Когда человек умирал, кто-нибудь из его родственников, обычно, самых близких, либо же из числа товарищей или лучших друзей, если умерший был одинок, готовили тело к похоронам. Его наряжали в самые лучшие одежды, а бывало, что родственники и друзья приносили и свои прекрасные наряды для покойного. Тело, вытянутое в длину, с прямыми руками по бокам, клали на накидки или одеяла и плотно заворачивали в них, после чего многократно перетягивали веревками. В таком виде покойного выносили из палатки, помещали на травуа и перевозили к месту захоронения, при этом вся семья шла следом. Вместе с телом клали его боевое снаряжение: ружье, лук и стрелы, топор и ножи, а также трубку, табак и вещи, которыми при жизни он дорожил больше всего. Если лук и стрелы умерший хранил в колчане из шкуры пумы и ценил их очень высоко, это оружие могли передать самому близкому его другу. Так обычно поступали родственники, даже если человек ничего не завещал при жизни. Щит и магическую связку, вывешивавшиеся перед входом в палатку, не всегда клали на помост. Из табуна, ранее принадлежавшего покойному, выбирали самого лучшего коня, седлали его, набрасывали уздечку и приносили в жертву у могилы умершего хозяина. Случалось, что в такой способ убивали нескольких лошадей. Когда тело закрепляли на дереве или на высоком помосте, животные были застрелены на земле, прямо под телом покойного. Даже когда хоронили самоубийцу, следовали этому обычаю, хотя такой человек и не мог никогда попасть в Сейан.

Дух умершего искал тропу, следы ног на которой говорили о том, что она ведет к Млечному Пути и дальше к лагерю среди звезд. Там он встречал своих друзей и родственников, ушедших из жизни ранее, и в дальнейшем жил вместе с ними.

Когда умирал очень уважаемый человек, один из стариков пел над телом умершего древнюю песню и молился Великому Духу, сотворившему людей - Ma'ka mai yo'tsim an'stom ai, чье имя дословно означает "Великий Дух, занимающийся творением". Эта церемония проводится и сегодня, по сути она и является похоронной службой. Песня и молитва предшествуют выносу тела из палатки или из дома, в котором он раньше жил. Сам ритуал коротенький и занимает всего несколько минут.

Похороны устраивают вскоре после смерти ввиду того, что люди опасаются духов умерших. После смерти от человека остается его призрак, а дух, очевидно, на какое-то время задерживается возле тела и может забрать с собой дух живого человека. Подобные страхи особо распространены среди детей, так как их дух еще не настолько силен, чтобы устоять перед духом мертвого. По поверьям, эта сила очень явственно себя проявляет, пока тело не вынесут из жилья.

Проявлением скорби среди родственников является обрезание волос. Жена, мать и часто сестры коротко обрезали волосы, а также ножами сильно увечили кожу на голове, а иногда и на ногах. Случалось также, женщины отрубывали себе палец на руке. Родственники-мужчины не резали себе ноги, а расплетали косы и оставляли волосы свободно спадающими.

Женщины пускали себе кровь, только когда юноша-родственник был ранен или убит на войне. Считалось, что если он пролил кровь, то и женщины должны ее пролить; в случае же смерти мужчины по причине болезни скорбь не сопровождалась пусканием крови. Иногда можно было видеть, как после смерти воина, у которого было много родни, длинный эскорт женщин, причитающих и скорбящих, ходил вокруг лагеря, и у каждой из них ноги были обнажены и сильно кровоточили. Военный головной убор, если такой имелся у погибшего юноши, несла первая женщина, его копье - вторая, а лошади молодого человека, некоторые в военной раскраске, с подвязанными хвостами и перьями в гривах и в хвостах, трусцой бежали рядом.

Кровь с ног и с лиц не смывалась очень долго, и иногда женщины ходили босыми в течение месяца. Родственники умершего, и мужчины, и женщины, оплакивали покойника у могилы, причитая вместе с самыми близкими его друзьями. Жена, дочь или мать иногда оставались рядом с телом юноши почти сутки, отказываясь от пищи и воды, и часто только родные силой могли увести их в лагерь. В дальнейшем на протяжении еще длительного времени более-менее регулярно родственники посещали могилу и оплакивали умершего, даже если он умер лет 20 назад.

Северные Шайенны рассказывают, что люди, которые, потеряв родственника, не обрезают волосы и не увечат свое тело, обязаны оплакивать умершего длительное время, тогда как те, кто жертвовал своими волосами и кровью, освобождались от публичной скорби. Некоторые люди не любили таких причитаний и, обрезая волосы, освобождали себя от этой обязанности. Женщина, потерявшая родственника, который умер после болезни, носила на себе следы скорби как минимум год, но обычно, намного больше. Большую часть имущества умершего отец, а иногда и братья раздавали чужим людям. Бывало, что как только в лагере узнавали о смерти соплеменника, возле его палатки собирались почти все жители селения. Все родственники оплакивали умершего, а вдова либо сама, либо одна из ее сестер принималась выносить имущество из палатки и сбрасывала вещи на землю перед собравшимися. Палатку сносили и тоже отдавали кому-нибудь, а когда все расходились, случалось так, что вдова оставалась с одним одеялом, покрывавшим плечи, лишившись всего своего скарба. Раздача имущества осуществлялась, как только тело покойного выносили из палатки и по возможности вскоре после смерти.

