Когда мы узнаем, что кто-то оснастил техникой безвестную школу или профинансировал социальную программу, мы искренне радуемся за тех, кому помогли. Благое дело сделано. Но давайте честно признаемся: в абсолютную бескорыстность подобных поступков многие не верят. Мол, зачем-то это было нужно... В России сложилось двойственное отношение к благотворительности. Она приветствуется в целом, но конкретный филантроп оказывается под подозрением. Причем не только рядовых граждан, но и государства. Это можно объяснить и национальным менталитетом, и тем, что уж очень много неблаговидного было сделано под прикрытием библейского мотива «помоги ближнему». Пять лет в России существует Благотворительный фонд Владимира Потанина, президента компании «Интеррос». Первые шаги фонда — это небольшая стипендиальная программа для студентов северных вузов. Сегодня ежегодный вклад Потанинского фонда в образовательные и культурные программы составляет около 10 млн долларов. За пять лет поддержку фонда получили более 9000 студентов и сотни преподавателей многих вузов страны. У нас в гостях Лариса Зелькова, генеральный директор Фонда В. Потанина. Наш корреспондент Наталья Анисимова беседует с ней об истинной и мнимой благотворительности, а также о том, как, оказывается, трудно бывает в России творить добро.
— Как родилась идея создания фонда, ведь это немалые деньги, а они никогда не бывают лишними. И получаете ли вы желаемый результат?
— «Интерросу» повезло с акционерами и менеджерами — с самого начала своей деятельности, с 1991 года, компания занимается благотворительностью. Правда, тогда в стране эта деятельность принимала порой странные формы, и мы тоже не избежали некоторых «детских болезней». Среди них — хаотичность, бессистемность и, вполне понятно, низкая эффективность случайной помощи.
В 1998 году произошла большая реструктуризация группы, изменилась система управления активами. Тогда и было принято принципиальное решение: благотворительность должна быть профессиональной. Так в 1999 году возник Потанинский фонд.
В выборе приоритетов сомнений не было ни у кого. Все создатели фонда, в том числе и Потанин, считают, что проблема образования и воспитания молодежи — одна из ключевых для России, ведь разруха рождается прежде всего в головах.
Довольны ли мы результатами? В полной мере, наверное, это невозможно, но в главном — да. А главным для нас является уверенность в том, что мы вкладываем именно в тех людей, которые способны многое изменить к лучшему как в жизни отдельно взятой компании, организации, так и в жизни всей страны. Мы следим за тем, что происходит с участниками программ спустя год, два, три. Насколько они успешны как профессионалы и личности.
Так вот, по нашим наблюдениям, ребята, которые победили в наших конкурсах — со светлыми головами, активной и созидательной жизненной позицией, — после окончания университета удачно трудоустраиваются. Более того, 80 процентов работают по специальности. По сравнению с общероссийской статистикой это очень высокий показатель. Когда компания берет на стажировку потанинского стипендиата, он практически всегда остается в штате, быстро растет и собирает вокруг себя «креативную группу» таких же, как он, стипендиатов. Компания очень довольна, и это лучшая оценка нашей работы.
— Где вы находите работодателей, которым интересны студенты? Ведь молодежь без опыта на сегодняшнем рынке труда не востребована.
— Во всех федеральных округах наши специалисты проводят деловую игру для стипендиатов и представителей работодателей. Мы делаем это «с упорством маньяков» вот уже третий год. Первый раз собрать представителей кадровых служб, органов власти было очень трудно. Никто не хотел тратить время на «общение с малолетками».
Второй раз было уже легче, у работодателей сложилось некоторое положительное, хоть и смутное впечатление: мол, не очень понятно, что за игру устраивает Потанинский фонд, но студенты, принимающие в ней участие, просто классные. Процесс пошел, и в этом году я рассчитываю на сознательную активность кадровиков и работодателей. Нам важно сломать психологию взрослых людей — их невнимание к талантливой, но не обладающей опытом молодежи.
Еще один способ продвижения наших ребят в жизнь — активная пропаганда их успеха в СМИ. Мы часто публикуем репортажи с конкурсов, интервью и фотографии победителей. Благодаря этому появился бренд «потанинский стипендиат», который заметно повышает карьерные возможности вчерашнего выпускника.
