Я решил максимально приблизиться к разрешению загадки о природе нижегородских женщин. Посмотрев по местному каналу фильм с Бельмондо, я направился в фешенебельный ночной клуб "Рокко" пить виски и изучать местную ночную жизнь - для очерка.

Клуб "Рокко" - это большое ярко-желтое здание без окон с помпезными колоннами у входа; раньше здесь был кинотеатр. Владелец клуба — один из наиболее интересных нижегородских персонажей, Андрей Климентьев. При коммунистах он сидел за порнографию: у него нашли кассету с "Эммануэлью". Потом его посадил Немцов - за растрату кредита, в которой были виноваты все - и Климентьев тоже, как говорят, в последнюю очередь.

В газетах пишут, что его уголовная кличка Прыщ и что в советские времена он зарабатывал карточной игрой по сто тысяч в день. Он вовремя подарил клуб жене и, просидев полтора года в следственном изоляторе - выйдя на свободу, чтобы избраться в меры и снова сесть, мстил бывшему губернатору как может. На губернаторских выборах он сошелся с Жириновским, встретил его на вокзале и возил по городу в своем "мерседесе".

Стоянка перед клубом была забита "мерседесами", "шевроле", "джипами", "Волгами", украшенными немыслимым количеством молдингов и спойлеров.

Все это, за исключением навороченных "Волг", казалось до боли знакомыми атрибутами ночной жизни. Предчувствуя погружение в знакомую атмосферу я заплатил за вход и вошел внутрь.

В огромном темном зале мягкое "техно" сменяли русский "поп" и медленные танцы. По залу носились лучи прожекторов. Я взял в баре виски и сел за столик так, чтобы видеть сразу всю картину: от танцевального зала и колышащихся фигур на сцене до столиков с одинокими женщинами — по восемь дам за каждым.

И тут, разглядывая танцующих, я почувствовал какой-то дискомфорт, какую-то нелепость во всей картинке – ну конечно — нижегородские девочки резвились во все тех же легких летних платьях, светлых или с замысловатыми узорами. Они отплясывали, лихо и неумело, рэп в воздушных коротеньких юбках и белых босоножках. То здесь, то там мелькали редкие деловые платья и черные сетчатые кофточки типа "душная ночь". С красными платьями надевались белые туфли, с белыми — черные "лодочки". Из трех десятков девочек только две-три были одеты по случаю в маечки и белые носки и кроссовки в стиле "американская школьница" — но и среди них имелись оригиналки, танцевавшие в сандалиях.

В Нижнем проститутки недорогие — но ни одна не вызывала во мне желания или интереса. И все же одним своим присутствием они создавали то немногое, что наличествовало в клубе от атмосферы ночного заведения. Если бы не этот взвод девиц, мрачно тянувших коктейли за столиками в центре зала и выходивших отплясывать популярные мелодии как на шейпинг, "Рокко" был бы похож на деревенскую дискотеку.

Выпив еще пару виски, я поднялся и под тяжелыми взглядами женщин с центральных столиков вышел из бывшего кинотеатра. После пары встреч завтра я уезжал домой. Цвела липа, я был пьян и уютно хотелось спать.

Камышов сидел на скамейке перед мэрией, ждал приезда Склярова. Исхода выборов не знал никто, но надежда на победу Склярова в первом туре казалась почти иллюзорной. Мы договорились созвониться ночью в воскресенье, когда станут известны первые результаты.

Скляров потерял на митингах голос и говорил с трудом. Я сказал ему, что скорее всего будет второй тур.

— А кто в этом виноват? — просипел он, выпучив глаза и намекая на "кудрявого", затем смягчился. — Ладно, пиши. Явка будет 60 процентов, а у меня будет 57.

— Он что, купил избирком? — спросил я у Камышова, когда мы вышли из здания.

— А черт его знает, не чувствую ситуации. Может, по городу и купил. Но в селе? Нет шансов. Но вообще я не знаю, чем все это кончится. Подождем — увидим.

По мобильному я вызвонил Гуляева. Он сидел дома. Мы договорились, что я подъеду. Жара так и не спадала - я опустил стекла в машине, но в ней все равно было душно, как в печке.

Гуляев обитал в нижнем городе, на другом берегу Оки. Нижний город почти целиком состоял из рабочих районов. Он жил в Московском - в оазисе сталинского дома с квадратным двором и облупившейся штукатуркой. На скамейке за зелеными кустами играли в домино.

В ванной у Гуляева я заметил туфли его жены - с острым носочком, небольшой каблук, ремешки и застежка сзади. Стелька была из хорошей кожи, местами потемнела, она была из светло-коричневой кожи с матовым отливом. Туфли лежали под раковиной, слегка потрескавшиеся, со складкой на подъеме. Это был знак поразительной одомашненности помещения, который плохо вязался с угрюмым Гуляевым, шатавшемся из комнаты на кухню вдоль стеллажений с Генри Миллером, Чеховым и Набоковым. Выпив кофе и удостоверившись в том, что все варианты листовок, которые придумал Гуляев с Сергеем оказались негодными, я с облегчением вышел на улицу. 

