутри своим занялись делом.

Смотрела Ты направо. Я туда ж.
Смотрел направо я, и Ты за мною.
Медведь ковра к нам вполз, вошедши в раж,
Я за руку его. Ты за руку рукою.

Но мы потом расстались навсегда,
Условившись встречаться ежедневно.
Грибы поганые, нас выбросили гневно
Обратно в жизнь, не сделавши вреда.

 
ОРЛЫ

Я помню лаковые крылья экипажа,
Молчание и ложь. Лети, закат, лети.
Так Христофор Колумб скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

Была кривая кучера спина
Окружена оранжевою славой.
Вилась под твердой шляпой седина,
А сзади мы, как бы орел двуглавый.

Смотрю, глаза от солнца увернув;
Оно в них все ж еще летает, множась,
Напудренный и равнодушный клюв
Грозит прохожим, что моргают, ежась.

Ты мне грозила восемнадцать дней,
На девятнадцатый смягчилась и поблекла.
Закат оставил, наигравшись, стекла,
И стало вдруг заметно холодней.

Осенний дым взошел над экипажем,
Где наше счастье медлило сойти,
Но капитан скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

 
ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

Колечки дней пускает злой курильщик,
Свисает дым бессильно с потолка:
Он может быть кутила иль могильщик
Или солдат заезжего полка.

Искусство безрассудное пленяет
Мой ленный ум, и я давай курить,
Но вдруг он в воздухе густом линяет.
И ан на кресле трубка лишь горит.

Плывет, плывет табачная страна
Под солнцем небольшого абажура.
Я счастлив без конца по временам,
По временам, кряхтя, себя пожурю.

Приятно строить дымовую твердь.
Бесславное завоеванье это.
Весна плывет, весна спозает в лето,
Жизнь пятится неосторожно в смерть.

 
ПРЕВРАЩЕНИЕ В КАМЕНЬ

Мы вышли. Но весы невольно опускались.
О, сумерков холодные весы,
Скользили мимо снежные часы
Кружились на камнях и исчезали.

На острове не двигались дома,
И холод плыл торжественно над валом.
Была зима. Неверящий Фома
Персты держал в её закате алом.

Вы на снегу следы от каблука
Проткнули зонтиком, как лезвием кинжала
Моя ж лиловая и твёрдая рука,
Как каменная, на скамье лежала.

Зима плыла над городом туда
Где мы её, увы, ещё не ждали,
Как небо, многие вмещая города
Неудержимо далее и дале.

 
*********

"Как холодны общественные воды", -
Сказали Вы, и посмотрели вниз.
Летел туман за каменный карниз
Где грохотали мёрзлые подводы.

Над крышами синел четвёртый час,
Спустились мы на мостовой морены,
Казалось мне: я закричу сейчас
Как эти пароходные сирены.

Но дальше шёл и веселил Тебя,
Так осуждённые смеются с палачами,
И замолкал спокойно за плечами
Трамвая конь, что подлетал трубя.

Мы расставались; ведь не вечно нам
Стыдиться близости уже давно прошедшей,
Как осени по набережной шедшей
Не возвратиться по своим следам.

 
ОТВРАЩЕНИЕ

Душа в приюте для глухонемых
Воспитывалась, но порок излечен;
Она идёт прощаясь с каждым встречным
Среди больничных корпусов прямых.
Сурово к незнакомому ребёнку
Мать повернула чёрные глаза
Когда усевшись на углу на конку
Они поехали с вещами на вокзал;
И сколько раз она с тех пор хотела
Вновь онеметь или оглохнуть вновь,
Когда стрела смертельная летела
Ей слишком хорошо понятных слов.
Или хотя бы поступить на службу
В сей вышеупомянутый приют,
Чтоб слов не слышать непристойных дружбы
И слов любви столь говорливой тут.

1923

 
ДОЖДЬ

Владимиру Свешникову

Вздувался тент, как полосатый парус.
Из церкви выходил сонливый люд,
Невесть почто входил вдруг ветер в ярость
И затихал. Он самодур и плут.

Вокруг же нас, как в неземном саду,
Раскачивались лавры в круглых кадках,
И громко, но необъяснимо сладко
Пел граммофон, как бы Орфей в аду.

"Мой бедный друг, живи на четверть жизни.
Достаточно и четверти надежд.
За преступленье четверть укоризны
И четверть страха пред закрытьем вежд.

Я так хочу, я произвольно счастлив,
Я произвольно чёрный свет во мгле,
Отказываюсь от всякого участья
Отказываюсь жить на сей земле".

Уже был вечер в глубине трактира,
Где чахли мы, подобные цветам.
Лучи всходили на вершину мира
И улыбаясь умирали там.

По временам казалось, дождь проходит.
Не помню, кто из нас безмолвно встал
И долго слушал, как звонок у входа
В кинематограф первый стрекотал.

1925-1929

 
АРМЕЙСКИЕ СТАНСЫ

Александру Гингеру

Как в зеркало при воротах казармы,
Где исходящий смотрится солдат,
Свои мы в Боге обозрели бармы
И повернули медленно назад.

Добротолюбье - полевой устав
Известен нам. Но в караульной службе
Стояли мы, и ан легли, устав.
Нас выдало врагам безумье дружбы.

Проходим мы, парад проходит пленных,
Подшвою бия о твердый снег.
По широтам и долготам вселенной
Мы маршируем; может быть, во сне.

Но вот стучат орудия вдали,
Трясутся санитарные повозки,
И на дороге, как на мягком воске,
Видны таинственные колеи.

Вздыхает дождь, как ломовая лошадь.
На небесах блестят ее бока.
Чьи это слезы? Мы идем в калошах.
Прощай запас, уходим мы. Пока.

Идут нам вслед не в ногу облака.
Так хорошо! Уже не будет плоше.

1925

 
ПОКУШЕНИЕ С НЕГОДНЫМИ СРЕДСТВАМИ

Илье Зданевичу

Тотчас пишу, но не верна подмога,
Венок сонетов мне поможет жить,
Как быстро оползает берег лога.
От локтя дождь на писчий лист бежит.