Правда, из-за большого количества рекламных публикаций мы долгое время выслушивали упреки в том, что занимаемся пиаром самого Потанина. Со временем, которое все расставляет по местам, в корысти нас подозревают все меньше и меньше.
— Есть ли у фонда и господина Потанина конкретные, возможно, долговременные цели, ради которых тратится столько денег? Иначе: на какие дивиденды, прямые или косвенные, рассчитывает «Интеррос» от своей благотворительности?
— Если говорить о дивидендах, то только употребляя это слово в кавычках. Прежде чем я их назову, хотелось бы сказать об общепринятом у нас отношении к благотворительности. В нашем обществе существует миф, что настоящие российские меценаты (обычно называют 5 — 6 имен) остались в прошлом, и они, мол, делали все тайно и тихо, потому что «не ради славы, а по требованию души». Но как бы мы тогда узнали об их деятельности? Откуда бы у нас взялась Третьяковская галерея, если купец Павел Михайлович Третьяков скрывал свое имя?
Да, тайна уместна и оправданна, если ты даешь подаяние, милостыню. Об этом действительно не говорят. Но если ты хочешь добиться некоего социального эффекта, изменений в жизни общества, то без помощи или хотя бы одобрения твоих действий этим самым обществом не обойтись.
Уже в момент создания фонда мы решили быть абсолютно публичными, несмотря на то что смотрели на нас с большим подозрением. Самые распространенные догадки по поводу «истинных целей» Потанина были связаны с тем, что, мол, он собирается баллотироваться в губернаторы того края или города, где мы на тот момент работали.
Я считаю, что перекос в общественном сознании, подозрение мецената в наличии двойного дна, затаенной корысти — это мощный тормоз в развитии российской благотворительности. Очень неприятно заниматься столь затратной деятельностью, если она не оценена обществом. Если в спину тебе еще и камень кидают: «Поскупился, сытый буржуй»...
Наш мотив и мотив лично господина Потанина таков. Мы хотим, чтобы лет через 10 — 15 вместо нас в России работали (и гораздо лучше!) люди, которые смогут сделать жизнь более достойной, людей — счастливыми, страну — процветающей. Мы не ждем от наших стипендиатов вложений в «Интеррос», мы надеемся, что они смогут изменить нашу общую среду.
— С начала девяностых российская благотворительность заметно развилась. По разным оценкам, ее совокупный бюджет составляет от полумиллиарда до миллиарда дол-ларов в год. Однако под ее флагом продолжают орудовать немало мошенников. Поэтому подозрительность общества вполне оправданна. Как и настороженность к благотворителям государства. Вы не полагаете?
— Давайте тогда всех с рождения объявим ворами по определению и запретим любую негосударственную деятельность. Только ведь и на государственном поприще есть множество способов для мошенничества.
На мой взгляд, государство по отношению к данному некоммерческому сектору свои обязанности не выполняет. С одной стороны, оно постоянно дискредитирует благотворительную деятельность, а с другой — не соз-дает прозрачного, эффективного и удобного механизма для контроля и отчетности в этой сфере. А если существующая законодательная база несовершенна, то совершенствуйте, а не действуйте по принципу «не пущать!». На мой взгляд, не давая ходу отечественной благотворительности, государство таким образом облегчает себе жизнь. Ему так проще.
Очень жаль, вот на Западе большинство важнейших социальных и гражданских проектов реализуется не из бюджета, а на средства как раз некоммерческого сектора.
— А как действуют филантропы в «просвещенной Европе» и чего же конкретно не хватает нашим меценатам для более успешной деятельности?
— Вся западная филантропия построена по двум принципиальным моделям. Одна из них — это сбор пожертвований частных граждан. Не Рокфеллеров, Потаниных, Абрамовичей, а людей, которые имеют средний доход. В Великобритании около 60 процентов всего благотворительного фонда составляют именно частные пожертвования, там эта культура очень развита, есть множество телевизионных шоу, которые популяризируют конкретные благотворительные программы. И в США около 45 процентов благотворительного бюджета — личные средства.