Таким образом, если человек умирал и оставлял вдову и двух-трех детей, они, раздав все свое имущество, вынуждены были идти к своим дедам или дядям и жили с ними год-два. За это время, как правило, кто-нибудь из родственников расщедривался на палатку вдове, она ставила ее рядом с жильем своего брата, и тот снабжал ее мясом. Со временем она забирала к себе сначала одного ребенка, затем второго, и так пока они все полностью не обживутся в новой палатке. Мальчики, лишившиеся отца, рано учились охотиться и помогали матери, принося домой мясо. Так или иначе, семья жила и оставалась цельной. Часто вдовы выходили замуж второй раз, но всякий раз они сами решали, поступать так или иначе, и если выходить замуж, то за кого. Если какой-нибудь мужчина предлагал ей это, она сначала смотрела, как он относится к ее детям, а затем могла попросить его подарить отцу и братьям по лошади, после чего переходила жить к нему.

Тела мужчин, женщин и детей клались на настил на дереве, на помост, опорой которому служили шесты, в прерии, на постель в специальной палатке, в пещере или в расщелине среди скал. Но бывало, что просто клали на землю, а сверху наваливали кучу камней.

Когда одновременно умирало несколько человек - такое часто случалось, когда в племени буйствовала эпидемия, либо же после сражения - тогда на один настил на дереве клали по два-три тела.

Воина, погибшего в бою с врагом, почти всегда оставляли лежать среди прерии. Иногда тело его накрывали одеялом, но чаще и этого не делали. Считалось, что когда волки, койоты, орлы, канюки и другие животные съедят тело, они таким образом разнесут кусочки его по всем прериям.

Садится-на-Облако и его товарищи, погибшие в битве с Пауни в 1852 году, не были похоронены. Соплеменники подобрали их останки, сложили в узкой лощине посреди равнины и укрыли поверх одеялами. Люди, видевшие тело Садится-на-Облако после сражения, рассказывали, что он был скальпирован, голова, руки и ноги отрезаны, а живот распорот. Чтобы собрать все его тело, понадобилось какое-то время, но тем не менее это было сделано и останки укрыты. И у Шайеннов, и среди Арапахо, когда юноша в скальповой рубахе и в военном головном уборе был убит на поле боя, очень почетным считалось оставить его тело нетронутым, предоставив врагам право раздеть его. Самые прекрасные наряды и украшения не снимали с убитого, хотя и не совсем понятны мотивы этого обычая. Возможно, мертвого оставляли в боевом наряде, чтобы он с честью мог предстать взорам врагов, когда они подойдут к нему поближе. Но с другой стороны, если юноша оставлял свой головной убор или любимого коня в лагере, а сам был убит в походе, это военное имущество переходило к одному из членов военного общества, в котором он состоял.

Когда человек был ранен в бою и умирал по пути домой, воины сооружали небольшой шалаш, что-то типа палатки потения, и клали туда тело на подстилку из полыни, завернув его в одеяла. Шалаш накрывали сначала травой, потом корой, а поверх всего этого расстилали накидку и прикалывали ее колышками внизу по кругу.

Обычно, песни скорби по умершему товарищу пели члены военного общества, к которому он принадлежал, но к ним иногда присоединялись и отец, мать, сестры и тетки. Если умерший был вождем, пели песни военного общества Вихиунуткиу. В таких песнях слов не было.

Раньше старые Шайенны много рассказывали о новых болезнях, занесенных белыми людьми и страшно губительных для индейцев. Наверное, самой ужасной для Шайеннов была эпидемия холеры 1849 года, тогда, говорят, она унесла жизни половины людей племени. Когда она впервые появилась, половина Шайеннов стояла лагерем на р.Смоки-Хилл, где Кайова проводили свою церемонию Целебной Палатки.

Дикобраз-Медведь, сын Беломордого Быка, вождя Оивиманах, был там, когда холера заявила о себе. Она убила сначала танцора из Кайова, когда он плясал в ритуальной палатке, а затем был поражен индеец Осейдж, сидевший снаружи и наблюдавший за танцем. Беломордый Бык принялся кричать, требуя, чтобы все Шайенны спасались и как можно быстрее убирались прочь из этого места. Они тут же разобрали палатки и бежали к северу на протяжении всей следующей ночи, наутро достигнув Симаррона. Но разбив лагерь на новом месте, Шайенны один за другим стали умирать. Тогда смерть нашла и Женщину-Сову, мать жены полковника Бента. Маленький Старик, храбрейший человек, одел свой боевой наряд, оседлал любимого коня и помчался по лагерю, сжимая в руке копье и крича: "Если я смогу увидеть ее (холеру) и если я узнаю, откуда она пришла, я отправлюсь туда и буду сражаться с ней!" И в это время он забился в судорогах, упал с коня и умер на руках у своей жены. Люди вновь в страхе бежали прочь, всю ночь проведя в песчаных холмах в дороге, на этот раз к р.Арканзас. Тогда к северу от лагеря Кайова, переправившись на другой берег Арканзаса, Хевхаитаниу повстречали группу Смирного Коня, который направлялся на юг, и принесли эпидемию в его лагерь.