6.1  К «Греческому Чуду» через Суды и Традицию Логос-Агона

 

Не знаю, каким представляет себе меня мир, но са­мо­му се­бе я ка­жусь прос­то ре­бён­ком, ко­то­рый иг­ра­ет на мор­ском бе­ре­гу и за­ба­вля­ет­ся, от­ыс­ки­вая луч­ше об­ка­тан­ные ка­меш­ки или бо­лее кра­си­вые, чем обыч­но, ра­куш­ки, в то вре­мя как ве­ли­кий оке­ан ис­ти­ны ле­жит пе­ре­до мной, ещё девст­вен­но не­по­знан­ный.

Исаак Ньютон

Наука, включая и философию, поле­мич­на по са­мой сво­ей при­ро­де, а по­ле­ми­чес­кое не­от­де­ли­мо от аго­наль­но­го.

Йохан Хёйзинга

Философы ушли с моря и посели­лись в го­ро­дах, ушли с Аго­ры и ста­ли хра­ни­те­ля­ми Му­зе­у­ма, ушли из жиз­ни, из сво­их до­мов в Афи­нах и ос­та­лись жить лишь в ви­де на­пи­сан­ных слов, свёр­ну­тых в свит­ки и по­став­лен­ных на со­от­ветст­ву­ю­щие пол­ки в ог­ром­ной Алек­санд­рий­ской би­бли­о­те­ке.

Роберт Брамбо

Научное исследование струк­ту­ры че­ло­ве­чес­ко­го об­щес­тва и про­те­ка­ю­щих в нём ин­тел­лек­ту­аль­ных про­цес­сов – за­да­ча ги­гант­ская. Об­щес­тво – са­мая слож­ная из всех жи­вых си­стем на зем­ле, и на­ши по­зна­ния о нём по­ка ещё очень по­верх­ност­ны. Но я уве­рен, что че­ло­век до­стиг по­во­рот­но­го пунк­та в сво­ей ис­то­рии и об­ла­да­ет на дан­ный мо­мент по­тен­ци­аль­ной спо­соб­нос­тью по­ко­рять но­вые и не­из­ве­дан­ные вер­ши­ны.

Конрад Лоренц

Любая цивилизация, достойная так назы­вать­ся, за­ни­ма­ет­ся по­ис­ком ис­тин. Мыс­ля­щие лю­ди не мог­ли не пы­тать­ся по­нять мно­го­об­ра­зие яв­ле­ний при­ро­ды, раз­га­дать тай­ну по­яв­ле­ния на зе­мле че­ло­ве­ка, по­стичь смысл жиз­ни и вы­яс­нить пред­наз­на­че­ние че­ло­ве­ка. Во всех древ­них ци­ви­ли­за­ци­ях, кро­ме од­ной, от­ве­ты на эти во­про­сы да­ва­лись ре­ли­ги­оз­ны­ми ли­де­ра­ми и при­ни­ма­лись все­ми. Един­ствен­ным ис­клю­че­ни­ем бы­ла ци­ви­ли­за­ция, со­здан­ная древ­ни­ми гре­ка­ми. Гре­ки со­вер­ши­ли от­кры­тие, ве­ли­чай­шее из ко­гда-ли­бо со­вер­шён­ных че­ло­ве­ком: они от­кры­ли мо­гу­щест­во ра­зу­ма. Имен­но гре­ки клас­си­чес­ко­го пе­ри­о­да, до­стиг­ше­го наи­выс­ше­го рас­цве­та в пе­ри­од VI–III вв. до н. э., по­ня­ли, что че­ло­век на­де­лён спо­соб­нос­тью мыс­лить, на­де­лён ра­зу­мом, ко­то­рый, опи­ра­ясь на на­блю­де­ния и опыт, спо­со­бен от­кры­вать ис­ти­ны.

Нелегко ответить на вопрос о том, что при­вело гре­ков к их от­кры­тию. Пер­вые по­пыт­ки ос­мыс­лить ок­ру­жа­ю­щий че­ло­ве­ка мир бы­ли сде­ла­ны в Ио­нии, гре­чес­ких по­се­ле­ни­ях в Ма­лой Азии, и мно­гие ис­то­ри­ки пы­та­лись объ­яс­нить это сло­жив­шей­ся в Ио­нии об­щест­вен­но-по­ли­ти­чес­кой об­ста­нов­кой. Так, в Ио­нии бы­ла бо­лее сво­бод­ная, чем в ев­ро­пей­ской Гре­ции, по­ли­ти­чес­кая струк­ту­ра, что по­влек­ло за со­бой оп­ре­де­лён­ное пре­не­бре­же­ние к тра­ди­ци­он­ным ре­ли­ги­оз­ным ве­ро­ва­ни­ям. Од­на­ко на­ше зна­ние гре­чес­кой ис­то­рии до VI в. до н. э. но­сит на­столь­ко фраг­мен­тар­ный ха­рак­тер, что не­воз­мож­но дать сколь­ко-ни­будь ис­чер­пы­ва­ю­щее объ­яс­не­ние от­ме­чен­но­му фе­но­ме­ну.

