"Бесконечное смирение"

Бесконечное смирение

И.Д.

           Нисхождение тучи белых лепестков в большую сточную канаву. Праздник снега Марии.
           Атомная электростанция в Цвентендорфе, которая так и не была пущена из-за протестов населения.
           Восьмигранная Башня ветров.
           Надо что-то делать. Все время.
           Олеандр, пробковый дуб, эвкалиптовые рощи, пальмы, камелии, древовидные папоротники. Землетрясение и цунами 1775 года.
           Позолоченная деревянная резьба.
           Орел, дракон, бык и другие покровители страны.
           Мох, рододендрон, орхидеи, мангровые леса.
           Зигзагообразный мост для защиты от темных сил.
           Прокат каноэ, сосны, лоси, бобры, волки, черные медведи. Все города теперь одинаковы.
           В последний момент они опускают руки и не стреляют. Я просыпаюсь. Еще темно.
           Бывают такие утра, когда пробуждение дается особенно тяжело. Необязательно в понедельник и необязательно зимой.
           Почему районы вроде нашего называют спальными? Они больше похожи на ареалы хронического недосыпания. Чем дальше живешь от центра, тем раньше приходится вставать.
           В подобные утра я говорю себе: нет, сегодня я продолжаю спать и ни на какую работу не иду. Сегодня вместо меня пойдет кто-нибудь другой.
           И вот он, другой, поднимается с постели, набрасывает халат. И так далее.
           А далее он мог бы и не заметить. В окно смотрит редко, да и что там увидишь - последний этаж, окна, крыши, провода. Раньше узнавал о погоде, выходя на балкон покурить, а с тех пор, как отказался от утренней сигареты, вообще на эту тему не задумывается. На то есть уличный термометр - который показывает ему сейчас, в половине седьмого утра, плюс двадцать.
           Он уверен, что уже не спит, хотя спать, конечно, хочется безумно, как всегда в это время. Градусник пора на помойку. Не бывает у нас в конце января плюс двадцать.
           Разве только началась война, а он случайно не услышал взрыва. Да нет, вряд ли, с чего бы, какая война.
           Выглядывает в окно. Пока темно, как и вчера, зима все же, световой день короткий. Внизу ходят люди, с собаками и без. В футболках, рубашках, редко кто в летних курточках.
           Включает телевизор, раз такое дело. О войне ни звука. О погоде тоже ничего особенного: обещают минус три - пять, снег.
           Выходит на балкон. Тепло. Лето, значит, теперь. Вот тебе и утро.
           Завтракать ему как-то сразу расхотелось. Нет, аппетит не пропал, но какое-то более сильное ощущение не позволяет прикоснуться к пище. Должно быть, переживание торжественности момента. Он просто сидит за столом, ни о чем не думая. Даже кофе не пьет. Посматривает время от времени на часы. И в окно, где другие окна, крыши, провода.
           Извлекает из шкафа джинсы и летнюю рубашку, достает сверху туфли, кладет в сумку на всякий случай зонтик и выходит.
           Не нужен нам, стало быть, берег турецкий, и Африка нам тем более не нужна. Рядом с домом цветет черемуха. Пышная, как процессия к Центральному кладбищу. Только не черная, а наоборот.
           Он идет, смотрит по сторонам. Люди вокруг выглядят весьма странно. Такое впечатление, что все они проникли в этот мир с неясной целью. Некоторые, допустим, для украшения действительности, а остальные? Неужели они по-прежнему живут в тех же домах, с теми же близкими, так же разговаривают, двигаются, доказывают свою необходимость? Какая может быть необходимость, какая нормальная жизнь, если за ночь все изменилось, все теперь нездешнее, все другое?
           В метро. Немного болит голова. К счастью, он человек энергичный, с гибкой психикой, быстро привыкает к любой дикости. Ему многие говорили, что он поживее большинства. Для работы ценное качество, не раз выручало.
           Ближайший рекламный постер он видел, наверное, сотню раз, не первую зиму точно, но только сейчас прочел весь текст. Строчка посередине сообщает, что упомянутое лекарство защитит его от гриппа и упущенных возможностей. Очень вовремя. А как же упущенная возможность простудиться, посидеть дома, отдохнуть?
           Мысли с утра уже приняли издевательское направление, отмечает он, - не слишком добрый признак. Что же будет к вечеру?
           Вчера он был в гостях, и там подруга его приятеля, у которой четырехлетняя дочка, весьма любопытным образом с ребенком общалась. На обычные детские вопросы вроде "А что ты сейчас делаешь? А дальше ты что будешь делать?" она, не отрываясь от своих занятий, но при этом очень подробно рассказывала, что именно она в данный момент делает: переводит статью для своей работы, потом будет готовить завтрашний обед, а когда приготовит, они вместе почитают книжку, вон ту, что лежит на полу. Она постоянно разговаривала с девочкой. Сейчас ему казалось, что говорили они обо всем: о том, который час, о погоде, о синего цвета стене дома напротив, о неизбежности наступления самого последнего дня. Он тогда очень скоро почувствовал себя на месте этой малышки, впитал, будто четырехлетний, понимание, что взрослые всегда занимаются многими разными делами и что он, когда вырастет, тоже научится так жить.
           Надо что-то делать. Все время.
           Полнейшая Австралия - усмехается он, подъезжая к своей станции, - и Океания. В офисе сегодня только и разговоров будет, что о погоде.
           Но когда он выходит на улицу, ему под ноги бросается привычное обледенение. Сразу становится как-то нереально холодно, в первую секунду он словно в прорубь ныряет. Все в зимних одеждах, впрочем, он почти не обращает на это внимания, потому что смотреть приходится в основном под ноги, чтобы не упасть, и двигаться надо как можно быстрее, иначе замерзнешь.
           На секунду он все же замедляет шаг, поднимает голову. Бесстрастные, непроницаемые лица.
           Как же все ненадежно, досадует он молча. Ни на что и ни на кого нельзя положиться, даже на постоянство погоды в пределах часа. Непонятно, как другие справляются.

2003, 2004