Пуста души медвежая берлога,
Бутылка в ней, газетный лист лежит.
В зверинце городском, как вечный жид,
Хозяин ходит у прутов острога.

Так наша жизнь, на потешенье века,
Могуществом превыше человека,
Погружена в узилище судьбы.

Лишь пять шагов оставлено для бега,
Пять ямбов, слов мучительная нега,
Не забывал свободу зверь дабы.

1925

 
В БОРЬБЕ СО СНЕГОМ

Над белым домом белый снег едва,
Едва шуршит иль кажется, что белый.
Я приходил в два, два, и два, и два
Не заставал. Но застывал. Что делать!

Се слов игра могла сломать осла,
Но я осел железный, я желе
Жалел всегда, желел, но ан ослаб,
Но ах еще! Пожалуй, пожалей!

Не помню. О припомни! Нет, умру.
Растает снег. Дом канет бесполезно.
Подъемная машина рвется в бездну,
Ночь мчится к утру. Гибель поутру.

Но снова я звоню в парадный ход.
Меня встречают. Вера, чаю! Чаю,
Что кончится мой ледяной поход,
Но Ты мертва. Давно мертва!... Скучаю.

 
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ДЕМОНОЛОГИЯ

Михаилу Ларионову

Снижался день, он бесконечно чах,
И перст дождя вертел прозрачный глобус.
Бог звал меня, но я не отвечал.
Стеснялись мы и проклинали робость.

Раскланялись. Расстались. А раз так,
Я в клуб иду: чертей ищи, где карты.
Нашел, знакомлюсь чопорно, простак
А он в ответ: Я знаю Вас от парты.

Вы помните, когда в холодный день
Ходили вы за городом на лыжах,
Рассказывал какую дребедень
Я, гувернер курчавый из Парижа.

Когда ж в трамвай садились вы во сне,
Прижав к груди тетрадь без промокашки,
Кондуктор, я не требовал билет,
Злорадствуя под синею фуражкой.

Когда же в парке, с девою один,
Молчали вы и медленно краснели,
Садился рядом щуплый господин
В застегнутой чиновничьей шинели.

Иль в мертвый час, когда ни пьян, ни трезв,
Сквозь холод утра едет полуночник,
К вам с грохотом летел наперерез
С невозмутимым седоком извозчик.

Иль в бесконечной улице, где стук
Шагов барахтался на вилке лунной,
Я шел навстречу тихо, как в лесу,
И рядом шел и шел кругом бесшумно.

И в миг, когда катящийся вагон
Вдруг ускорял перед лицом движенье,
Лицо без всякого глядело выраженья.
С любимой рядом сквозь стекло окон

Лицом к лицу и вновь к лицу лицом,
До самой смерти и до смерти самой,
Подлец встречается повсюду с подлецом,
В халат одетым, или даже дамой.

Пока на грудь, и холодно и душно,
Не ляжет смерть, как женщина в пальто,
И не раздавит розовым авто
Шофер-архангел гада равнодушно.

 
ФЛАГИ

В летний день над белым тротуаром
Фонари висели из бумаги.
Трубный голос шамкал над бульваром,
На больших шестах мечтали флаги.

Им казалось море близко где-то,
И по ним волна жары бежала,
Воздух спал, не видя снов, как Лета.
Всех нас флагов осеняла жалость.

Им являлся остров корабельный,
Черный дым, что отлетает нежно,
И молтва над волной безбрежной
Корабельной музыки в сочельник.

Быстрый взлет на мачту в океане,
Шум салютов, крик матросов черных.
И огромный спуск над якорями
В час паденья тела в ткани скорбной.

Первым блещет флаг над горизонтом,
И под вспышки пушек бодро вьется,
И последним тонет средь обломков,
И еще крылом о воду бьется.

Как душа, что покидает тело,
Как любовь моя к Тебе. Ответь!
Сколько раз Ты в летний день хотела
Завернуться в флаг и умереть.

 
В ОТДАЛЕНИИ

Было тихо в мире, было поздно.
Грязный ангел забывал свой голод
И ложился спать под флагом звездным,
Постепенно покрывавшим город.

А над черным веером курзала,
Где сгорел закат, костер печали,
Тихо небо растворяло залы.
Ночь на башне призраки встречали.

Голоса их были безмятежны.
Все, что было, спало перед ними
На святой равнине белоснежной.
Все, что будет, плыло еле зримо.

На краю небес, на грани ночи
Просыпались звезды, снились очи.
Далеко внизу луна всходила.
И ночная птица тихо выла.

С башни пело время, гасла башня,
И луна кралась в одной рубашке.
Грязный ангел спал в лучах рассвета.
И к нему с небес плыла комета.

 
РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В БУТЫЛКЕ

Мыс Доброй Надежды. Мы с доброй надеждой тебя покидали,
Но море чернело, и красный закат холодов
Стоял над кормою, где пассажирки рыдали,
И призрак Титаника нас провожал среди льдов.

И в сумраке ахнул протяжный обеденный гонг.
В зале оркестр запел о любви невозвратной.
Вспыхнул на мачте блуждающий Эльмов огонь.
Перекрестились матросы внизу троекратно.

Мы погибали в таинственных южных морях,
Волны хлестали, смывая шезлонги и лодки.
Мы целовались, корабль опускался во мрак.
В трюме кричал арестант, сотрясая колодки.

С лодкою за борт, кривясь, исчезал рулевой,
Хлопали выстрелы, визги рвались на удары
Мы целовались, и над Твоей головой
Гасли ракеты, взвиваясь прекрасно и даром.

Мы на пустом корабле оставались вдвоем,
Мы погружались, но мы погружались в веселье.
Розовым утром безбрежный расцвел водоем,
Мы со слезами встречали свое новоселье.

Солнце взошло над курчавой Твоей головой,
Ты просыпалась и пошевелила рукою.
В трюме, ныряя, я встретился с мертвой ногой.
Милый мертвец, мы неделю питались тобою.

Милая, мы умираем, прижмись же ко мне.
Небо нас угнетает, нас душит синяя твердь.
Милая, мы просыпаемся, это во сне.
Милая, это не правда. Милая, это смерть.