Со временем греки принялись размышлять над поли­ти­чес­ки­ми си­сте­ма­ми, эти­кой, юрис­пру­ден­ци­ей, ра­цио­наль­ны­ми пу­тя­ми вос­пи­та­ния мо­ло­дё­жи и мно­ги­ми дру­ги­ми ви­да­ми че­ло­ве­чес­кой де­я­тель­нос­ти. Их глав­ный вклад, ока­зав­ший ре­ша­ю­щее вли­я­ние на всю по­сле­ду­ю­щую куль­ту­ру, со­сто­ял в том, что они взя­лись за изу­че­ние за­ко­нов при­ро­ды. [17,гл.I,cс.18–19]

Под этим «протоколом наблюдения» ионий­ского фе­но­ме­на, из­вле­чён­но­го из кни­ги Мо­ри­са Клай­на [17], скре­пя серд­це по­ста­вят под­пи­си спе­циа­лис­ты и мно­гих дру­гих ес­тес­твен­но­на­уч­ных дис­цип­лин, про­сле­жи­ваю­щих свои древ­не­гре­чес­кие кор­ни. Та­ко­во об­ще­при­ня­тое кли­ше со­вре­мен­но­го ви­де­ния древ­не­гре­чес­ко­го пе­ри­ода за­рож­де­ния и раз­ви­тия за­пад­ной вет­ви куль­ту­ры и по­зна­ния. За уди­ви­тель­но ко­рот­кий пе­ри­од сво­его бур­но­го раз­ви­тия (VI–III вв. до н. э.), срав­ни­мый по дли­тель­нос­ти со вре­ме­нем по­след­не­го на­тис­ка на­уки но­во­го вре­ме­ни (XVII–XX вв.), древ­ние гре­ки сде­ла­ли «не­по­сти­жи­мые» от­кры­тия и про­де­мон­стри­ро­ва­ли по­том­кам пло­до­твор­ность от­кры­тых ими форм и средств раз­ви­тия (сти­му­ля­ции) рас­су­доч­ной де­я­тель­нос­ти че­ло­ве­ка. «Не­по­сти­жи­мо», по­сколь­ку мы не на­хо­дим у них ни од­но­го из ис­ко­мых на­ми ме­ха­низ­мов и дви­жу­щих сил, спо­соб­ных, в со­от­ветст­вии с на­ши­ми тео­ри­ями эко­но­ми­чес­ких сти­му­лов, в та­кой сте­пе­ни сти­му­ли­ро­вать про­цес­сы ис­клю­чи­тель­но про­дук­тив­ной по­зна­ва­тель­ной ак­тив­нос­ти.

Вынужденная ссылка на фрагментарный характер зна­ния ис­то­рии это­го пе­ри­ода крас­но­ре­чи­во сви­де­тель­ству­ет об от­сутст­вии в на­шем рас­по­ря­же­нии тео­рии че­ло­ве­чес­ко­го по­зна­ния, адек­ват­ной пред­ме­ту и ис­то­ри­чес­кой си­туа­ции. Толь­ко не­зна­ние ис­тин­ных (глу­бин­ных) ме­ха­низ­мов че­ло­ве­чес­ко­го по­ве­де­ния и по­зна­ния де­ла­ет нас не­спо­соб­ны­ми за хо­ро­шо из­вест­ны­ми фак­та­ми уви­деть кар­ти­ну за­ко­но­мер­но раз­во­ра­чи­ва­ю­щих­ся про­цес­сов. Не вла­дея ес­тест­вен­ны­ми оч­ка­ми-тео­ри­ей, мы ви­дим толь­ко раз­роз­нен­ные фраг­мен­ты и сви­де­тель­ства, упор­но от­ка­зы­ва­ющи­еся сло­жить­ся в цель­ную, гар­мо­нич­но устро­ен­ную кар­ти­ну. И в от­чая­нии про­из­но­сим язы­чес­кое (пред­на­уч­ное) по фор­ме за­кли­на­ние: – Мыс­ля­щие лю­ди не мо­гли не пы­тать­ся по­нять мно­го­об­ра­зие яв­ле­ний при­ро­ды… Труд­но при­ду­мать бо­лее не­ле­по по­стро­ен­ную фор­му­лу, вы­ска­зан­ную пред­ста­ви­те­лем на­уч­но­го ес­тест­во­зна­ния. Та­кое вы­ска­зы­ва­ние бы­ло бы ес­тест­ве­нно встре­тить раз­ве что в на­уч­ных тру­дах спе­циа­лис­та по фи­ло­соф­ской гно­сео­ло­гии или ме­то­до­ло­гии нау­ки, раз­де­ля­юще­го взгля­ды на ис­то­рию куль­ту­ры и по­зна­ния, со­звуч­ные с иде­ями фи­ло­со­фии ис­то­рии Ге­ге­ля.

Историками культуры, науки и философии накоп­лено до­ста­точ­но мас­тер­ски вы­пол­нен­ных по­ло­тен с древ­не­гре­чес­кой на­ту­ры. При вни­ма­тель­ном и за­ин­те­ре­со­ван­ном рас­смот­ре­нии всех этих по­ло­тен с «древ­не­гре­чес­ко­го чу­да», бро­са­ет­ся в гла­за од­но их об­щее (ви­до­вое) ха­рак­тер­ное свой­ство. Все они, пусть и в раз­ной ме­ре, – не бо­лее, чем «про­то­ко­лы на­блю­де­ния» (ис­то­ри­ков), не­дос­та­точ­но на­гру­жен­ные объ­яс­няю­щи­ми (про­яс­няю­щи­ми) ес­тест­вен­но­на­уч­ны­ми мо­де­ля­ми (схе­ма­ми), спо­соб­ны­ми ре­кон­стру­иро­вать ес­тест­вен­но ра­бо­таю­щие ме­ха­низ­мы, от­ветст­вен­ные за про­ис­хож­де­ние изо­бра­жае­мой ис­то­ри­чес­кой на­ту­ры.