Было жарко как в Италии. Полуразрушенные балконы дома были оплетены ветвями разросшихся деревьев. Ветра во дворе почти не было - тишина была насолько полной, что я слышал каждый стук костей по столу за кустами, когда мужики ритуально бряцая матершиной делали ходы. Мы были в раю. Воздух сочный и упоительный. Настроение прекрасное. Я вздохнул полной грудью, завел машину и поехал в Москву. 

В воскресенье ночью мне позвонил Камышов. Скляров набрал всего на четыре процента больше, чем Ходырев. Второй тур — недели через две. Мы решили, что в понедельник и вторник я буду заниматься московской прессой, а потом опять поеду в Нижний. Камышов намекнул, что оплата будет зависеть от исхода выборов. Сошлись на схеме "60Х40".

— Ну как, нашел Александра Матросова? — спросил я.

— Нашел. Всегда найдем, — засмеялся Влад.

За два дня в Москве мне нужно было найти способ использовать центральную прессу, а потом ехать в Нижний и приниматься за полевую работу.

В понедельник шел дождь. На улице было влажно и серо. Я отправился к своему другу Максу Фрайерману за советом. Я знал, что он вел антикоммунистическое направление президентской предвыборной кампании и мог помочь мне разобраться с центральными СМИ. Вообще Макс Фрайерман был кинопродюсером и бизнесменом-самородком, хотя старался походить на художника. Когда удавалось, выбивал госзаказ на картину, когда не удавалось — продюсировал сюрреалистическое малобюджетное кино и издательские проекты, не брезгуя, впрочем, организацией выставок псевдокоммерческого искусства: на огромных полотнах были изображены вход в "Савой" или "Метрополь", сияющие машины в ауре неоновых вспышек рекламы, из которой набриолиненный затылок помогал выйти даме в мехах.

Я созвонился с ним по мобильному и нашел его в студии. Когда я вошел, он работал за лэптоном. Щеки его покрывала двухнедельная щетина. В круглых очках Макс походил на Спилберга, хотя сходство это нельзя было признать определяющим: Фрайерман был человеком не менее амбициозным, но более молодым и универсальным. В основе этой универсальности лежало открытие, что так или иначе любые достижения и успехи конвертируются в деньги и наоборот. Я познакомился с Максом, представляя ему несколько сырых проектов, которые он воспринял с профессиональным интересом и необычайной обходительностью.

На сей раз я представлял заказчика и деньги, а потому получил шанс узнать Фрайермана с другой стороны. Я рассказал ему про кампанию и попросил помочь советом. Макс слушал внимательно и заинтересованно. Ну конечно, сказал я, ты мог бы участвовать в кампании, если хочешь, — думаю, там можно найти финансирование. Макс был готов подключиться на контракт в 100 тысяч долларов, учитывая срочность работы - до голосования оставалось меньше двух недель. Но чтобы начинать действовать, требовались какие-то идеи.

Я объяснил схему "нижегородское Приморье".

— Хорошая идея, — одобрил Макс. — Но этого мало.

Минут за сорок я рассказал про то, как проходила агитация первого тура. Макса особенно удивило, что в Нижегородскую область приехала почти в полном составе фракция КПРФ Госдумы. Он задумался и рассмеялся. Если они тратят такие деньги, значит, не могут не рассчитывать их как-то возместить.

Трудно было с этим не согласиться.

— Ты понимаешь? Коммунистам нужна Нижегородская область, чтобы обеспечить дополнительные поступления в партийную казну. Например, — Фрайерман мечтательно уставился в потолок, — на проект народного телевидения. .. Представляешь себе — независимый канал! — сказал Макс и начал набирать номер на мобильном. — То есть Новгород...

— Нижний, — поправил я. — Ты поаккуратней с этим, они себя третьей столицей считают.

— Ладно. Так вот, Нижний оказывается пешкой в игре. Как он там — карман России? Карман компартии. Я думаю, это... Але, Саша? Слушай, скажи Игорю, чтобы приезжал. Да, срочно. Пускай берет такси — и в студию. Хорошо. Договорились, пока.

Я с удивлением наблюдал, как Макс на глазах менялся. Его сонливая богемность и протяжные интонации уступили место напору и азарту, которых я от него совсем не ожидал.

— А знаешь сколько еще таких игрушек осталось с президентской кампании?

Восхищение хваткой Макса, наверное, было написано у меня на лице. Я понял, что Скляров победит на выборах, и почувствовал, как откуда-то возвращается бессмысленная тоска уже в виде бесконечной скуки, грозившей припадками нарколепсии и двухнедельной зевотой. Через полчаса мы уже созванивались с Камышовым.

В Нижнем я пробовал водить "Волгу". Она действительно шла мягко, как корабль, но в последний момент выяснилось, что у нее нужно раз в неделю смазывать переднюю подвеску — три точки смазки с каждой стороны. Правда, когда сухая погода, можно раз в месяц. Кому нужны лишние хлопоты?

Я вернулся в Москву на поезде и купил "Жигули".