Тихо восходит на щеки последний румянец.
Невыразимо счастливыми души вернутся ко снам.
Рукопись эту в бутылке, прочти, иностранец,
И позавидуй с богами и звездами нам.

 
ДУХ ВОЗДУХА

Анне Присмановой

Дева-осень вышла из рая.
Небо сине до самого края.

Тихо в вышних морях светлооких
Тонет белый корабль одиноких.

Под березою в желтом лесу
Спит прекрасный лесной Иисус.

Кроткий заяц стоит над ним,
Греет лапу о желтый нимб.

Дева-осень, ты хороша,
Как погибшая моя душа.

Ты тиха, как рассветная мгла,
В которой она от земли ушла.

Боже Господи, как легко,
Как глубоко, как от земли далеко.

В темном доме она жила.
Никому не сделала зла.

Много плакала, много спала.
Как хорошо, что она умерла.

Если Бога и рая нет,
Будет сладко ей спать во тьме.

Слаще, чем лежать в золотом раю,
Куда я за ней никогда не приду.

 
РИМСКОЕ УТРО

Поет весна, летит синица в горы.
На ипподроме лошади бегут.
Легионер грустит у входа в город.
Раб Эпиктет молчит в своем углу.

Под зеленью акаций низкорослых
Спешит вода в отверстия клоак,
А в синеву глядя, где блещут звезды
Болтают духи о своих делах.

По вековой дороге бледно-серой
Автомобиль сенатора скользит.
Блестит сирень, кричит матрос с галеры.
Христос на аэроплане вдаль летит.

Богиня всходит в сумерки на башню.
С огромной башни тихо вьется флаг.
Христос, постлав газеты лист вчерашний,
Спит в воздухе с звездою в волосах.

А в храме мраморном собаки лают
И статуи играют на рояле,
Века из бани выйти не желают,
Рука луны блестит на одеяле.

А Эпиктет поет. Моя судьба
Стирает Рим, как утро облака.

 

 
ИЗ КНИГИ "СНЕЖНЫЙ ЧАС"

*********

Снег идет над голой эспланадой;
Как деревьям холодно нагим,
Им должно быть ничего не надо,
Только бы заснуть хотелось им.

Скоро вечер. День прошел бесследно.
Говорил; измучился; замолк,
Женщина в окне рукою бледной
Лампу ставит желтую на стол.

Что же Ты, на улице, не дома,
Не за книгой, слабый человек?
Полон странной снежною истомой
Смотришь без конца на первый снег.

Все вокруг Тебе давно знакомо.
Ты простил, но Ты не в силах жить.
Скоро ли уже Ты будешь дома?
Скоро ли Ты перестанешь быть?

Декабрь 1931

 
*********

В зимний день на небе неподвижном
Рано отблеск голубой погас.
Скрылись лампы. Гаснет шорох жизни
В тишине родился снежный час.

Медленно спускаясь к балагану
Снег лежит на полосатой ткани,
Пусто в роще, грязно у шлагбаума,
Статуи покрылись башлыками.

Расцвело над вымершим бульваром
Царство снега заметя следы.
Из домов, где люди дышат паром,
Страшно выйти в белые сады.

Там все стало высоко и сине.
Беднякам бездомным снежный ад,
Где в витринах черных магазинов
Мертвецы веселые стоят.

Спать. Лежать, покрывшись одеялом.
Точно в теплый гроб сойти в кровать.
Слушать звон трамваев запоздалых.
Не обедать, свет не зажигать.

Видеть сны о дальнем, о грядущем.
Не будите нас, мы слишком слабы.
Задувает в поле наши души
Холод счастья, снежный ветер славы.

И никто навеки не узнает
Кто о чем писал, и что читал,
А наутро грязный снег растает
И трамвай уйдет в сияньи в даль.

27 декабря 1931

 
*********

Как страшно уставать.
Вся жизнь течет навстречу,
А ты не в силах жить
Вернись в закуток свой.

Таись, учись скрывать,
И слушай там весь вечер,
Как мелкий лист дрожит
Под каплей дождевой.

В окне спокойный свет,
Едва трепещут листья,
Темнеет длинный день,
Слабеет улиц шум,

Чего-то в мире нет,
Ни в блеске гордых истин,
Все это тени тень,
И ты устал от дум.

Сквозь сумрак голубой
Спешат больные люди,
За тьмой насущных дел
Не видя лучших лет.

Молчи и слушай дождь.
Не в истине, не в чуде
А в жалости Твой Бог,
Все остальное ложь.

Ты им не нравишься,
Ты одинок и беден,
Зато она с Тобой,
Что счастье без нея.

А с ней, к чему покой
И даже сон о небе,
Дождливым вечером
Закатные края.

1931

 
*********

Шары стучали на зеленом поле,
На стеклах голубел вечерний свет,
А я читал, опять лишившись воли,
Журналы, что лежат за много лет.

Как мы измучены и хорошо бывает,
Забыв дела, бессмысленно читать
И слушать, как в углу часы играют,
Потом с пустою головой ложиться спать.

Зачем наполнил Ты пустое время,
Часы идут, спешат ряды карет,
По толстому стеклу ползут растенья,
На листьях отражен вечерний свет.

Покинув жизнь, я возвратился в счастье
Играть и спать, судьбы не замечать -
Так разлюбить бывает в нашей власти,
Но мы не в силах снова жить начать

 
*********

Город тихо шумит. Осень смотрится в белое небо,
Скоро в сумерках снег упадет, будет желто и тихо.
Газ зажгется в пустых переулках, где много спокойного снега,
Там останутся наши шаги под зеленым сиянием газа.
Будут мертвы каналы, бесконечно пустынны холодные доки,
Только солнце, огромное, зимнее солнце, совсем без лучей
Будет тихо смотреть и молчать, все закроют глаза,
Будут кроткие вздохи,
Все заснет в изумрудном молчании газа ночей,
Будет так хорошо опуститься на снег,
Или, вдруг обернувшись, вернуться, следы оставляя.
Высоко над заводом вороны во тьме полетят на ночлег,
Будет холодно, мокро в ногах. Будет не о чем думать, гуляя,
Боже мой, как все было, какие огромные горы вдали,
Повернуться смотреть, бесконечно молчать и обдумать.
Тихо белые шапки наденут ночные цари фонари,
Все будет царственно хрупко и так смертно, что страшно и думать.

