|
Игорь Макаревич, Елена Елагина
«Игра в крокет» Май 1995 Igor Makarevich, Elena Elagina «Playing croquet» May, 1995 Павел Пепперштейн Игра и коллапс english text Конфуцию приписывают знаменитое высказывание «Если нет ритуала, то о какой музыке может идти речь?» Это высказывание, как нетрудно заметить, имеет форму риторического вопроса. Однако, если мы располагаем ритуалом, то мы уже можем повести речь о некоей «музыке». И мы даже можем спросить себя, как выглядит ритуал, который позволяет «музыке» существовать и, при этом оказывается этой «музыкой» несколько поврежден, запутан, можно было бы даже сказать – подернут ею, как дымом, дымовой завесой или дымовой занавеской. В тематизме данной выставки имеются две вещи, которые, как принято говорить, «бросаются в глаза». Это «игра» и «эзотерика». «Эзотерика» в данном случае является эвфемизмом банального, она заранее отмечена как некая «мелкая бездна» (локус, в котором парадоксальным образом совмещается отсутствие дна с отсутствием глубины), в которой собственно банальное и обитает. В этом нет ничего нетрадиционного – слово «тривиальный», также как и слово «трюизм», происходит от латинского варианта имени богини ночи и магии Гекаты. Это имя Тривия, то есть Тройственная или Троящаяся. К ней взывали в полночь на развилках трех дорог. В таинственной и даже экстатической обстановке, в полночь, на развилке трех дорог, рождается банальное – сладкое, как жертвенный мед, и плоское, стелющееся, как дорога. Что же касается игры, любой игры, то она всегда строится на основе формальной этики: она предполагает договор, группу правил, рамку, специально обработанное место, схему, площадку. Компания людей на старой фотографии, человеческие существа в одеждах начала века, играющие в крокет – они, если пользоваться криминальным жаргоном, вечно «топчут зону» – оставляют пыльные следы на игровом поле, втирают, оттискивают подошвами своих элегантных башмачков и ботинок знаки «мелкой бездны», эзотерические знаки «пропасти без глубины», повреждая этой «музыкой» игровые линии ритуала. Из этих следов, из этих, как сказал бы Фрейд, «задержек», и возникают эзотерические распухания – в «Алисе» крокетные молотки превращаются в фламинго, шары – в ежей, к тому же всем играющим постоянно отсекают головы, что приходится делать, как минимум, дважды – так как у игроков по две головы (ведь они – игральные карты, вовлеченные в другую игру, по другим правилам). Отсюда же возникает Тибет, возникает Сцеживание Большого Молока Братской Матери, возникает «шар с особым номером». В советском фильме «Неуловимые мстители» имеется сцена, в которой белогвардейцы играют в бильярд. Среди них – затесавшийся юный чекист. В решающий момент он делает удар кием по заветному шару, который, на самом деле, является бомбой. Игровое поле разносит на куски. Удвоение ритуалов, наслоение ритуала на ритуал рождает музыку как форму коллапса, как то вязкое место сна, в котором нет времени и которое предшествует пробуждению. Подобным образом обстоит дело и с наслоением двух игр. Карты, играющие в крокет, карты, играющие в заседание суда – все это неудержимо влечет повествование к той клейкой зоне, где автору остается только воскликнуть что-то вроде «Тут все смешалось» или Тут все помутилось, поплыло куда-то...» За фразами этого типа следует либо обморок, либо пробуждение. 
В рассказе Набокова «Ultima Thule» герой испытывает откровение – ему открывается смысл всего. В этот момент он издает столь отвратительный, столь пронзительный и долгий крик, что к дверям его комнаты сбегаются всевозможные люди, даже из соседних домов. Некто вбегает из ночного сада. Про него сказано: «У одного негодяя было в руках пять карт, причем все – козыри». В романе Роджера Желязны «Хроника Амбера» описывается королевская семья, обитающая в «центре миров». Эта семья напоминает пантеон языческих богов, обладающих несметными магическими навыками и силами, «Боги» используют эти гипервозможности для бесконечных внутрисемейных дрязг, интриг и дворцовой борьбы за власть. Члены семьи практически неуязвимы. Среда их обитания напоминает одновременно компьютерные игры и галлюциноз, спровоцированный препаратами-психоделиками. В одном из эпизодов романа вдруг выясняется, что все члены семьи совершенно неспособны переносить воздействие ЛСД – этот препарат полностью выводит их из строя. Описывается галлюциноз одного из принцев, которому ЛСД подсунули враги. В этом галлюцинозе он попадает из напряженного, «силового» мира своих стратегий и приключений в абсурдно-маразматический мир Безумного Чаепития из «Алисы в стране Чудес». Эта, психологически искаженная, цитата из «Алисы « понятна, за ней стоит финальный крик, крик, предшествующий пробуждению: Да вы всего навсего колода карт! «Всего навсего» колодой карт являются и сверхмощные принцы Амбера, эти янтарные боги и творцы миров, которые, в ситуации коллапса, оборачиваются лишь шорохом летящих в лицо листьев, шорохом покоробившихся влажных страниц. В романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» Бендер, в финале фиктивного сеанса одновременной игры, стряхивает шахматные фигуры в лицо «одноглазому любителю». В этом «одноглазом любителе» можно узнать Циклопа, пытающегося встать на пути трикстера Одиссея. Любители игр пытаются жестоко отомстить двум ускользающим эзотерикам – они желают травмировать их не чем-либо, а именно сложенными и опредмеченными игровыми полями – шахматными досками. Однако, их ладья тонет. И на поверхности воды остаются только покачивающиеся, аккуратно расчерченные, игровые поля, Они плывут куда-то без цели, без игроков, без фигур. Где-то посередине широкой реки, там где течение самое быстрое, они встречаются с проплывающим, вскрытым и выпотрошенным стулом, из которого торчит пружина – обнаженная пружина сюжета. Таким образом, при быстром течении, дискурс наконец-то ненадолго встречается с нарративом. Остается вам увидать «лицом к лицу» изображение. (из каталога выставки) |
|
Pavel Pepperstein Game and collapse There’s a famous saying ascribed to Confucius: «If there is no ritual, what music could we talk about?» This saying is a rhetorical question. Though if we have the ritual, then we can talk about some «music». And we might not even ask ourselves what is the ritual that lets the «music» exist, and this ritual is somehow damaged, perplexed and even hazed by this «music». 