Как и в любом другом акте познания и его резуль­та­тах (про­дук­тах), сте­пень и глу­би­на рас­кры­тия (при­бли­же­ния к) сущ­нос­ти объ­ек­та от­об­ра­же­ния оп­ре­де­ляе­тся глу­бо­ко не­ли­ней­ной фор­му­лой, вы­ска­зан­ной Аль­фон­сом Бер­тил­ло­ном: – Мож­но ви­деть лишь то, что на­блю­да­ешь, а на­блю­дать лишь то, что уже на­хо­дит­ся в со­зна­нии. Эта фор­му­ла до­стой­на то­го, что­бы быть усво­ен­ной в про­цес­се ана­ли­за до­ста­точ­но­го ко­ли­чест­ва при­ме­ров и вне­дрён­ной, тем са­мым, в ра­бо­чий ин­стру­мен­та­рий (со­зна­ние и под­со­зна­ние) каж­до­го ис­сле­до­ва­те­ля ес­тест­вен­но­на­уч­но­го на­прав­ле­ния, до­стой­на име­но­вать­ся од­ним из ос­нов­ных за­ко­нов «эво­лю­ци­он­ной тео­рии по­зна­ния»за­ко­ном Бер­тил­лона.

«Объективное знание. Эволюционный подход» (Карл Поппер)

Всё это [иллюстрирующее закон Бертиллона] справедливо также и для орга­нов чувств. Преж­де все­го они со­дер­жат тео­рети­чес­ки по­доб­ные ожи­да­ния. Орга­ны чувств, та­кие, как глаз, под­го­тов­лены реа­гиро­вать на опре­де­лён­ные отоб­ран­ные собы­тия из окру­жаю­щей сре­ды, на та­кие собы­тия, кото­рые они «ожи­да­ют», и толь­ко на эти собы­тия. По­доб­но тео­риям (и пред­рас­суд­кам), они в це­лом бу­дут сле­пы к дру­гим собы­ти­ям: к та­ким, кото­рых они не пони­ма­ют, кото­рые они не мо­гут ин­тер­пре­тиро­вать (по­тому что эти собы­тия не соот­ветст­вуют ка­кой-либо спе­цифи­чес­кой про­бле­ме, ре­шае­мой орга­низ­мом) (см.: Lakatos I. and Musgrave A. (eds). Problems in the Philosophy of Science. Amsterdam, North-Holland, 1968. p. 163).

Классическая эпистемология, рассматривающая наши чувственные вос­при­ятия как «дан­ные», как «фак­ты», из кото­рых дол­жны быть скон­стру­иро­ваны наши тео­рии по­сред­ством неко­то­рого про­цес­са ин­дук­ции, мо­жет быть опре­де­лена как до­дар­ви­нов­ская. Она не­спо­соб­на учи­ты­вать то, что так назы­вае­мые дан­ные на са­мом деле явля­ются при­спо­соби­тель­ными реак­ци­ями и тем са­мым ин­тер­пре­та­ция­ми, вклю­ча­ющи­ми тео­рии и пред­рас­суд­ки и, по­доб­но те­ори­ям, про­пи­тан­ными гипо­тети­чес­кими ожи­да­ния­ми, то, что не мо­жет быть чис­того вос­прия­тия, чис­тых дан­ных, точ­но так же, как не мо­жет быть чис­того язы­ка на­блю­де­ния, так как все язы­ки про­пита­ны те­ори­ями и мифа­ми Z. Точ­но так же, как наши гла­за сле­пы к не­пред­ви­ден­ному или нео­жи­дан­ному Z, так и наши язы­ки не­спо­соб­ны опи­сать это…

Это рассуждение о том, что теория или ожидания встроены в наши органы чувств Z, пока­зыва­ет, что эпи­сте­моло­гия ин­дук­ции тер­пит не­уда­чу даже преж­де, чем она дела­ет свой пер­вый шаг. Она не мо­жет начи­нать­ся с чувст­вен­ных дан­ных или вос­при­ятий и стро­ить наши тео­рии на них, так как не су­щест­вует та­ких ве­щей, как чувст­вен­ные дан­ные или вос­прия­тия, кото­рые не по­стро­ены на тео­риях (или ожи­дани­ях, то есть би­оло­ги­чес­ких пред­шест­вен­ни­ках линг­вис­ти­чес­ки сфор­му­лиро­ван­ных тео­рий Z). Та­ким обра­зом, «фак­ты» не явля­ются осно­вой тео­рий, а так­же их га­ран­ти­ей: они не бо­лее на­дёж­ны, чем ка­кие-либо из на­ших тео­рий или «пред­рас­суд­ков», но даже ме­нее на­дёж­ны, если вооб­ще мож­но гово­рить об этом (ра­ди аргу­мен­та­ции мы до­пус­каем, что чувст­вен­ные дан­ные су­щест­вуют и не явля­ются изо­бре­тени­ями фило­со­фов). Орга­ны чувств вклю­чают в себя экви­ва­лент при­ми­тив­ных и не­кри­ти­чес­ки при­ня­тых тео­рий, кото­рые ме­нее ши­роко про­вере­ны, чем науч­ные тео­рии. Бо­лее того, не су­щест­вует язы­ка для опи­са­ния дан­ных, сво­бод­ного от тео­рий Z, пото­му что мифы (то есть при­ми­тив­ные тео­рии) воз­ника­ют вмес­те с язы­ком Z. Не су­щест­ву­ет жи­вых объ­ек­тов (ни жи­вот­ных, ни рас­те­ний) без про­блем и их проб­ных реше­ний, кото­рые экви­ва­лент­ны тео­ри­ям, хотя впол­не мо­жет су­щест­во­вать жизнь без чувст­вен­ных дан­ных или так ка­зать­ся (по край­ней мере у рас­те­ний). [40]