Другая модель «устроена» следующим образом. Организация аккумулирует пожертвования частных лиц и вложения бизнеса, называет это капиталом, размещает его на рынке и на доходы от него осуществляет свою деятельность. Так работают все крупнейшие западные фонды, включая наиболее известные у нас фонды Сороса, Маккартура, Форда, Карнеги, Нобеля... Они имеют возможность планировать деятельность на много лет вперед и защищены от разорения.
Западные государства поощряют некоммерческий сектор: для него созданы специальные налоговая система, система отчетности, нормативы и так далее. Это очень разумно, потому что в развитой экономике такие фонды еще и крупные инвесторы, ведь собранные деньги надо где-то размещать. Так что все заинтересованы, чтобы благотворительных фондов было как можно больше.
В наших условиях деятельность такого фонда неэффективна, потому что он облагается всеми налогами, которые существуют. Мало того что в фонд поступает уже «очищенный» от налогов капитал, но и в дальнейшем за каждый свой шаг, каждую копейку фонд вынужден еще раз расплачиваться. Снова приходится говорить о тотальной подозрительности государства: мол, если создать льготные условия для благотворительности, то под ее прикрытием начнется массовое бегство от налогов. Но сильное государство создает законодательную базу, эффективные механизмы контроля, а не стрижет всех под одну гребенку.
Так что на данном этапе в России развивается в основном корпоративная благотворительность, личные деньги граждан почти не востребованы. Хотя радует уже то, что меценатствуют не только крупные компании, но и средний бизнес. И постепенно благотворительность проникает в самые разные сферы жизни общества: образование, культуру, спорт...
— Например, губернатор Чукотки купил футбольный клуб...
— А вы знаете, что при этом Абрамович тратит ежегодно около 100 млн долларов своей компании на программы для жителей Чукотки? Если он на оставшиеся деньги купил «Челси», то это, по моему убеждению, его личное дело. Понимаю, что у этой истории есть некоторый посторонний привкус, но я бы не стала считать деньги в чужом кармане.
— В условиях, когда государство не способствует развитию российской благотворительности, может быть, правительство адресно поддерживает истинных филантропов? Наверняка у нас найдется десятка полтора-два имен и фондов, которые уже зарекомендовали себя как честные организации и которым правительство при желании могло бы создать благоприятные условия. Вот Потанинскому фонду официальные власти как-нибудь помогают?
— Абсолютно никак. Более того, в отношении российских фондов проводится дискриминационная политика. Смотрите сами. У нас есть грантовый конкурс для преподавателей, и суммы грантов, как я уже говорила, облагаются налогами для их получателей. Конечно, мы не допускаем, чтобы наши победители, в основном люди весьма небогатые, были наказаны за то, что приняли участие в программе, и потому увеличиваем сумму грантов соответственно размеру налоговых отчислений.
И одновременно мы знаем, что существует список исключительно зарубежных благотворительных фондов, утвержденный на федеральном уровне, гранты которых не облагаются подобными налогами.
— В вашем голосе звучит понятная обида. Ну а Министерство образования, местные комитеты, высшая школа сотрудничают с фондом, сочувствуют вашим идеям?
— Конечно. Однако работники образования не пишут налоговый кодекс. А вообще-то за пять лет у нас образовался широкий круг единомышленников, которые понимают и помогают решать наши проблемы. В течение этого года, я считаю, сделан даже прорыв. Мы преодолели недоверие и замкнутость военных вузов и чиновников военного образования, так что новая программа стипендий курсантам военных училищ приобрела наконец четкие очертания.
В военном образовании действуют усредненные показатели, и у молодого человека мало шансов отличиться. В Минобороны это понимают, но ничего изменить не могут: армия есть армия... Хорошо, что уже на второй год сотрудничества фонда с работниками военного образования нам удалось найти общий язык.
Теперь мы разрабатываем грантовую программу для военных преподавателей. Они находятся в еще более удручающем положении, чем их гражданские коллеги, поскольку лишены возможности дополнительного научного заработка.
...Еще думаем над тем, чтобы делать партнерские проекты с зарубежными фондами, сейчас разрабатываем такой «пилот». Очень важно привлекать технологии, деньги, опыт крупных иностранных фондов, многие из которых существуют больше ста лет. С их помощью мы хотим стать более сильными, чтобы в свою очередь помогать молодым и талантливым россиянам сделать нашу жизнь лучше.
Наталья Анисимова
Источник: Санкт-Петербургские Ведомости