 
*********

Поля без возврата. Большая дорога,
Недвижные желтые нивы.
О, как Ты спокойна, душа-недотрога,
Довольна, легка, молчалива.

Ручей еле слышен, и время как море,
Что значат здесь все разговоры?
Неси свое дело, люби свое горе,
Спокойно неси свое горе.

Душа обреченность свою оценила,
Растения строгую долю,
Взойти и, цветами качая лениво,
Осыпаться осенью в поле.

Таким как ходилось, таким как хотело,
Каким полюбила Тебя,
Ждала, целовала тяжелое тело
Знакомая радость - судьба.

 
*********

Как холодно. Молчит душа пустая,
Над городом сегодня снег родился,
Он быстро с неба прилетал и таял.
Все было тихо. Мир остановился.

Зажгите свет, так рано потемнело,
С домов исчезли яркие плакаты.
Ночь на мосту, где, прячась в дыме белом,
В снежки играют мокрые солдаты.

Блестит земля. Ползут нагие ветви,
Бульвар покрыт холодною слюдою,
В таинственном, немом великолепьи
Темнеет небо полное водою.

Читали мы под снегом и дождем
Свои стихи озлобленным прохожим.
Усталый друг, смиряйся, подождем.
Нам спать пора, мы ждать уже не можем.

Как холодно. Душа пощады просит.
Смирись, усни. Пощады слабым нет.
Молчит январь и каждый день уносит
Последний жар души, последний свет.

Закрой глаза, пусть кто-нибудь играет,
Ложись в пальто. Укутайся, молчи.
Роняя снег в саду, ворона грает.
Однообразный шум гудит в печи.

Испей вина, прочтем стихи друг другу,
Забудем мир. Мне мир невыносим -
Он только слабость, солнечная вьюга
В сияньи роковом нездешних зим.

Огни горят, исчезли пешеходы.
Века летят во мрак немых неволь.
Все только вьюга золотой свободы
Лучам зари приснившаяся боль.

Январь, 1932

 
*********

В кафе стучат шары. Над мокрой мостовою
Едва живое дерево блестит,
Забудь свои миры, я остаюсь с Тобою
Спокойно слушать здесь, как дождь шумит.

Нет, молод я. Так сумрачно, так долго
Все только слушать жизнь, грустить, гадать...
Я жить хочу, бессмысленно и горько,
Разбиться и исчезнуть, но не ждать.

Мне нравится над голыми горами
Потоков спор; сред молний и дождя,
Сред странных снов свидание с орлами
И ангелов падение сюда.

Огонь луны в недопитом бокале,
Расцвет в цветах, отгрохотавший бал,
И состязанье лодок на канале,
И шум толпы, и пушечный сигнал.

Над городом на проволоках медных
Свист кратких бурь, и долгий синий день,
Паровика в горах гудок бесследный,
И треск стрекоз ритмирующих лень.

На острове беспутная, смешная
Матросов жизнь, уход морских солдат,
Напев цепей, дорога жестяная
И каторжной жары недвижный взгляд.

Не верю в свет, заботу ненавижу,
Слез не хочу и памяти не жду,
Паду к земле быстрее всех и ниже,
Всех обниму отверженных в аду.

 
ФЛАГИ СПУСКАЮТСЯ

Над рядами серых саркофагов,
Где уже горел огонь слепой,
Под дождем промокший, ангел флагов
Продолжал склоняться над толпой.

Улица блестит, огни горят, а выше
Ранний мрак смешался с дымом труб,
Человек под тонкой черной крышей
Медленно идет во тьме к утру.

Дождь летит у фонарей трамвая
Тонкою прозрачною стеной,
Из витрины дева восковая
Дико смотрит в холод неземной.

Все темно, спокойно и жестоко,
Высоко на небе в яркой ризе
Ты сиял, теперь сойди с флагштока,
Возвратись к обыкновенной жизни.

Спи. Забудь. Все было так прекрасно.
Скоро, скоро над Твоим ночлегом
Новый ангел сине-бело-красный
Радостно взлетит к лазури неба.

Потому что вечный праздник длится,
Тают птицы, трубы отлетают,
Гаснет время. Снова утро снится
И про адский пламень воск мечтает.

Солнце всходит золотым штандартом,
Гибнут мысли. Небо розовеет.
Гаснет вечер. Солнце рвется в завтра.
И таить рассвета ночь не смеет.

Что ж, пади. Ты озарял темницу,
Ты сиял, приняв лазурный ужас.
Спи. Усни. Любовь нам только снится,
Ты, как счастье, никому не нужен.

1931

 
*********

Тень Гамлета. Прохожий без пальто.
Вороны спят в садах голубоватых.
И отдаленный слышится свисток,
Вороны с веток отряхают вату.

Пойти гулять. Погладить снег рукой.
Уехать на трамвае с остальными.
Заснуть в кафе. В вине найти покой.
В кинематографе уйти в миры иные.

Но каково бродягам в этот час?
Христос, конечно, в Армии Спасения.
Снижался день, он бесконечно чах,
Все было тихо в ночь на воскресенье.

По непорочной белизне следы
Бегут вперед и вдруг назад навстречу.
Куда он шел, спасаясь от беды?
И вдруг решил, что поздно и далече.

Вот отпечаток рук. Вот снегу ком.
Все сгинули. Все ветер заметает,
Все заперто. Молчит господский дом
Там в роскоши, всю ночь больной читает.

Все спуталось и утомляет шрифт.
Как медленно ползут часы и сроки.
Однообразно поднимаясь, лифт
Поет, скуля. Как скучно одиноким.

Звенит трамвай. Никто не замечает.
Все исчезало, таяло, кружилось,
Лицо людей с улыбкой снег встречает -
Как им легко и тихо становилось.

А смерть его сидит напротив в кресле
И, улыбаясь, стены озирает.
Уж ей давно известны эти песни;
Она газету смятую читает.

