В 1962 году отец получил наконец-то отдельную квартиру: 28,5 м2, смежные комнаты на 4-х на последнем 4-м этаже. Зимой частенько задувало на чердак, потолок протекал и мне приходилось несколько зим подряд выбрасывать снег сквозь чердачное окно обратно на крышу. В остальном же это была уже отдельная квартира. После перестройки, выбросив кладовку, мы получили 3 комнаты. Мне с братом досталась средняя, окно которой выходило на торец соседнего дома. Дом красного кирпича, как и наш, он заслонял всякую перспективу. Но как ни странно это помогло мне научиться смотреть сквозь предмет используя свои знания и фантазию.
В пятом классе у нас прибавились не только предметы, но и двое второгодников. Один из них, по прозвищу "Саса", всегда жевал на уроках круг колбасы. Половину он сьедал, а второй половиной игрался, приставляя ее к причинному месту. Это его развлекало. Второй был высок и угрюм. Оба отказывались учиться категорически. С их появлением в классе воцарился мат. Новый стиль быстро переняли братья-близнецы Капустины. Другие тоже не отставали; я был одним из последних.
Самой утонченной натурой в классе была девочка по имени Люся. Ее внимание пытались попеременно завоевать все. Как-то на сборе металлолома я решил показать себя и поднять в одиночку что-то тяжелое. Кончилось конфузом — от натуги я пукнул (лучший абзац для критика и название уже есть — "Как он пукнул в интернет") .
Летом, когда я был не в лагере, я обычно сидел на заборах — так было дальше видно. С одного забора было рукой подать до городской тюрьмы, хотя как я ни пытался разглядеть там людей, это мне никогда не удавалось. С другого забора я перелезал на дерево и воровал вишни. Родители частенько получали сообщения: вашего Валерку опять видели на заборе. Однажды перелезая через невысокий чугунный штакетник я на минуточку присел. Из забытья меня вывела не боль, а легкое ощущение тревоги. И правда, что-то липкое текло по левому бедру. Оказывается я повис на стержне как на шампуре. В другой раз я глубоко расцарапал себе живот. Эти следы детства остались у меня на всю жизнь.
Я с детства мечтал иметь спортивный велосипед. Но было ясно, что позволить себе его купить мы не могли (отец учился на дневном в Москве). Потом появилась вторая мечта — карманный радиоприемник. Я стал медленно копить деньги на самый дешевый, "Гауя". Он стоил тогда 21 рубль. Но нереализованное желание передвигаться легко и просто и, главное дальше, чем пешком, давало о себе знать. И вот случай — мальчишка со старого двора, прослышав, что у меня есть приемник, пришел с предложением: подержанный спортивный велосипед против моего радио. Я сразу же согласился.
Было лишь одно препятствие — мне было уже 13 лет и я вообще не мог кататься. Пробовать при свидетелях ,со слабой надеждой на то, что окружающие воспримут мои неизбежные падения с пониманием, не приходилось. Выход я нашел быстро. К счастью было начало летних каникул. Я вставал ежедневно в 5 утра и учился ездить на пустынных еще улицах. Свидетелей кроме любопытных городских воробьев не было.
И теперь, в Мюнхене, велосипед всегда со мной (14KB) .
Одним из первых признаков достатка было купленное мамой верблюжье одеяло. Оно было дорогой и солидной вещью в доме. Как-то в начале лета Вовка Гуреев раздобыл палатку и мы вчетвером решили организовать небольшой поход за город с ночевкой. Место выбрали хорошее: рядом вода, небольшой лесок. Припасы еды: супы-концентраты, крупа и чай были приготовлены заранее. Один из друзей Вовки захватил на мое несчастье свежие яйца. Я все время переживал, чтобы наше одеяло не прожгли ненароком, но случилось следующее. Проснувшись теплым солнечным утром раньше всех я стал разжигать костер, чтобы приготовить чай. Стали понемногу вставать и ребята. Я забрался в палатку, чтобы убрать одеяло обратно в рюкзак, но это уже было не одеяло — это было нечто ранее бывшее любимой вещью в доме, а теперь представляло собой уродливый натюрморт из смятого одеяла и глазуньи из 3-х яиц. Ребята дружно засмеялись. Оскорбление было настолько сильным, что я бросился вон из лагеря. Я пробежал километра три и повалился на теплую траву от горя, усталости и голода. Возможно со стороны это выглядит и смешно, но тогда мне так не казалось.