При просмотре через естественные очки (фильтры) «эволюционной теории познания» или «эво­люци­он­ной эпис­те­моло­гии», зало­жен­ных Кон­ра­дом Ло­рен­цем (в рабо­тах: «Кан­тов­ская кон­цеп­ция a priori в све­те со­вре­мен­ной био­ло­гии» [35] и «По ту сто­рону зер­ка­ла» [36]), даже са­мых «пол­ных» поло­тен с «древ­не­гре­чес­кого чу­да», мыс­ля­щим лю­дям не мо­жет не бро­сить­ся в гла­за зияю­щая лаку­на в их цен­траль­ной час­ти. Или в силу вы­рабо­тан­ной с года­ми при­выч­ки, или пови­ну­ясь дик­тату ин­туи­ции, обре­тён­ной в комп­лек­те с дру­гими нара­бо­тан­ными ес­тест­вен­но­науч­ными схе­ма­ми, или по ка­кой-то дру­гой, пока неве­до­мой при­чине, но мы опре­де­лён­но ожи­даем уви­деть там изо­бра­же­ние са­мого глав­ного «древ­не­гре­чес­кого чуда». Вне­дрён­ные в нас тем или иным пу­тём пред­став­ле­ния о прин­ци­пах по­стро­ения ес­тест­вен­но­науч­ной ком­пози­ции ис­под­воль дела­ют своё дело. Ка­кое-то вре­мя и мы упор­но ищем клю­чи, спо­соб­ные от­крыть нам до­ступ к тай­нам про­ис­хож­де­ния всех тех чу­дес, кото­рые, слов­но из рога изо­би­лия, рас­сыпа­ны щед­рою ру­кою пе­ред на­шим сму­щён­ным взгля­дом. Мы не мо­жем за­ста­вить себя пове­рить, что пе­ред нами пос­лед­ствия са­мого «на­ту­раль­но­го» чуда, заме­нив­шего це­лый комп­лекс ес­тест­вен­но сфор­миро­вав­ших­ся меха­низ­мов и зако­но­мер­нос­тей, от­ветст­вен­ных за ес­тест­вен­ное ста­но­вле­ние (φυσις (phisis)) це­лой рос­сыпи древ­не­гре­чес­ких «чу­дес».

Ещё в худшем положении находятся историки, берущие на себя труд писать все эти полот­на, не имея пе­ред со­бой ни нату­ры, ни за­слу­жива­ющих долж­ного дове­рия ко­пий с поло­тен, напи­сан­ных непо­сред­ствен­ными участ­ника­ми тех ис­тори­чес­ких собы­тий. При­бавь­те к это­му от­сутст­вие у них столь необ­ходи­мого в этих об­стоя­тель­ствах тео­рети­чес­кого об­ъяс­няю­щего меж­дис­цип­ли­нар­ного ин­стру­мен­та­рия, рав­но как и дру­гих неза­виси­мых «средств на­блю­де­ния», снаб­жён­ных филь­тру­ющи­ми и кор­рек­ти­рую­щи­ми си­сте­мами. Раз­ве не срод­ни нас­тоя­щему чуду появ­ле­ние в та­кой поч­ти без­на­дёж­ной ситу­ации эпо­халь­ной рабо­ты ни­дер­ландс­кого исто­рика куль­туры Йо­хана Хёй­зин­ги «HOMO LUDENS» («Че­ло­век иг­раю­щий») [26]? Рабо­ты, в кото­рой со­вер­шен­но непо­сти­жи­мым обра­зом были вы­све­чены и мас­тер­ски опи­саны как раз те са­мые су­щест­вен­ные и фун­да­мен­таль­ные со­став­ляю­щие, кото­рые не­обхо­димы одно­вре­мен­но и для по­сти­же­ния при­роды (φυσις) древ­не­гре­чес­кого фено­мена, и для ква­лифи­циро­ван­ного опи­са­ния мно­жест­ва дру­гих зага­доч­ных явле­ний в куль­туре.

Нам сейчас уже трудно смоделировать в себе и прочувст­вовать в полной мере истин­ные масш­табы той про­пас­ти, что про­сти­ра­лась (в пер­вой трети XX в.) меж­ду из­бран­ным им пред­ме­том ис­сле­дова­ния (ро­ли игры в про­цес­сах ста­но­вле­ния куль­ту­ры) и об­ъек­тив­ным со­сто­яни­ем раз­ви­тия всех тех наук, каж­дая из кото­рых была непо­сред­ствен­но заня­та осво­ени­ем сво­ей части об­щего пиро­га – че­лове­чес­кой куль­туры. Соот­ветст­вен­но, – труд­но оце­нить всю меру гени­аль­нос­ти авто­ра «HOMO LUDENS», кото­рый даже не имел воз­мож­нос­ти опе­реть­ся в сво­ей рабо­те (1933–1938) на ре­зуль­таты, полу­чен­ные пси­холо­гией, кото­рая сама в ту пору ещё пре­бы­вала в поис­ках на­дёж­ной опо­ры, шара­ха­ясь из од­ной до­ста­точ­но про­из­воль­ной спе­куля­ции от­носи­тель­но при­роды чело­века в дру­гую, столь же сом­ни­тель­ного ка­чес­тва.

