|
Павел Пепперштейн "Сладкая тьма" Сентябрь 1998 Pavel Pepperstein "Sweet darkness" September, 1998 Павел Пепперштейн english text От индекса к сеансу (рисунки на полях фотографии) нужна была уголовникам "для сеансу". Ж. Росси, "Словарь ГУЛАГа" Организаторы выставки "Сладкая тьма" попросили меня написать текст. Считается, что эстетика "Медицинской герменевтики" предполагает наличие автокомментария. Однако, данная выставка подписана не инициалами микрогруппового кода (МГ), а всего лишь моими личными инициалами (П.П.). Подпись МикроГруппы (МГ) вездесуща, она помечает собой ВСЕ, в частности бесчисленные объекты в Москве помечены черно-белыми эмалированными табличками, несущими на себе эту подпись вкупе с прилагающимся к ней цифровым индексом. В случае этих табличек МГ расшифровывается как Мосгаз. И сразу же вспоминается легенда о знаменитом убийце 60-х годов, вошедшем в историю под этим прозвищем, которое он использовал, как пароль, проникая с помощью этого имени ключа в квартиры своих жертв. Таким образом знаки безличных технических структур используются для проникновения в приватные пространства. Также вездесущей и технически мотивированной является аббревиатура главного детища МГ - многотомного Пустотного Канона, в котором книги (тома, как известно, стоят не вплотную друг к другу, а проложены промежутками, пустота которых (по объему) обязана несколько превышать объем книг. Аббревиатура Пустотного Канона (ПК) в городских пространствах расшифровывается как Пожарный Кран - почти всегда эта аббревиатура (соединенное в анаграмму - ПК) помечает собой нишу с соответствующим техническим приспособлением. Пустотный Канон существует тоже "на всякий пожарный случай", и существует в специальной, отведенной ему нише. 
Эта выставка подписана личными инициалами, что само по себе вовсе не означает, что здесь затронуто что-то личное, какие-то исключительно персонально значимые темы. Это также отнюдь не означает, что Инспекция "Медгерменевтика" приостановила свою работу, или, что я приостановил свою работу в Инспекции. В такого рода оговорках не было бы нужды, если бы не чрезвычайная степень хаотичности, наблюдаемая в печатных упоминаниях о нашей группе. Ее обсуждают то как существующую, то как несуществующую, описывают то как нечто крайне радикальное, как нечто зашкаливающе-запредельное, стремящееся к "непостижимому", то как нечто признанное, ортодоксальное, классическое, претендующее даже на официозность. Каждый высказывающийся имеет право на свою долю критического вымысла, но, строго говоря, вопрос о существовании или не существовании той или иной группы - вопрос исключительно институциональный, не связанный ни с критикой, ни с вымыслом. Группа - это ее документы, и лишь документ, заявляющий о самороспуске группы, заверенный подписями трех старших инспекторов и печатью МГ, может свидетельствовать о прекращении деятельности Инспекции. Такого документа нет и не планируется. МГ, я бы сказал, "благоденствует в своей странности", что, впрочем, не исключает того, что все желающие могут высказываться об МГ как о чем-то несуществующем. Все живое (а МГ - это "живая пустота"), как известно, склонно быть и не быть одновременно, во всяком случае, живое не в состоянии "быть для всех", жизнь - это частичное, избирательное бытие. "Жить" - означает "быть не для всех". 