There are two themes in this exhibit that «strike the eye» - «game» and «esoteric». «Esoteric» here is an euphemism for banality, it is pointed as a «shallow abyss» (where absence of bottom paradoxically combines with an absence of depth), where banality dwells in. There’s nothing against tradition in it - the word «trivial», as the word «truism», derive from the Latin name of Hecate, the goddess of night and magic. The name Trivia means tripartite or triplicate. She was appealed to at the fork of three roads at midnight. Mysterious and even ecstatic atmosphere gives birth to banality, sweet as oblation honey and flat as road. What concerns the game - any game is built on formal ethics; it presupposes an agreement, rules, a frame, a specially prepared place, a scheme and a field. The company on the vintage photo, these human beings playing croquet leave dusty tracks on the game field, imprint the signs of a «shallow abyss» with their elegant shoes, esoteric signs of «chasm without depth», destroying the game lines of the ritual with this «music». 
Out of these tracks, or «retention» in Freudian sense, do the esoteric tumefactions grow; in «Alice behind the looking-glass» mallets turned into flamingoes, balls into hedgehogs, while every player is decapitated at least twice (as long as the players are the cards involved in the other game with different rules). Here are eventuated Tibet and the Scanting of the Brotherly Mother’s Big Milk, and «a ball with a special number». There was a scene in an old Soviet movie «The intangible avengers» where White Guard officers play billiards with a young Soviet avenger working under cover. At turning point he hits a wished ball which in fact is a bomb. The game field is puled in pieces. Doubling the rituals and overlaying the rituals generates music as a form of collapse, like the viscous part of the dream where time doesn’t exist, and which precede awakening. The same story happened with the two juxtaposed games. Cards playing croquet, cards playing court session - all this inevitably drives the plot to the sticky zone where the author has nothing but exclaim something like «Everything’s mixed up» or «Everything’s fouled up and drifts somewhere...» Phrases like these lead either to faint or to awakening. Hero of Nabokov’s short story «Ultima Thule» experiences revelation, when the meaning of everything is opened to him. At the very moment he yells so disgusting and sharp that people run to his door, even from the neighboring houses. Someone runs in from the night garden, and described as «one rogue had five cards in hand, and all were trump». Roger Zelyazny in his «Chronicles of Amber» describes a royal family that lives «in the enter of the worlds». The family reminds of a pagan pantheon, possessing untold magic spells and powers. «Gods» exploit their hyperabilities just for countless family quarrel, intrigues and palace race for power. Family members are practically invulnerable. Their environment is like a computer game and hallucination, caused by psychedelic drugs. One episode explains that family members absolutely can not bear LSD, this drug totally disables them. There’s a description of a prince’s hallucination, caused by LSD that enemies gave him. In this hallucination he is transferred from the strenuous «power» world of his strategies to the absurdly marasmic world of a Mad Tea-party from «Alice in Wonderland». The following phrase from «Alice» is psychologically distorted, it expresses the final cry before awakening: «You’re just a pack of cards!» «Just a pack» is actually a group of superpowerful princes of Amber, these amber gods and creators, who (in a collapse situation) turn out a rustling boodle of leaves, a whisper of scorched pages. Ilf and Petrov in their novel «Twelve chairs» picture their hero Bender in a final of a fictitious chess tournament throws chess figures into the face of a «one-eyed amateur». In the character of this amateur one might recognize Cyclope, who stands in the way of trickster Odyssey. Game fans tried to revenge on the two escaping esoterics - to hit them with nothing but the checkerboard, a gamefield. Their boat sank and only the accurate gamefields are left floating somewhere, without aim, players or pieces. Somewhere in the middle of the river, where the stream is faster, they meet with a floating chair, ripped and embowelled, with a stuck out spring - a spring of the plot. So, in a fast current discourse finally meets narrative for a moment. You have just see the image «face to face». (text from the exhibition catalog) |