Попробуйте поставить себя в ситуацию, когда современная вам наука-психология и отно­ше­ние к её «до­сти­жени­ям» со сто­роны ува­жае­мых кол­лег при­нуж­дают вас гово­рить об игре и куль­туре, сос­тав­ляю­щих ос­нов­ной пред­мет ваше­го ис­сле­дова­ния, ниже­сле­дую­щим обра­зом:

Всякая Игра есть прежде всего и в первую голову свободная деятельность. Игра по при­казу уже боль­ше не игра. В край­нем слу­чае она мо­жет быть не­кой навя­зан­ной ими­таци­ей, вос­про­из­веде­нием игры. Уже бла­го­даря сво­бод­ному ха­рак­теру игра выхо­дит за рам­ки при­род­ного про­цес­са. Она при­сово­куп­ляет­ся к нему, рас­по­лага­ется по­верх него как укра­ше­ние, убор. Ра­зуме­ется, сво­боду тут сле­дует пони­мать в бо­лее широ­ком смыс­ле слова, при кото­ром не за­тро­нуты проб­лемы де­тер­ми­низ­ма. Мож­но было бы ска­зать так: для детё­ны­шей жи­вот­ного и де­тей чело­века эта сво­бода ещё не су­щест­вует; они не мо­гут не иг­рать ибо так по­веле­вает им ин­стинкт и по­сколь­ку игра слу­жит раз­ви­тию их те­лес­ных и се­лек­тив­ных спо­соб­нос­тей. Но, вво­дя тер­мин «ин­стинкт», мы пря­чем­ся за неко­то­рое неиз­вест­ное, а заго­дя вы­став­ляя впе­рёд пред­поло­жи­тель­ную по­лез­ность игры, до­пус­каем petitio principii *. Ребё­нок и жи­вот­ное игра­ют, пото­му что испы­тыва­ют удо­воль­ствие от игры, и в этом за­клю­чает­ся их сво­бода Z. [26,сс.17–18]

*  Petitio principii (лат.) – мнимое или недо­статоч­ное осно­ва­ние для дока­за­тель­ства, аргу­мент в спо­ре, сам ну­жда­ющий­ся в под­твер­жде­нии или дока­за­тель­стве. [26,с.386]

Вот в такие карикатурные формы диалектики был вынужден упаковывать свои мысли Хёй­зин­га, же­лав­ший избе­жать упрё­ков в «пси­холо­гиз­ме» со сто­роны сво­их высо­ко­учё­ных кол­лег. С од­ной сто­ро­ны, недо­пус­тимо по­сяг­нуть на «сво­бо­ду» игра­ющих, а с дру­гой – поз­воли­тель­но со­слать­ся на удо­воль­ствие от игры как на побу­ди­тель­ный мо­тив обра­ще­ния к игро­вой ак­тив­нос­ти… Впол­не «на­уч­на» фор­му­ла, в соот­ветст­вии с кото­рой – сво­бода игра­ющих за­клю­чает­ся в воз­мож­нос­ти полу­че­ния удо­воль­ствия от игры, а ссыл­ка на ин­стинкт не «на­уч­на», по­сколь­ку отсы­лает к чему-то неиз­вест­ному и недо­стой­ному в чело­веке…

Фробениус вполне справедливо отвергает слишком легковес­ное объяс­нение, пола­гаю­щее дос­та­точ­ным ввес­ти в ка­чест­ве глав­ного аргу­мен­та не­кую «тягу к игре» (Spieltrieb) как врож­дён­ный ин­стинкт. «Die Instinkte sind eine Erfindung der Hilflosigkeit gegenüber dem Sinn der Wirklichkeit» («Ин­стинк­ты – это изо­бре­те­ние бес­по­мощ­нос­ти пе­ред смыс­лом дейст­ви­тель­нос­ти»). Столь же на­стой­чиво, и с ещё боль­шим осно­вани­ем опол­чает­ся он про­тив склон­нос­ти ми­нув­шей эпо­хи ис­кать моти­вы вся­кому при­об­рете­нию куль­туры в заин­тере­со­ван­нос­ти: дес­кать, «с ка­кой целью», «за­чем», «по ка­кой при­чи­не», – кото­рую при­писы­вали тво­ря­щему куль­туру об­щес­тву. Эту точ­ку зре­ния, это уста­ре­лое тол­ко­ва­ние поль­зы он назы­вает «schlimmste Kausalitäts­tyrannei» («на­ихуд­шей тира­нией кау­заль­нос­ти»). [26,сс.27–28]

…Мы вращаемся здесь в сферах, в которые вряд ли можно проник­нуть с помощью по­зна­ва­тель­ных средств пси­холо­гии или же с по­мощью тео­рии наше­го по­зна­ния. Вста­ющие здесь во­про­сы каса­ются са­мых глу­бо­ких глу­бин наше­го со­зна­ния. [26,с.30]

Не подоспели к тому времени и работы Конрада Лоренца и других этоло­гов, открыв­ших и ус­пеш­но испы­тав­ших до­ста­точ­но на­дёж­ный и про­стой в рабо­те ин­стру­мен­та­рий, столь необ­ходи­мый для про­ясне­ния меха­низ­мов ста­нов­ле­ния и эво­лю­ции тако­го слож­ного орга­низ­ма, ка­ким явля­ется чело­ве­чес­кая куль­тура. Вмес­те с тем, мар­шру­ты Хёй­зин­ги, про­ло­жен­ные им над раз­рыва­ми со­вре­мен­ного ему зна­ния по мос­там, пере­кину­тым его гени­аль­ной ин­туи­ци­ей, и се­год­ня всё ещё оста­ются труд­но­про­ходи­мыми и име­ют кате­го­рию выс­шей слож­нос­ти. Сто­ит ли удив­лять­ся, что ре­зуль­таты добы­тые им, мно­гими и се­год­ня прос­то игно­риру­ются по при­чине их, яко­бы неза­кон­ной, на тот мо­мент, про­це­дуры полу­че­ния.