Как инспектор МГ (подобно другим инспекторам МГ) я не являюсь, можно сказать, "художником" - я лишь элемент "художника", и, как частность, нахожусь в выгодном положении по отношению к целому в смысле свободы, избавляясь от реалий существования художника в обществе. Однако, будучи П.П., выставляя работы, подписанные моими личными инициалами, я такой же художник, как остальные, что заставляет сделать темой комментария не "внутренний смысл" выставленных работ, а "внешний" (и притом сугубо традиционный и банальный) вопрос о месте художника в обществе, вопрос о социальной легитимации его профессионального существования. Общим местом рассуждений на эту тему стало упоминание о том, что в ХХ веке кроме "искусства" появилось еще и "современное искусство", отказавшееся от выполнения навязываемых ему "извне" социальных функций, претендующее, скорее, на роль философии, на роль практики, чей общественный статус намеренно не уточняется до конца, колеблясь между "общественной наукой", "политическим актом" и "искусством мысли" и, удерживая за собой через эту привилегированную неопределенность, право на определение и переопределение не только собственного смысла, но и смысла других человеческих дел. Иначе говоря, считается, что в ХХ веке искусство перешло в состояние экспансии. Тем не менее, "современное искусство" продолжает находиться в тесных отношениях с "искусством" и его "старыми" общественными функциями. Эти функции ярче всего видны в таких экстремальных и, при этом, архаизирующих социальных ситуациях, как, например, попадание в армию, в тюрьму, в сумасшедший дом и т.п. Всякий художник, побывавший в этих общественных пространствах, знает, как выгодно быть там художником - не художником как агентом субсистемы "современного искусства", а художником в самом традиционном смысле этого слова. 
Мне вспоминается повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича" и роль художников в советских лагерях, мимоходом описанная в этой повести. Что делают художники в лагере? 1). Утром, когда все зэки строятся, чтобы идти на работу, художники (тоже, естественно, зэки) обходят строй. Каждый держит в руках кисточку и баночку с белой краской. Этой кисточкой они подновляют номера на ватниках зэков. После этого зэки отправляются на лесоповал, а художники возвращаются в барак, чтобы приступить к исполнению двух других задач: 2). Художники выполняют заказы властей лагеря: создают оформление "красных уголков", плакаты, агитпродукцию, праздничные стенды и т.д. Обслуживание властей имеет, кроме официозно-идеологической , и приватную сторону: рисование портретов надзирателей и т.п. 3). В свободное от выполнения предшествовавших задач время художники обслуживают заказы "народа", т.е. рисуют для остальных зэков голых женщин "для сеансу" (слово "сеанс" обозначает в лагерном жаргоне мастурбацию). То есть роль художника в обществе сводима к выполнению им следующих трех задач: 1. "Высшая" функция: эстетическая индексация (членов общества, социальных ниш, предметов товарного обмена и т.д.). 2. "Средняя" функция: исполнение заказов властей по идеологическому и декоративному оформлению реальности. 3. "Низшая" функция: воспроизводство эрогенных образов для народного, массового использования. Социально-эстетическая интуиция лагерных властей требует ангажировать именно профессиональных, "дипломированных" художников для такой, казалось бы, сугубо технической процедуры, как подновление номеров. Это может сделат ь любой (традиционный "народный" аргумент против абстракционизма, концептуализма и искусства "ready-made"), но имеет право сделать лишь профессиональный художник - возобновляемый код должен быть каждый раз восстановлен "богоподобной" рукой художника, изощренной в мастерстве воспроизводства образов "всего". В условиях либерального, демократического общества последняя, "низшая" функция художника (обслуживание потребностей "сеанса") выдвигается на первый план, отчасти даже становясь "высшей". Но здесь цеховым интересам художника начинают угрожать технологизированные медиа, в первую очередь фотография и кино, обслуживающие опосредованный "сеанс" с гораздо большей эффективностью. Художник пытается спешно укрепиться на технологизированном рынке "эрогенного", стать "фотохудожником", закрепить за собой роль работающего с новыми технологиями. Только на полях этой, в некотором смысле обязательной, фотопродукции остается место для "рисунка" - случайного, близкого к подписи росчерка, изображающего (что свойственно рисункам на полях рукописей, например, рисункам Пушкина) профили зрителей, взирающих на текст с его краев. 
