Летом 1965 мать повезла меня с братом на море: сперва 5 дней Одесса, затем 10 Севастополь. Одесса мне понравилась, хотя жили мы у черта на куличках, к тому же у меня был переходный возраст. Мы были даже в знаменитом оперном театре, конечно же гуляли по Дерибасовской, купались на пляже в Аркадии. О театре говорили, что второй такой стоит в Вене. Позднее, побывав в Венской опере, я понял, что это далеко от истины. Однако оригинал имеется и стоит по сей день в Дрездене. Севастополь вспоминается своей Графской пристанью, памятником погибшим кораблям, до которого я доплывал и там, на камнях, загорал. А еще огромным кладбищем, куда моя мать обязательно решила пойти. Ей там понравилось и, несмотря на полуденную жару, мы прогуляли среди могил полдня.
В сентябре 1965 я пошел в другую школу, десятилетку. Это была вновь построенная светлая и просторная школа, которая была значительно больше нашей старой. В ней было три девятых класса. Школа как бы проглотила меня и я не проявлял более прежней активности.
Валька с нашего двора за лето в городе пристрастился к радиотехнике. К этому времени в Белгороде очень развилось радиолюбительство на средних волнах, конечно нелегальное. Техническая часть состояла из генератора-трехточки или приставки, которая выполнялась очень просто. Делалось это так. Из подходящего металла изготовлялось шасси с отверстием под панель лампы 6п3с (годилась и 6п6с), каркасом для катушки являлась гильза патрона от охотничьего ружья, пара конденсаторов и резисторов и подсоединение в определенне точки в радиоприемнике завершали все дело. Итак простой передатчик был готов. Микрофоном служила радиоточка. Помню у меня в нашем приемнике "Кама" на передачу мне приходилось открывать крышку проигрывателя. Таких "передатчиков" было по городу до сотни. Позывные выбирались по вкусу: "Директор кладбища", "Скотобаза", "Импульс", "Багдадский вор" и пр. Передавали музыку, переговаривались, некоторые крутили блатные песни. Мат висел на проводах. Каждый считал делом чести поставить другому оценку: "5 - 9 - 5" разносилось по эфиру. Открыто договаривались и открыто встречались. Власти молчали. И вот в начале сентября я решил попробовать свое детище: "Я — "Салажёнок", я — "Салажёнок", вызываю всех на прием!". Тишина. через 10 минут прибегает знакомый с другого конца дома, звонит в дверь и запыхавшись говорит: "Слушай, очень близко от нас появился какой-то "Салажёнок". Тогда я с гордостью показал ему причину его восторга. Затем я попытался найти партнера в эфире, промучился около часа и стал сам слушать, но эфир на СВ как вымер. Я крутил ручку настройки туда и сюда, но было тихо как в гробу. Наконец кто-то тихо, но восторженно произнес с кавказским акцентом: "Я — "Кармен". Кроме нас двоих в эфире никого не было. Это было в воскресенье.
В понедельник, придя с работы, отец первым делом сказал: "Сворачивай станцию". Оказалось, что в очередную встречу в субботу было задержано около 50 человек, аппаратура конфискована и на родителей наложены штрафы. Вскоре появился фельетон в областной газете с такими пассажами: "Директор кладбища" — "Так как милиция много работает и не много отдыхает, я предлагаю ей небольшой концерт джазовой музыки!". "Я борт НН, прошу посадки" — "Я "Импульс" — посадку запрещаю и прочие менее острые печатные образцы народного творчества. Я подчинился отцу. Мой же одноклассник Вовка Калинин был одержим идеей и на следующий год снова вышел в ефир: потерял все и родители получили 150 руб. штрафа. Позднее, в Магадане, отец запретил мне радиолюбительство окончательно по причине близости Аляски. А после окончания училища, я работал в радиоцентре сперва в Контрольно Корректировочном Пункте. ККП — бюро по наведению передатчиков — глушилок на "вражеские" голоса; затем, в бюро радиотелеграфии. Между нами помещалось то самое бюро, которое по заданию КГБ прослушивало круглые сутки весь эфир. В ККП в 3 смены работали по 3 девочки, которые корректировали передатчики с генераторами мешающего действия — ГМД и "сажали" их прямо на волну "Радио Свобода", БиБиСи или "Немецкой волны". В итоге в эфире раздавался известный рев, через который лишь изредка, благодаря халатности девочек, прорывались обрывки передач. Передатчик "уходил". Но через некоторое время его снова "сажали" поверх "ненужной" волны. Не глушили только "Голос Америки" — была особая договоренность. В ноябре 1989 глушение отменили, но М.Горбачев все-же посетовал во время визита в С.Ш.А., что там не развиты короткие волны из-за чего передачи советского радио практически кроме специалистов и эмигрантов никто не слушает. Соответственно "правдивое" слово сов. пропаганды никогда не достигало своей цели.