И это при всём том, что за видимой всеми россыпью греческих чудес сокрыта Вели­кая Тай­на меха­низ­ма за­рож­де­ния и раз­ви­тия мощ­ной за­пад­ной вет­ви чело­ве­чес­кой куль­туры и по­зна­ния. Смо­гут ли, дей­стви­тель­но, ко­гда-либо сми­рить­ся мыс­ля­щие люди с тем, что это выде­ле­ние из пре­обла­даю­щих по­все­мест­но во­сточ­ных (тра­дици­он­ных) форм куль­туры прои­зо­шло в ре­зуль­тате дей­ствия пас­сио­нар­ного толч­ка (по Льву Гуми­лёву) или мифи­чес­кой реа­лиза­ции идеи циви­лиза­цион­ного скач­ка? Не про­зре­ют ли, нако­нец, люди праг­ма­тич­ного скла­да ума и не на­пра­вят ли свои, столь дли­тель­но от­кла­дыва­емые уси­лия на разр­а­бот­ку ес­тест­вен­но­науч­ного эво­люци­он­ного ин­стру­мен­та­рия, спо­соб­ного по­мочь им в ре­кон­струк­ции того тай­ного меха­низ­ма древ­них гре­ков, кото­рый в та­кой «не­по­сти­жи­мой» сте­пени сти­мули­ро­вал рас­су­доч­ную дея­тель­ность граж­дан древ­не­гре­чес­ких поли­сов, кото­рый помо­жет, в свою оче­редь, им или их де­тям (вос­пи­танни­кам) в уп­рав­ляе­мом раз­ви­тии и при­умно­же­нии сво­их собст­вен­ных по­зна­ва­тель­ных воз­мож­нос­тей?

Искомым, всё ещё недостающим нам звеном, направившим древне­греческую цивили­зацию на путь поис­ка ис­тин и от­кры­тия могу­щес­тва разу­ма, яви­лось про­межу­точ­ное (по­боч­ное) от­кры­тие (или вне­дре­ние в жизнь) ею чу­дес­ных тех­ноло­гий, по­зво­лив­ших управ­лять сози­даю­щей мо­щью игро­вого и со­стя­за­тель­ного ин­стин­ктов, пита­ющих и на­прав­ляю­щих, в свою оче­редь, про­цес­сы инди­виду­аль­ного обу­че­ния, осво­ения уже на­коп­лен­ных и поис­ка но­вых со­кро­вищ куль­туры сво­ими граж­да­нами на про­тя­же­нии всей их жиз­ни. Объ­ек­том дли­тель­ного, неяв­но раз­во­рачи­вав­ше­гося куль­тур­но-исто­ри­чес­кого экс­пе­ри­мен­та ста­ли тем­пы и ка­чес­тво фор­ми­рова­ния и по­сле­дую­щего тре­нин­га их ко­гни­тив­ного аппа­рата, «не­по­сти­жи­мая» резо­нанс­ная сти­му­ля­ция их по­зна­ва­тель­ной ак­тив­нос­ти, раз­ви­тия и при­умно­же­ния их мен­таль­ных спо­соб­нос­тей в зре­лом воз­рас­те. Ис­клю­чи­тель­но эф­фек­тив­ным ин­стру­мен­том сти­му­ля­ции рас­су­доч­ной дея­тель­нос­ти взрос­лых граж­дан вы­сту­пил со­здан­ный со­всем для дру­гих це­лей уни­каль­ный аго­раль­ный ком­плекс вер­баль­ных вза­имо­дейст­вий со­граж­дан, исто­ри­чес­ки сло­жив­ший­ся на аго­ре (ры­ноч­ной пло­ща­ди) древ­не­гре­чес­кого поли­са (го­рода-госу­дар­ства). Аго­ра, изна­чаль­но слу­жив­шая древ­ним для реше­ния со­всем дру­гих жиз­нен­но важ­ных за­дач, как-то неза­мет­но и нео­жи­дан­но ста­ла вы­пол­нять по­боч­ные чудо­твор­ные функ­ции, серь­ёзно по­тес­нив в этой роли преж­них лиде­ров: мор­ской порт и его «пер­во­эле­мент» – «ки­бер­не­тес» (корм­чий) той Древ­ней Гре­ции, кото­рой вос­хи­ща­лись и бу­дут вос­хи­щать­ся и их, и наши по­том­ки, – еди­ный и мно­го­ли­кий ко­рабль древ­них гре­ков.

И особая древнегреческая версия вездесущей состязательности – аго­наль­ности, и весь на­бор стан­дарт­ных функ­ций имен­но древ­не­гре­чес­ких аго­ры, мор­ско­го пор­та и ко­раб­ля, и об­шир­ный спектр вер­баль­ных вза­имо­дейст­вий граж­дан – этот ни­кем и ни­ког­да не прев­зой­дён­ный по сво­ей мно­голи­кос­ти и сум­мар­ной мощ­нос­ти – уни­каль­ный мир их лого­са, – всё это хоро­шо из­вест­но исто­ри­кам.

Судите сами, – как это умели и любили делать древние греки. Они судили сами и были суди­мы дру­ги­ми, обви­няли и защи­ща­лись пе­ред су­дом. Час­то и по­дол­гу рас­суж­дая дру­гих, обре­ли себе рас­су­док. До­шло до того, что… отва­жи­лись су­дить звёз­ды, дождь, ве­тер и, даже, – Солн­це суди­ли, – рас­суж­дали (о) явле­ния(х) при­ро­ды… В ка­кой мере эта пре­дель­но упро­щён­ная схе­ма-эс­киз, вы­пол­нен­ная в «суд­ной» мане­ре, гар­мо­ни­рует с той иско­мой, ког­да-то реаль­но су­щест­во­вав­шей нату­рой, кото­рая даёт­ся нам че­рез «на­блю­де­ние» (вы­пол­нен­ных исто­рика­ми) поло­тен и при­ве­дён­ных да­лее фраг­мен­тов, – судите сами.

«На пути к рациональной теории традиции» (Карл Поппер)
     и представлению процесса познания «итерациями» Бертиллона

Несмотря на то, что Карл Поппер и не пользовался этим конкретным представ­лением или «брен­дом», он, фак­ти­чес­ки и по сути дела, – был неу­томи­мым про­па­ган­дис­том имен­но этой моде­ли ите­ра­ций Бер­тил­лона в тео­рии по­зна­ния и фило­со­фии нау­ки XX века.