Внутри живого тела темно, и в этой тьме обитает "дух". Таким образом, будучи живыми, мы обладаем свойствами, которые сами же приписываем умершим: "души" или "духи", которые мы считаем своими, обитают в нашем теле, как "на том свете", и общение с ними происходит с помощью соединения практики взываний типа "спиритических сеансов" с практиками того "взывания к образам", которое лежит в основе мастурбационного "сеанса". Для "мастурбации духа" непредсказуемые образы могут оказаться "эрогенными" (т.е. галлюциногенными), вызывающими наши души из нашей внутрителесной тьмы, заставляющими их изнутри прильнуть к освещенным имагинарным окошкам и экранчикам (по поводу этой непредсказуемости см. книгу Р. Барта "Camera Lucida"). "Сладкая тьма", обеспечиваемая жизнью живого тела, обретает эквивалент в виде темного кинозала, откуда зрители смотрят на освещенный экран. В представленных на данной выставке фотоработах "рисунок на полях фотографии" служит средством простейшей имитации третьего (после рисунка и фотографии) могущественного медиа - кино. Фотообразы, повисшие в "сладкой тьме", прочитываются как кадры из неведомых фильмов, как стоп-кадры, в которых киновремя коллапсирует в фотовремени, чтобы снова быть запущенным, уже во второй раз, в догоняющем отсутствующий первообраз вторичном времени "сеанса". Возвышенная и, в то же время, тоталитарная инстанция, художественно подновляющая социальные индексы (концептуализм), здесь почти не задействована, если не считать того резерва индексации, который содержится в данном тексте и (в более завуалированном виде) в "рисунках на полях". Эти поля и погружены в сладкую тьму. (из каталога выставки) |
|
Pavel Pepperstein From index to session (drawings at photograph margins) Doctor didn't know that convicts needed his daughter's photo for a "session" J. Rossi "Gulag Dictionary" Organizers of "Sweet darkness" exhibition have asked me to write the text. It is believed that "Medical Hermeneutics"1 aesthetics supposes autocommentary. But this show is signed by my personal initial (P.P.), not the microgroup code (MG). The signature of MicroGroup (MG) is omnipresent, it marks EVERYTHING; for example, numerous objects in Moscow are labeled with black-n-white enamel plates bearing this signature with the appropriate digital index. In this case MG is transcrypted as Mosgas (Moscow Gas Service). One should immediately recall a legend of the ill famous serial killer of the 60s, recorded in files under this alias, which he has used as a password to enter the apartments of his victims. Thus the signs of technical structures are used to enter private spaces. 
The same omnipresent and technically motivated is the abbreviation of the primary offspring of MG, a multivolume Emptiness Canon, which books (volumes) stand not densely cover to cover, but are separated with gaps (their cumulative emptiness exceeding the volume taken by books). This exhibition is signed with personal initial, which doesn't necessarily mean that something personal is touched in it. This also doesn't mean that Inspection "Medical Hermeneutics" has suspended its work, or that I have suspended my work in the Inspection. Such clause would not be needed if only the press coverage of our group's activity was not so extremely chaotic. The group is discussed as now existing, now defunct, now something radical, now something beyond-the-limits, keen on unfathomable, now something established, orthodox, classical or even pretending to be officious. Anyone has the right to express some critical fantasy, but strictly speaking, the question of existence or non-existence of the group is an institutional question only, neither connected to the critique, nor to fantasy. The group is made of its documents, and only a document declaring the self-dismissal, signed by the three chief inspectors and a MG stamp, might testify canceling of the Inspection activity. There's no such a document, and no plans for any. I would say that MG is "prospering in its curiosity", which doesn't exclude anyone's right to pronounce MG as something defunct. All living things (and MG is a "living emptiness") is apt to be and not to be at the same time; at least the living thing can not "be for all", as long as life is a partial, selective being. To "live" means "to be for some". As an MG inspector (and like other MG inspectors) I am not an "artist", but just an element of "artist"; being a detail, I possess an advantageous position toward the whole, avoiding realities of the artist's existence in the society. However, being a P.P. and exhibiting the works signed with my personal initial, I am an artist like any other, which forces me to aim my commentary not at "inner sense" of the exhibited works, but at "external" (and quite traditional and banal) problem of the artist's place in society, of the social legitimacy of professional existence. There's a commonplace thesis that in the 20th century besides "art" there emerged "contemporary art", which rejected to execute the "outer" given social functions, and pretend to be rather a philosophy, a practice, with the undefined social status. It balances between "social science", "political act" and "art of thinking", and, through this privileged uncertainty, it keeps its right to define and redefine its own sense as well as the sense of other human activities. In other words, there's an opinion, that art in the 20th century has become expansionist. 