Меня искали, но ушли все же без меня. Я пролежал несколько часов разглядывая облака и думая о вечном. Это меня немного успокоило. В лагерь я уже больше не возвращался и к вечеру вернулся домой. Бурной реакции со стороны мамы к моему удивлению не было. Но после того Вовка Гуреев не разговаривал со мной два месяца. Потом все постепенно улеглось. И, хотя закадычными друзьями мы уже не были, он все же предложил мне так же как и он поступить в секцию бокса. К этому времени мы уже жили в разных дворах. Занятия в секции мне нравились. Вовка заходил за мной и мы шли дальше через парк у нашего дома болтая о том, о сем.
Через 2 месяца был мой первый бой. Противник попался на вид неказистый, хотя я тоже был не Геракл. Неказистый, но напористый. К тому же мне с первой же минуты было обидно, что меня бьют. Но поделать я ничего не мог. Мне хотелось поскорее закончить и уйти. Короче я проиграл и больше уже никогда не приходил в секцию. Мой друг охладел ко мне окончательно. Ему вероятно не были понятны мотивы случившегося, вероятно он решил, что в первом случае я повел себя не как мужчина, а во втором просто струсил.
Сейчас мой бывший друг Вовка Гуреев живет там же в Белгороде, у него трое детей. Что он думает обо всем этом, да и вспоминает-ли вообще?
Моя первая школа стояла на улице имени Сталина, которая затем была переименована в Коммунистическую. Это была восьмилетка. В конце 7 класса меня приняли в комсомол и сразу же избрали секретарем комсомольской организации школы как надежного общественника: я посещал школьный хор и другие мероприятия, был экскурсоводом в школьном музее Ленина.
В сентябре 1964 мы всей школой выехали на природу проводить физкультурный праздник. В середине дня, в разгар соревнований, вдруг появились военные. Выяснилось следующее: кто-то взломал замок склада боеприпасов и стащил какое-то количество боевых детонаторов (опять война?). Двое сознались, один при этом с детонаторами в штанах беспечно играл в футбол. Офицер собрал всё, что нашел и показал как взрывается один детонатор — образовалась ямка величиной с дыню. А ведь у Юры в штанах нашли полтора десятка этих блестящих трубочек.
Это было первое персональное дело, которое мне довелось вести в новой должности. По моей инициативе и решению собрания Юра был исключен из комсомола, но райком решения не утвердил и он отделался строгим выговором. Так-ли легко отделался караульный, который покинул свой пост, я не знаю. Наш завуч и учитель математики Тамара Ивановна опекала меня особенно. Как-то в начале осени 1964 я был дома один, когда зазвонил телефон. Я знал наверное, что это опять она с очередным поручением по комсомольской части. Я решил не подходить, но телефон звонил не переставая снова и снова. Я упорно не снимал трубку. Так продолжалось часа 2 или 3. Я был рад, что мне удалось выдержать осаду. В результате же оказалось, что в наш город и только на один день приезжали преподаватели из школы математики при МГУ искать таланты в провинции. Математика тогда была моим любимым предметом и легко мне давалась. Но, видно не судьба, свой первый шанс круто изменить свою жизнь я упустил.
Вскоре после этого случая я посмотрел ГДРовский фильм из другой жизни "Лисы Аляски". В нем два пилота патрильной машины стерегли просторы не нашей земли, одного из них звали Джим Лесли. Он мне понравился сразу и я решил перенять его имя как кличку для себя, я даже выцарапал на задней крышке своих часов Джим. Это было моей тайной.
Когда я пишу эти строки моя жена говорит, что описание моей жизни — лучшая терапия для меня. Возможно она права. А может быть это материал для психотерапевта — последователя Фрейда? Тоже возможно.
На выпускной вечер я сфотографировался на память с Вовкой Гуреевым, потом мы купили бутылку портвейна и распили ее вдвоем в школьном саду мужественно, но без гусарства. Дальнейшее по понятным причинам я не помню.