Многим казалось странным и удивительным то обстоятельство, что в Греции в шестом и пя­том ве­ках до Рож­дест­ва Хрис­това прои­зо­шло изо­бре­те­ние ра­цио­наль­ной фило­со­фии. Что в дейст­ви­тель­нос­ти прои­зо­шло, поче­му и ка­ким обра­зом? Неко­то­рые со­вре­мен­ные мы­сли­тели ут­вер­жда­ют, что гре­чес­кие фило­софы впер­вые по­пыта­лись по­нять при­ро­ду. Я пока­жу вам, поче­му та­кое ис­тол­кова­ние неу­дов­лет­вори­тель­но…

…Новшество, внесённое ранними греческими философами, состояло прибли­зительно в сле­дую­щем: они впер­вые ста­ли об­суж­дать [вы­но­сить эти во­про­сы на пуб­лич­ный суд (ра­зума – рас­суд­ка), вы­слу­ши­вать и рас­смат­ри­вать мне­ния и сви­де­тель­ства про­тиво­по­лож­ных сто­рон, стал­ки­вать их меж­ду со­бой и ис­кать до­пол­ни­тель­ные сви­де­тель­ства] эти во­про­сы.

…«Наука» отличается от старых мифов не своим содержанием, а тем, что она со­про­вож­да­ется но­вой тра­ди­цией Z – тра­ди­цией кри­ти­чес­кого об­суж­де­ния Z мифа… [48,гл.4,сс.217–219]

Вместе с тем, – множество давно и хорошо известных фактов-свиде­тельств из пред­шест­вую­щих куль­тур­ных до­сти­же­ний элли­нов мож­но пред­ста­вить (раз­ло­жить пе­ред мыс­лен­ным взо­ром) и та­ким спо­со­бом, при кото­ром сра­зу вы­све­тит­ся еди­ная связ­ная це­поч­ка сле­дов эво­лю­ции древ­не­гре­чес­ких язы­ка и куль­туры жи­вого сло­ва – зри­мо про­сту­пит цель­ная кар­тин­ка их родо­слов­ной. Путе­шест­вие вдоль од­ной из вет­вей про­яв­лен­ной этим спо­со­бом схе­мы гене­ало­ги­чес­кого дре­ва в об­рат­ном по­ряд­ке от «тра­ди­ции кри­ти­чес­кого об­суж­де­ния Z мифа» уве­дёт нас, по мень­шей мере, сра­зу на це­лое тыся­челе­тие, в до­гоме­ров­скую эпо­ху – к мате­рин­ской ахей­ской тра­ди­ции «об­суж­де­ния дел реча­ми».

В своей интересной и содержательной книге «Раннегреческий полис» (Л., 1976) Ю.В. Ан­дре­ев на осно­ве ана­лиза миро­вой ли­тера­туры, ха­рак­тери­зуя во­ен­ную демо­кра­тию [гре­ков-ахей­цев], отме­чает борь­бу мне­ний и сво­боду кри­тики как одну из отли­чи­тель­ных её черт. Z «В жиз­ни гоме­ров­ских геро­ев сло­во­пре­ния на аго­ре зани­мают да­леко не по­след­нее мес­то Z. В ряду до­блес­тей, от­лича­ющих иде­аль­ного ге­роя, крас­норе­чие сто­ит сра­зу за воин­ской отва­гой… Вооб­ще спор, сво­бод­ный об­мен мне­ния­ми, до­пус­каю­щий кри­тику и воз­раже­ния в ад­рес любо­го из пред­ыду­щих ора­то­ров, счи­та­ются неот­ъем­ле­мой при­над­леж­нос­тью на­род­ного со­бра­ния… Z Пред­став­ле­ние о на­род­ном су­вери­ните­те не чуж­до Гоме­ру» (Ан­дре­ев. 1976. С. 93–94). Одна­ко «пра­во вы­сту­пать пе­ред наро­дом» обыч­но при­над­ле­жит ли­цам, обле­чён­ным влас­тью (ца­рям и ге­рон­там, т.е. ста­рей­ши­нам), а не рядо­вым граж­да­нам (см.: Там же. С. 136). Что же каса­ется вы­ступ­ле­ния пред­ста­вите­ля наро­да – Тер­сита, то поэт «вво­дит этот эпи­зод в своё по­вест­вова­ние лишь для того, что­бы пока­зать бес­си­лие дема­гога-прос­толю­дина в хоро­шо устро­ен­ном арис­токра­ти­чес­ком об­щест­ве» (Там же). (Хотя Го­мер тре­тиру­ет Тер­сита, тем не ме­нее вы­ступ­ле­ние его про­тив власть иму­щих явля­ется нача­лом демо­кра­ти­чес­кой оппо­зи­ции, гово­ря в со­вре­мен­ных тер­ми­нах, про­тив сво­ево­лия арис­то­кра­тии.) [49,IV,сс.83–84]

…На щите [Ахиллеса] дан краткий итог «Илиады» («Щит Ахиллеса» стал пред­ме­том де­таль­ного ана­лиза и при­сталь­ного из­уче­ния ещё в древ­нос­ти. Из­уче­ние и тол­кова­ние щита про­дол­жает­ся и поны­не (Schadewald W. Von Homers Welt und Werk. Stuttgart, 1959. S. 352–374; Basset S.E. The poetry of Homer. 1938. P. 95–99).). В на­гляд­ной фор­ме (Ил. XVIII. 478–608) поэт из­обра­зил своё пони­ма­ние и свою «фило­со­фию жиз­ни». Из­вест­но, что щит был изго­тов­лен не рука­ми смерт­ного чело­века, а са­мим бо­гом Ге­фес­том… В текс­те поэ­мы гово­рит­ся об из­обра­же­нии Ге­фес­том двух горо­дов: в пер­вом («пре­крас­но устро­ен­ном») про­исхо­дят бра­ки и пир­шест­ва, раз­да­ются весё­лые зву­ки лир и сви­ре­лей; люди поют и пля­шут. Тут же из­обра­жена ры­ноч­ная пло­щадь, где про­исхо­дит су­деб­ный про­цесс с пред­став­ле­нием сви­дете­лей и реча­ми спо­ря­щих сто­рон пе­ред сидя­щими на кам­нях стар­цами Z со ски­пет­рами в ру­ках. [49,IV,сс.104–105]