Мой отец в конце 1965, будучи уже замначальника ОБХСС, имел обвинительный материал на одного из высоких белгородских начальников. Дело обещало быть громким, но хода не давали, возможно из-за высокого покровительства. Отец не отступал. Это затянулось до начала 1966 года. Позднее я видел его письменне обращения в какие-то инстанции включая журнал "Крокодил". Все кончилось компромиссом и отцу предложили повышение — должность нач. ОБХСС всей магаданской области. После семейного совета он стал готовиться к переезду. Мы должны были еще пройти медкомиссию и закончить весеннюю четверть в школе. Из мед. выводов запомнился один по отношению ко мне — питание удовлетворительное. Так закончилось мое белгородское детство.
Перед самым отьездом (мы сидели уже на тюках и чемоданах) — звонок в дверь. Я, как был в трусах, открыл. Трое одноклассников и с ними девочка. Юрка Перелыгин отозвал меня в сторону и обьяснил, что девочка из параллельного класса, Гала Галкина, любит меня. Надо признаться, что я ее не замечал, но теперь я был польщен. Но через несколько дней мы улетали далеко и надолго.
Магадан мне не очень понравился. Как я писал в письме приятелю по нашему белгородскому дому в поселок Сеймчан (это еще дальше вглубь колымского края) : "Магадан — это деревня с большими домами". Он уступал по величине и развитию даже нашему провинциальному Белгороду. К счастью я сразу нашел новых друзей. Юрка Чеботарев был симпатичным парнем и учился в горном техникуме. Валька Налетов как и я учился в 9-м классе. Его мать где-то дежурила сутками и мы собирались у него за картами и водкой. Юрка уже имел девочку, мы же только мечтали. Юрка впоследствии женился и спился; Валька, вернувшись после окончания института в Магадан, через год попал в подпитии под машину — насмерть.
Вскоре пришло лето. У меня был план и отец помог мне его осуществить. После школьной практики я уехал в Сеймчан к приятелю, где поступил на работу рабочим на дражный полигон. Весь 6-часовой рабочий день я следил за тем, чтобы исправно поступала вода в скважины и оттаивался грунт, на который постепенно наступала драга. Драга — это 5-этажный дом на сваях. Она скребет грунт и дальше просеивает его много раз в поисках золота. Изредка попадаются самородки. В основном же на выходе получается обогащенная масса с 60% металла. Сохранность этого металла была основной заботой моего отца. За 6 лет работы он получил орден "Знак почета", чин полковника и ценные подарки. Таким образом заработав деньги я в следующие зимние каникулы улетел в Москву; далее поездом — в Белгород, чтобы увидеться с Галой.
Я вернулся успокоенный и больше о ней почти не вспоминал. Сейчас она живет с дочерью и работает в белгородской мэрии, пару лет назад спрашивала обо мне у отца.
После окончания 10 класса я с Валькой Налетовым поступал в Магадане в рижский институт ГА. Я готовился по методичкам МГУ и физтеха, но подготовка не шла. Перед первым письменным экзаменом по математике я пошел смотреть "Фантомаса". Это мне вышло боком - я не смог на экзамене собраться, "полез в дебри", потерял время, запаниковал и в итоге не решил ничего. "2".
Таких как я "подбирали" у нас училища ГА, я хотел в Ригу, но из больших городов остался только Омск. Через пару дней я был уже в форме и выполнил задания не только себе, но и двум другим ребятам.
Итак я оказался в сибирском городе Омске в казарме летно-технического училища, где мои "товарищи" по роте повесили прямо перед кроватью шарж на меня с подписью "иностранец" за то, что я не был похож на других и не пытался это скрывать. Отличия были невелики: военная форма и "нормальное" советское детство невелировало почти все.
Я любил the Beatles, хотя языка не знал и текстов не понимал. А еще Высоцкого. Я первый купил переносной магнитофон "Орбита" и выходил с ним в увольнения и самоволки. Я хотел быть самим собой. Да, пожалуй это было моей первой конфронтацией с окружающим меня обществом.
В 1961 я был безмерно горд, что Ю.Гагарин — советский, а в 1968 я уже страстно желал проигрыша советской сборной на чемпионате мира по хоккею, но, увы общество выигрывало.
А шел 1968 год — студенческие выступления в Париже и танки в Праге. Понимал-ли я происходящее? Наверное нет. Вера еще оставалась.
Когда в 1970 я приехал на работу в Магадан, то мой новый друг сказал мне: "С твоей верой (в коммунизм естесственно) тебе будет очень тяжело. Разочарование будет горьким". Сам он был прагматиком. Весельчак, тамада, он всегда был душой компании. Умер от запоя в Магадане в 1984 году.
После окончания училища я вернулся в Магадан. Отец по выслуге лет и в возрасте 48 лет в 1972 году вышел на пенсию и вернулся с матерью в Белгород, я остался один и стал сражаться за ордер на доставшуюся мне квартиру.