Nevertheless, "contemporary art" still keeps close contacts with "art" and its "old" social functions. These functions are most clearly seen in extreme and at the same time archaic social situations like getting in the army, in jail, or in mental hospital. Any artist who has been there, knows that it's an advantage to be an artist there - not as an agent of "contemporary art" subsystem, but in the very traditional sense. It reminds me of Solzhenitsyn's story "A day in the life of Ivan Denisovich" and of the part that artists have played in Soviet prison camps. What do the artists do in the camp? 1). When the prisoners fall into ranks in the morning, the artists (also prisoners) check the lines and refresh the personal numbers on the prisoner's uniforms with white paint. After that the prisoners are convoyed to lumbering, while artists go back to the barracks for other activities; 2). Artists work for the camp authorities: create decorations, posters and slogans for ideological purposes. Besides official ideological tasks artists serve private needs of warden and staff, like drawing their portraits; 3). When done with the above mentioned duties, artists serve the "people", drawing naked women for other prisoners - for "sessions" (masturbation in the camp slang) So the artist's role in society could be narrowed down to executing the following three functions: 1. "Higher" function: aesthetic indexation (of society members, social niches, commodities etc.) 2. "Middle" function: satisfying the needs of authorities for ideological and decorative dressing of reality. 3. "Lower" function: reproduction of erotic images for mass usage. Camp authorities had social and aesthetic intuition to engage professional artists in a seemingly technical procedure as numbers refreshment. Anybody ca do this (traditional popular argument against abstract art, Conceptualism and ready-made), but only a professional artist has the right - the renewable code should be ever restored by "divine" hand of the artist who is refined in reproduction of the images of "everything". In liberal democratic society the latter, "lower" function comes to the fore, becoming somehow the "higher" function. At this point the artist's guild interest is threatened by technological media, photography and cinema in the first place, which are more effective at serving the mediate "session". Artist hurries to gain a foothold at technological market of "erotic", to become a "photoartist" and to entrench himself as the one who works with technologies. Only the margins of this obligatory photoproduction are left for the "drawing" - incidental dash picturing profiles of the viewers who look at the text from its margins (typical for the drawings at manuscript's margins, as in Pushkin's drawings). It's dark inside a living body, and the "spirit lives in the dark. So, being alive, we possess the same features that we refer to the dead: "souls" or "spirits", that we consider as ours, inhabit our bodies as if in the "other" world; communication with them is conducted through combination of "spiritic sessions" with appealing practices that underlie masturbation "session". Unpredictable spirits may become "erogenous" (or hallucinogenous) for "masturbation of spirit", they evoke our souls from the in-body darkness and attract them to the lit imaginary windows and screens (see R. Bart's book "Camera Lucida" on the nature of this unpredictability). The "sweet darkness", provided by the life of a living body, finds its equivalent in a dark movie theater, from where viewers look at the glowing screen. In the photographic works presented at this exhibition, a "drawing at photograph margins" works as a basic means to simulate the third (besides drawing and photo) powerful media, the cinema. Photo-images, suspended in a "sweet darkness" are taken for movie stills, where movie-time collapses in photo-time, just in order to be started up for the second time and catch up the missing primary image in the secondary "session" time. The sublime and at the same time totalitarian instance, which is artistically renewing social indexes, i.e. Conceptualism, is almost not activated here, if not considering the indexation reserve contained in this text and (in a covert way) in the "drawings on margins". So these margins are enshrouded in a sweet darkness. (from the exhibition catalog) 1. "Medical Hermeneutics" in Russian is abbreviated as MG, hence the play of words |