Известно ей, лишь только жар спадет
Забудет все, и вдруг удар из мрака
Снег в комнату и посиневший рот,
Как мне понять? - Тебе довольно страха.

Когда спадает жар и день встает,
Прощай пока. Наутро снег растает,
С письмом веселый почтальон придет.
Как быстро боль воскресший забывает.

Не ведая живет и вдруг врасплох...
Погаснет лампа, распахнутся окна.
- Дай мне подумать, я устал, я плох.
- Не время думать. Время забывает.

А бедный нищий постоянно видит
Перед собою снег и мокрый камень
Он фонари в тумане ненавидит.
Его, мой друг, не обмануть стихами.

Он песенку поет под барабан.
В мундире синем. - Господи помилуй!
Ты дал мне боль Своих ужасных ран.
Ты мне понятен. Ты мне близок, милый,

Я ем Твой хлеб, Ты пьешь мой чай в углу
В печи поет огонь. Смежая очи,
Осел и вол на каменном полу
Читают книгу на исходе ночи.

1931

 
НАД СОЛНЕЧНОЮ МУЗЫКОЙ ВОДЫ

Посв. Наталии Столяровой

*********

Не говори мне о молчаньи снега.
Я долго спал и не был молодым,
И вдруг очнулся здесь, когда с разбега
Остановился поезд у воды.

Смерть глубока, но глубже воскресенье
Прозрачных листьев и горячих трав.
Я понял вдруг, что может быть весенний,
Прекрасный мир и радостен и прав.

И все, о чем мы говорили в поле,
На мокрый хлеб поваленный глядя,
Все было где-то на границе боли
И счастья долгожданного дождя.

Еще в горах, туманной полосою
Гроза скрывает небо за собой,
Но рядом за песчаною косою,
Уж ярко солнце встретилось с водой.

Мгновенно отозвавшись счастьем новым,
Забыв о том, чем мучила зима,
Она довольна голубой обновой,
До края неба гребнями шумя.

Сияет жизнь, она близка к награде,
Свой зимний труд исполнивши любя,
И все вокруг одна и та же радость,
Что слушает во всем и ждет себя.

С ленивою улыбкой молчаливой,
В кустах, где птицы говорят с Тобой,
Читая так, Ты кажешься счастливой,
И радостью Твоей блестит прибой.

И в ней бродячим кажется цветком
Мороженщик под зонтиком линялым,
И парусник за низким маяком
Уходит, уменьшаясь в небе талом.

1932

 
*********

В ярком дыме июльского дня,
Там, где улица к морю ведет,
Просыпается утро от сна,
Сад цветет и шарманщик поет.

Огибая скалистый мысок,
Пароход попрощался с Тобой.
Темно-желтый дорожек песок
Свеже полит водой голубой.

В ресторане под тентами штор.
Отраженья речной глубины,
И газета летит на простор
В шум морской и воздушной волны.

Посмотри! все полно голосов,
Ярких платьев, карет дорогих,
И в горячий уходят песок
Руки смуглые женщин нагих.

Вдалеке, средь молочных паров
Солнце скрыло хрустальной дугой
Грань воздушных и водных миров,
И один превратился в другой.

А за молом, где свищет Эол,
И спускаясь пылит экипаж
Сквозь сады, в сновидении пчел,
Гордый дух возвратился на пляж.

Значит рано молитвы творить,
Слишком летняя боль глубока -
Так, впадая, на солнце горит
И, теряясь, сияет река.

 
*********

Ветер легкие тучи развеял.
Ширь воды лучезарно легка,
Даль омытая влагой новее
И моложе земля на века.

Желтый сумрак проходит горами.
Вот и солнце, зажмурился сад.
У стены, водяными мирами
Дружно вспыхнули листья посад.

Вешний ветер сегодня в удаче,
Лес склоняется в шумной мольбе.
И на камнях, под новою дачей,
Пена белая рвется к Тебе.

Так устав от покоя до боли,
Вечно новые, с каждой весной,
Души рвутся из зимней неволи
К страшной, радостной жизни земной.

Раздувается парус над лодкой.
Брызги холодом свежим летят.
Берег тонкий, зеленой обводкой
Уменьшаясь уходит назад.

И не страшно? Скажи без утайки.
Страшно, радостно мне и легко.
Там за мысом, где борются чайки,
Нас подбросит волна высоко.

Хлопнет парус на синих качелях.
Так бы думать и петь налегке,
Без надежды, без слов и без цели.
Возвратившись, заснуть на песке.

Хорошо сквозь прикрытые веки
Видеть солнце палящим пятном.
Кровяные, горячие реки
Окружают его в золотом.

Шум воды голоса заглушает.
Наклоняется небо к воде,
Затихает душа, замирает,
Забывает сама о себе.

 
*********

Стекло блестит огнем.
Маячит утро в доме.
Все свежестью полно,
Что в лес пришло с воды.

Там будет жарко днем,
И в солнечной истоме,
Повиснут над волной
Стрекозы и сады.

Еще так сумрачно, так радостно смеется
Проснувшаяся к свежести душа,
И слушает, как жизнь воды из крана рвется
И моется, и дышит, не спеша.

Ей в лес идти, вести грибное дело,
Что скрыла от гостей поваленная ель.
Над ней кусты цветут и греются без дела,
А облако в ручье скользит на мель.

Все, кажется, понять необходимо,
Идти и вспоминать, ил на реку грести,
Купаться и, домой вернувшись невредимым,
В ушах с собою воду принести.

Еще полдня счастливый сон заметен.
За чайным хаосом, читая у стола,
Еще душа могла тогда ответить,
Как радуга, зачем она пришла.

Не опуская глаз, не притворяясь,
С серьезностью идя на грубый смех...
Окно раскрылось, зеркалом качаясь,
И сад вошел в сосновый дом для всех.

И снова долгим днем,
В саду, в сияньи листьев,
Где шляется пчела
Над лестницей, в пыли

Вода горит огнем,
И в бездне летних истин,
Навек душе тепла
Верна судьба земли.

 
*********

Над солнечною музыкой воды,
Там, где с горы сорвался берег в море
Цветут леса и тает белый дым
Весенних туч на утреннем дозоре.

