|
Ирина Нахова "Папе нужно отдохнуть" Июль 1996 Irina Nakhova "Daddy needs to relax" July, 1996 Андрей Ковалев english text Пальпирование фикций . . . Классическая картина автоматически содержит в себе "художественную ценность", заключенную в раму и спрятанную в слоях лессировок и красочного слоя. Типовая инсталляция или даже картиноподобный продукт, выходящий с фабрики "современного искусства", состоит из неценных, профанных предметов, по отдельности распадающихся в кучу обыкновенного мусора. Но искусство существует только в восприятии зрителя, который одинаков и для картины Караваджо, и для инсталляции Джозефа Кошута. В обоих случаях зритель вовлекается в пространство произведения искусства посредством зрительных рецепторов и чувства ориентации в пространстве. Таким образом, качество обработки, сделанность и точный баланс пространственных соотношений и составляет внутреннюю, скрытую за оболочкой "концепции" сущность chef d'oeuvre современного искусства. Наблюдая за прихотливой поверхностью той или иной работы, можно сделать выводы гораздо более занимательные, чем те, что рождаются в муках над разгадкой интеллектуальной шарады, которая больше всего бросается в глаза. 
Вот, к примеру, новая инсталляция Ирины Наховой "Папе нужно отдохнуть" в Obscuri Viri дает материал прежде всего для рассуждений о форме. Дело и том, что Нахова - художник одновременно и американский, и московский. Несмотря ни то что из-за некоторого архаического упорства она, кажется, никогда не переставала чувствовать себя художником, Нахова принадлежит к внутреннему кругу московских концептуалистов, но проживает при этом в Штатах. В процессе абсорбции она переняла формальные качества американской консумерической цивилизации, продукт которой неизменно кажется произведенным не руками человеческими, но щупальцами с присосками каких-то инопланетян. Эта оболочка легла на типично русское представление о внутренней форме, когда внешняя поверхность лишь отражает волнения, колебания и бури, происходящие где-то в таинственной и непознаваемой глубине произведения. 
При этом "американская" по форме и московская по содержанию работа Наховой, посвященная сну, замечательно точно соответствует набору программ актуального искусства вкупе с типичными для московского искусства внутренними разборками. К последним относится незабвенный образ старательно спящего на большом экране Иосифа Марковича Бакштейна, который в данном случае иронически представляет "отца" московской концептуалистской мафии, чей сон почтительно охраняет его "бригада". Результат производственной активности Бакштейна представлен равномерно разложенными на полу подушками, на которых нанесены весьма шекочущие воображение фотографии из учебника по судебной медицине. Сии изображения мягко и ненавязчиво апеллируют к возрождаемому "театру жестокости", столь занимающему умы и чувства не только московских, но и зарубежных прогрессивных критиков и художников. Впрочем, очередная, пусть даже и предельно ироническая демонстрация неизбывного солипсизма московских концептуалистов была бы слишком скучна. Посему в инсталляцию Нахова ввела мотив остранения и катарсиса. Подушки неожиданно оказываются жесткими, гипсовыми, и проход по затемненному царству Гипноса ввергает зрителя в опасность больно удариться ногой. Но тому, кто выбрался из этого лабиринта сна, порожденного Бакштейном, которому приписывается порождение всех этих чудовищ, предлагается релаксация: можно расположиться в мягком кресле и, воззрившись на сон Иосифа Марковича, наблюдать магические самодвижущиеся шары, катающиеся по полу перед экраном, прослушивая при этом через наушники чудную итальянскую песню. По словам самой Наховой, ее задачей было "перемолоть зрителя в pulp как в материал, ибо когда зритель сам представляет из себя жесткую конструкцию, восприятия не происходит вообще". 
Тем не менее художник, ставший производителем бумагорезательных машин, молотящих сознание бедного зрителя, сам может быть отправлен на перемолку на старинную мельницу психоанализа. В этом случае бедный спящий Дон Иосиф оказывается ветхозаветным добродетельным Лотом, изведенным из Содома для того, чтобы быть поруганным своими собственными дочерьми. Подсознание, доложу вам, организовано как язык. Об этом говорил еще то ли Лотреамон, то ли Лакан. Про сознание они ничего не говорили, так что нечего беспокоиться о таких пустяках. А язык, в конце концов, и есть форма, средоточие тонкого чувствования эмфатических разводов на поверхности искусства и жизни. 
(газета "Сегодня", 14 августа 1996) |
|
Andrey Kovalev Palpating the fictions . . . A classical painting automatically contains "art value", encased in frame and hidden in the paint layers. A typical installation, or even a painting-like object, coming out of the factory of "contemporary art" consists of invaluable, profane things, that turn into garbage if taken separately. But art exists in the viewer's perception only. Be it a Caravaggio's painting or a Joseph Cossuth's installation, the viewer is engaged in the artwork field through visual sensors and orientation in space. Therefore the inner "essence" of contemporary art's chef d'oeuvre, hidden behind the shell of "concept", actually consists of quality of finish, craftsmanship and a precise balance of space interrelations. Observing the whimsical shape of an artwork, one could come to conclusions far more interesting than those resulting from unraveled intellectual charade that strikes the eye. Let's take, for example, Irina Nakhova's new installation "Daddy needs to relax", shown by Obscuri Viri gallery. Above all it gives ground for a discussion of the form. Nakhova is both an American and a Moscow artist. Despite the fact that she has always considered herself an artist, Nakhova belongs to the inner circle of Moscow Conceptualism, while living in the States. During absorption she has adopted formal values of the American consumer civilization, which products always seem to be shaped by some alien tentacles rather than a human hand. This skin is coating a typically Russian concept of the inner form, when the outer surface is considered as reflection of the thrills and storms going on in the mysterious depth of the artwork. 
In this case the installation by Nakhova - "American" in form and Moscow in content - brilliantly fits the program kit of contemporary art combined with typical internal relationships of Moscow art community. The latter produced an unforgettable character of a Joseph Bakstein, drudgingly sleeping at a big projection screen - an ironic expression of a "godfather" of Moscow Conceptualist Mafia guarded by his goodfellas. Bakstein's product is represented by the rows of pillows on the floor, with scaring images taken from a forensic report. These images appeal to the renascent "theater of cruelty", that dominates the minds of both Moscow and Western progressive artists and critics. However, another demonstration - even ironic - of an addictive solipsism professed by Moscow Conceptualists would have been a bore. So Nakhova has used motives of estrangement and catharsis. The pillows are made of plaster, endangering the viewers feet. Those who managed to slip through this maze of dreams, generated by Bakstein, deserve relaxation. One may comfortably sit in the armchair and, facing Bakstein asleep, watch the magical balls roll beneath the screen, and listen to a sweet Italian song. Nakhova says, her idea was to "crunch the viewer into a pulp, because when the viewer is a rigid construction, there could be no perception at all". 
Nevertheless, the artist who has become a producer of shredders for the viewers minds, might also be sent to an old psychoanalytic grinder. In this case the sleeping Don Joseph becomes a virtuous Lot, taken out of Sodom just to be raped by his own daughters. The subconscious is organized as language. Either Lotreamond or Lacan said something about it; they haven't said anything about conscious, so don't worry. And the language after all is a form or a focus of fine sensibility to emphatic leads on the surface of art and life. (from "Segodnya" newspaper, August 14, 1996) |