Я снова встал душой из зимней тьмы
И здесь в горах за серою агавой,
Который раз мне здесь раскрылся мир
Мучительной и солнечной забавой.

В молчаньи на оранжевую землю
Течет смола. Чуть слышный шум вдали
Напоминает мне, что море внемлет
Неспешно покрывая край земли.

Молчит весна. Все ясно мне без слова,
Как больно мне, как мне легко дышать.
Я снова здесь. Мне в мире больно снова,
Я ничему не в силах помешать.

Шумит прибой на телеграфной сети
И пена бьет, на улицу спеша,
И дивно молод первозданный ветер -
Не помнит ни о чем его душа.

Покрылось небо темной синевою,
Клубясь, на солнце облако нашло
И, окружась полоской огневою,
Скользнуло прочь в небесное стекло.

В необъяснимом золотом движеньи,
С смиреньем дивным поручась судьбе,
Себя не видя в легком отраженьи,
В уничижении, не плача о себе,

Ложусь на теплый вереск, забывая
О том, как долго мучился, любя.
Глаза, на солнце греясь, закрываю
И снова навсегда люблю Тебя.

1934

 
*********

Разметавшись широко у моря,
Спит возвышенность каменным сном.
День недвижен. У низкого мола
Яхта клонится в воду крылом.

Над обрывом на горной дороге
Мир прозрачен, как жидкий хрусталь -
Там, устав от ходьбы, недотроги
В белом кружеве смотрятся вдаль.

На лугу под звенящей косою
Травы падают в омут небес.
Пароход, дымовой полосою
Горизонт опечалив, исчез.

А под кручей на тысячу блесок
Распадается солнце в воде
И сквозь пыль у соснового леса
Мчится гонщик навстречу судьбе.

В теплой лодке пишу без ответа,
Свесив руку, гляжусь в глубину,
Закрываясь рукою от света У безбрежного моря в плену,

Где в немолчном своем разговоре
Блеск волны догоняет волну
И, теряясь, шумит на просторе,
Незаметно склоняя ко сну.

Чуть курлычет вода за кормою
В непрестанном движеньи своем,
Призрак лодки с уснувшей душою
Неподвижно висит в голубом.

И на ней, как весы в равновесьи,
Равнодушен к добру и ко злу,
Полон солнечной радостью весь я,
Свесив теплую руку к веслу.

 
*********

Сегодня сердце доверху полно
Переливающимся шумом волн беспечных,
Я снова пред тобой сияющее дно
Земной судьбы, играющее вечно.

Вся жизнь души в глазах, вся жизнь природы в море,
И с каждою зарей рождается на нем
Другая красота, не знающая горя,
А вечером оно красивее чем днем.

Высокомерного мученья глубину
Я с младости познал, но не нашедши мира,
Теперь я верую и слушаю волну,
Поющую о том, что радость глубже мира.

Непомраченный день своим теплом
Наполнил лес и заблудился в чаще.
Покоем счастья полон низкий дом,
Весь озаренный облаком светящим.

Здесь, где глядя на мир сквозь хвойный лес,
Душа живет в счастливом одичаньи,
Свою стрелу октябрьский Стрелец
Еще не отослал в осеннее молчанье.

Уже желтеет горный лес вдали,
Где с кратким криком ласточки носились,
Укрощена усталостью земли,
Молчит душа, внемля осенней силе.

Уставшая внимать полдневной влаге,
О сне подземном думает она,
О том, что снова будет жить в овраге,
Где в ягоды свои оделась бузина.

Под именем другим, но с тем же восхищеньем
Сияющей судьбой воздушных превращений,
И тем, о чем средь полевой межи,
Несущиеся прочь поют стрижи.

Все тот же свет горит во всех мирах,
И все века шумят одним напевом,
И в них и я бессмертен, как в горах
Бессмертен день, всегда как будто первый.

Узнай себя в вечерней теплоте.
Святая радость всюду жизнь рождает.
Она в тебе, она вокруг, везде.
Она всегда любовь сопровождает.

1933

 
*********

Холодное, румяное от сна,
Лицо зари склонилось над землею.
Ты снова здесь, весна моя, весна,
В рассветной тишине одна со мною.

В пустом лесу чуть слышный гам возник,
Там мертвый лист живую землю греет,
И отражает сумрачный родник
Свет облака, что над березой реет.

Хрустальными ресницами блестит
Роса высот на буераке мшистом.
И сердце ждет, оно давно не спит,
Чтоб встретить яркий свет на ветвях чистых.

Как за ночь успокоилась вода,
И далеко слыхать, как рыба плещет.
Идут круги и тают без следа.
Все ближе жизнь, все ярче небо блещет.

Весенний лес вдруг вспыхнул солнцем весь
Согретый лучезарною рекою.
Внезапно с солнцем встретившись, как здесь
Мы встретились с Тобою и покоем.

Смотрю на мир, где новые века
Вступают в жизнь, о небе забывая.
Весна красавица пришла издалека,
И мир пустой недвижно озирает.

Еще вдали не тают небеса,
Свинцовые, над мокрым черноземом,
В овраге птиц не слышны голоса
И грязный снег лежит в лесу зеленом.

Лишь слабый гром чуть слышно ворожит,
В сияньи туч, тяжелой влагой полных.
Ты, кажется, душа собралась жить,
И смотришь, родину стараясь вспомнить.

Под тяжкими ресницами глаза
Устремлены в предел знакомой боли,
Где вдалеке обречена гроза
Блеснуть и шумно вылиться над полем.

Все радостней, все крепче мир любя,
Смеясь и узы грусти разрывая,
Я здесь живу, я встретил здесь Тебя,
Я шум дождя Тобою называю.

1934

 
*********

Жарко дышит степной океан.
Шорох птицы на скошенном хлебе.
Облаков ослепительный стан
Безмятежно раскинулся в небе.

Снова не было долго дождя.
Пыль рисует шоссе в отдаленьи,
Долгий день, в синеве проходя,
Треск кузнечиков слушал все время.

Телеграфный трезвон над землею
Не смолкает, недвижно певуч
И горячей лоснится водою
Желтый омут меж глиняных круч.

Над рубашкой Твоей голубою
Кудри вьются в лазури небес.
Эту книгу, что носишь с собою
Ты читаешь? - Нет, слушаю лес.

Удивляюсь векам, не читая,
В поле, там, где теряется след,
Приникаю к траве, не считая
Невозвратного горя, ни лет.

Боль весла привыкает к ладони,
Но бросаю и счастье молчит,
Лишь курлычет вода в плоскодоньи
И оса неподвижно звенит.

Все наполнено солнечным знаньем,
Полногласием жизни и сном.
На горячей скамье, без сознанья
Ты жуешь стебелек в голубом.

Кто покой Твой не знает, тот не был
За пределом судьбы ии беды.
Там Тебя окружают два неба,
Сон лазури и отблеск воды.

Без упрека, без дна, без ответа
Ослепительно в треске цикад
От земли отдаляется лето,
В желтой славе клонясь на закат.

Тщетно, словно грустя о просторе,
Ты пыталась волне подражать,
Только Ты человек, а не море -
Потому что Ты можешь скучать.

1934

 
*********

Мать без края: "быть или не быть",
Может быть послушать голос нежный
Погасить лучи и все забыть,
Возвратить им сумрак ночи снежной.

Мать святая, вечная судьба.
Млечный путь едва блестит. Все длится.
Где-то в бездне черная труба
Страшного суда не шевелится.

Тихо дышат звездные хоры.
Отвечает мать больному сыну:
Я - любовь, создавшая миры,
Я всему страданию причина.

Состраданье - гибель всех существ.
Я - жестокость. Я - немая жалость.
Я - предвечный сумрак всех естеств,
Всех богов священная усталость.

Спи, цари, Я - рок любви земной,
Я - почин священных повторений,
Я - вдали под низкою луной
Голос вопрошающий в сомненьи.

О, герой, лети святым путем,
Минет час, ты рок богов узнаешь.
Я же с первым утренним лучом
В комнате проснусь, что ты не знаешь.

Улыбнусь. Рукой тетрадь открою,
Вспомню сон святой хотя б немного
И спокойно, грязною рукою
Напишу, что я прощаю Бога.

Сон о счастьи. Газ в пыли бульвара,
Запах листьев, голоса друзей.
Это все, что встанет от пожара
Солнечной судьбы. Смирись, ничей.

1935

 

 
ИЗ КНИГИ "В ВЕНКЕ ИЗ ВОСКА"

*********

Как замутняет воду молоко,
Печаль любви тотчас же изменяет.
Как мы ушли с тобою далеко
От тех часов когда не изменяют.

Туман растекся в воздухе пустом.
Бессилен гнев, как отсыревший порох.
Мы это море переплыли скоро,
Душа лежит на гравии пластом.

Приехал к великанам Гулливер,
И вот пред ним огромный вечер вырос,
Непобедимый и немой, как сырость,
Печальный, как закрытый на ночь сквер.

И вновь луна, как неживой пастух,
Пасет стада над побежденным миром,
И я иду, судьбой отпущен с миром,
Ее оставив на своем посту.

 
*********

Вскипает в полдень молоко небес,
Сползает пенка облачная, ежась,
Готов обед мечтательных повес,
Как римляне, они вкушают лежа.

Как хорошо у окружных дорог
Дремать, задравши голову и ноги.
Как вкусен непитательный пирог
Далеких крыш и черный хлеб дороги.

Как невесомо сердце бедняка,
Его вздымает незаметный воздух,
До странного доводит столбняка
Богатыми неоцененный отдых.

Коль нет своей, чужая жизнь мила,
Как ревность, зависть родственна любови.
Еще сочится на бревне смола,
От мертвеца же не исторгнешь крови.

Так беззаботно размышляю я,
Разнежившись в божественной молочной,
Как жаль, что в мать, а не в горшок цветочный
Сошел я жить. Но прихоть в том Твоя.

 
*********

На фронте радости затишие и скука,
Но длится безоружная война.
Душа с словами возится, как сука
С щенятами, живых всего двойня.

Любовь, конечно, первое, дебелый
И черный дрыхнет на припеке зверь.
Второй щенок кусает мать в траве,
Счастливый сон играет лапой белой.

Я наклоняюсь над семейством вяло.
Мать польщена, хотя слегка рычит.
Сегодня солнце целый день стояло,
Как баба, что подсолнухи лущит.

За крепостью широко и спокойно
Блестел поток изгибом полных рук,
И курица, взойдя на подоконник,
В полдневный час раздумывала вслух.

Все кажется, как сено лезет в сени,
Счастливый хаос теплоты весенней,
Где лает недокраденный щенок
И тычет морду в солнечный венок.

 
*********

Мальчик смотрит, белый пароходик
Уплывает вдаль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма черный зонтик.

Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?

Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубые крысы
Принесли из Африки чуму.

Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.

А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетеном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
Не вернется никогда к невесте.

Что навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.

Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой друг.
Капитан, где Геспериды? - В небе.
Снова север, далее на юг.

Музыка поет в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далеких стран,

Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несет река.
И моя душа смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.

 

 
ИЗ КНИГИ "ДИРИЖАБЛЬ НЕИЗВЕСТНОГО НАПРАВЛЕНИЯ"

УХОД ИЗ ЯЛТЫ

Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.

Был на реку похож шоссейный путь.
Шумел плакат над мокрым павильоном.
Прохожий низко голову на грудь
Склонял в аллее, все еще зеленой.

Там над высоким молом белый пар
Взлетал, клубясь, и падал в океане,
Где над скалой на башне черный шар
Предупреждал суда об урагане.

Над падалью, крича, носились галки,
Борясь с погодой предвещали зиму.
Волна с разбега от прибрежной гальки
Влетала пылью в окна магазинов.

Все было заперто, скамейки пустовали,
Пронзительно газетчик возглашал.
На холоде высоко трубы врали
И дальний выстрел горы оглашал.

Все было сном. Рассвет не далеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон.
И будем вместе вторить как попало.

Мы поняли, мы победили зло,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.

России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.

Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.

Не тратить сил! Там глубоко во сне,
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы чтоб растаять.

И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про милость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.

В последний раз вященник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.

Борт парохода был высок, суров.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки...

Кто знал тогда... Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье...
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастьи.

 
РАСКАЯНИЕ

Как черный цвет, как красота руки,
Как тихое поскребыванье страха,
Твои слова мне были велики -
Я растерял их, молодой неряха.

Не поднимайте их, они лежат
На грязном снеге, на воде страницы,
Слегка блестят на лезвие ножа,
В кинематографе сидят, чтоб веселиться.

А здесь, внизу, столпотворенье зол,
Деревьев стон и перекресток водный,
Где ядовитый носится озон,
Опасный дух, прекрасный и холодный.

Горбясь в дожде, в паноптикум иду,
Пишу стихи и оставляю дома,
Как автомат, гадающий судьбу, -
Автоматический рояль незаведенный.

 
МНЕМОТЕХНИКА

Черное дерево вечера росло посредине анемоны
Со сказочной быстротой
Опять что-то происходило за границами понимания
Изменялись окна стекла касались времени
А за окном была новая жизнь
Все меняло свое название как в те прошлые годы
Железо улыбок звучало ударами дождевых лилий
Потом все прошло и снова была ночь

 
ДОПОТОПНЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ АД

1

Зеленую звезду несет трамвай на палке,
Народ вприпрыжку вырвался домой.
Несовершеннолетние нахалки
Смеются над зимой и надо мной.

Слегка поет гармоника дверей,
В их лопастях запуталось веселье,
И белый зверь - бычок на новоселье -
Луна, мыча, гуляет на дворе.

Непрошенные мысли-новобранцы
Толпятся посреди казармы лет.
Я вижу жалкого ученика при ранце,
На нем расселся, как жокей, скелет.

Болтает колокольня над столицей
Развязным и тяжелым языком.
Из подворотни вечер бледнолицый
Грозит городовому кулаком.

Извозчики, похожие на фавнов,
Поют, махая маленьким кнутом.
А жизнь твоя, чужая и подавно,
Цветет тяжелым снеговым цветком.

Пускай в дыму закроет пасть до срока
Литературный допотопный ад!
Супруга Лота, не гляди назад,
Не смей трещать, певучая сорока.

2

Как лязгает на холоде зубами
Огромный лакированный мотор!
А в нем, едва переводя губами,
Богач жует надушенный платок.

Шагают храбро лысые скелеты,
На них висят, как раки, ордена.
А в небе белом, белизной жилета,
Стоят часы - пузатая луна.

Блестит театр золотом сусальным,
Ревут актеры, тыча к потолку,
А в воздухе, как кобель колоссальный,
Оркестр лает на кота-толпу.

И все клубится ядовитым дымом,
И все течет, как страшные духи,
И лишь во мгле, толсты и невредимы,
Орут в больших цилиндрах петухи.

Сжимаются как челюсти подъезды,
И ширятся дома как животы,
И к каждому развязно по приезду
Подходит смерть и говорит на ты.

О нет, не надо, закатись, умри,
Отравленная молодость на даче!
Туши, приятель, елки, фонари,
Лови коньки, уничтожай задачи.

О, разорвите памяти билет
На представленье акробатки в цирке,
Которую песок, глухой атлет,
Сломал в руках, как палочку иль циркуль.

 
АРМЕЙСКИЕ СТАНСЫ

Ты слышишь, колокол гудет, гудет,
Солдаты пришли домой.
Прав, кто воюет, кто ест и пьет,
Бравый, послушный, немой.
Прав, кто оправился, вышел и пал,
Под терновой проволокой сильно дыша,
А после - в госпиталь светлый попал,
В толстые руки врача.
В толстые руки - на белый стол,
В синие руки - под белый плащ.
Сладкую маску не снять, хоть плачь,
Хоть издай человек последний свисток.
Лежат солдаты в сырой земле,
Но в атаку идти - из землянки долой.
Идут солдаты в отпуск, как в бой,
Возвращаются навеселе.
С легоньким треском кончают вшей,
С громким стуком Господь их ловит и давит.
А потом, поевши холодных щей,
Ложатся спать - не спать не заставишь.
Или по линии прямой -
Равняясь, стоят вдоль своей казармы.
Но время. Прощай, действительная армия,
Солдаты пришли домой.
Солдаты пришли в рай.
Летит солдат на белых крылах,
Хвостиком помахивает,
А внизу сидят старики в домах,
Им черт твердит: скорей помирай,
И трясет за плечо прозрачной рукой,
Будто пьяного милицейский какой.

 
ТАНЕЦ ИНДРЫ

В полдневном небе золото горело,
Уже стрела часов летела в мрак.
Все было тихо. Только иностранец
Опять возобновил свой странный танец,
Смеясь, таясь и побеждая страх.
К какому-то пределу рвался он,
Где будет все понятно и ничтожно.
И пел Орфей, сладчайший граммофон.
Старик писал таинственную книгу,
Там ласточки с бульвара рвались в даль,
А даль рвалась к танцующему мигу:
Он выражал собой ее печаль.

 
ЭПИТАФИЯ

Извержен был, от музыки отвержен
Он хмуро ел различные супы,
Он спал, лицом в холодный мох повержен,
Средь мелких звезд различной красоты.

Пусть молоко вскипевшее снегов
Прольется на шелка средь клубов пара,
Под дикий рев трамваев и шагов,
Терзающих асфальтную гитару.

 
КЛИО

Увы, бегут Омировы преданья,
Ареевы решительные сны,
Улисовы загробные свиданья,
Еленины волосные волны.

Все это будет, не приподнимаясь
Не возмущаясь, уплывать туда,
Туда, где руки белые ломая,
Танцует сон, неведомо куда.

Беспочвенно, безветренно, бесправно
Падет твоя рука на крупный дождь,
И будет в мире тихо-благонравно
Расти пустая золотая рожь.

Скакать года, как воробьи над калом,
И раки петь - сюда, балда, сюда,
Где изумрудный яд на дне бокала
Танцует, не предчувствуя вреда.

 

e-mail