Предлагаемый и демонстрируемый сейчас эвристический способ выборки, рас­ста­нов­ки и рас­смот­ре­ния са­мых глав­ных опор­ных «фак­тов», в пер­вом при­бли­же­нии, мо­жет быть све­дён к тща­тель­ному по­иску и вы­дви­же­нию на пе­ред­ний план толь­ко тех из них, кото­рые пред­став­ляют со­бой фраг­мен­ты, су­щест­вен­но свя­зан­ные в сво­ём вер­баль­ном пред­став­ле­нии со сло­вами, имею­щими об­щий ко­рень «СУД»: су­дить, рас­суж­дать, об­суж­дать… суд, суж­де­ние, рас­суж­де­ние, об­суж­де­ние… рас­су­док.

В действительности же, – за этой странной и сумасбродной на первый взгляд «лин­гвис­ти­чес­кой иде­ей», при нали­чии доб­рой воли и из­вест­ного запа­са тер­пе­ния, мож­но обна­ру­жить тот при­род­ный ло­гос-фун­да­мент и не­су­щий ло­гос-кар­кас, кото­рые под­дер­жи­вали и на­прав­ляли скры­тую от на­шего сего­дня­шне­го умо­зре­ния дли­тель­ную эво­лю­цию (фи­логе­нез) древ­не­гре­чес­ких ЯЗЫ­КА и РАС­СУД­КА. Там же мож­но обна­ру­жить и тес­но свя­зан­ные с ними ло­гос-струк­туры тех меха­низ­мов, кото­рые от­вет­ствен­ны и за онто­ге­нез инди­виду­аль­ного (лич­ност­но­го) рас­суд­ка и язы­ка каж­дого кон­крет­ного древ­него гре­ка. Тес­ная связь этих ло­гос-струк­тур, от­ветст­вен­ных, с од­ной сто­ро­ны, – за фило­ге­нез древ­не­гре­чес­кого РАС­СУД­КА, а, с дру­гой, – за зако­но­мер­нос­ти раз­вора­чива­ния-онто­ге­неза их лич­ност­ного рас­суд­ка, – име­ет яв­ные при­зна­ки подо­бия этих ло­гос-струк­тур, уп­рав­ляю­щих дву­мя «кон­цен­три­чес­ки­ми» уров­нями орга­низа­ции живо­го. Нали­чие тако­го подо­бия на всех уров­нях жи­вого от зо­оло­гии до науч­ного зна­ния и пред­лага­ется «ле­гали­зо­вать» зако­ном Бэра–Пуан­каре.

Этот закон снабжает нас эвристическим инструментарием, позволяющим су­дить о зако­но­мер­нос­тях фило­ге­неза вида по из­вест­ным воз­раст­ным зако­но­мер­нос­тям фор­миро­ва­ния (он­то­гене­зу) от­дель­ной осо­би это­го вида или, нао­бо­рот, – пред­ожи­дать зако­но­мер­ности онто­ге­неза от­дель­ной особи по из­вест­ной кар­тине эво­лю­ции её вида. От­кры­ва­ется воз­мож­ность, при необ­ходи­мос­ти, опе­реть­ся на зна­ние зако­но­мер­нос­тей, при­су­щих дру­гому уров­ню, бо­лее на­дёж­но из­учен­ному на дан­ный мо­мент вре­мени или более близ­кому и обо­зри­мому для на­шей инту­иции. Овла­де­ние эти­ми тех­но­логи­ями, со­гла­со­ван­ными с кар­ти­ной, уп­рав­ляе­мой зако­ном Бэра–Пуан­каре, силь­но упро­щает про­дви­же­ние в наме­чен­ном на­прав­ле­нии.

При такой новой оранжировке фактического материала под управ­лени­ем счаст­ли­вого «линг­вис­ти­чес­кого оза­ре­ния», – пе­ред нами сра­зу вы­стра­ива­ются хоро­шо обо­зри­мые и тесно свя­зан­ные друг с дру­гом родо­слов­ные древ­не­гре­чес­ких куль­ту­ры, язы­ка и инте­ресу­ющей нас сей­час «тра­ди­ции». Все эти, при­вле­кае­мые нами фак­ты хоро­шо из­вест­ны спе­ци­алис­там в лю­бой из об­лас­тей древ­не­гре­чес­кой куль­ту­ры, по­сколь­ку со­дер­жат­ся в текс­тах «Или­ады» Гоме­ра. Но те­перь, – из тех же са­мых, тео­рети­чес­ки, фак­тов – вы­стра­ива­ются со­вер­шен­но дру­гие, в част­нос­ти, и та­кие, лег­ко умо­зри­мые исти­ны:

• «Тради­ция крити­ческого обсуж­дения Z» чего-либо не была «нов­шест­вом, вне­сён­ным ран­ними гре­чес­кими фи­лосо­фами».

• Традиция «обсуждения дел речами» была привне­сена гре­ками-ахей­цами на «гре­чес­кую поч­ву» ещё в на­ча­ле II ты­сяче­ле­тия до н.э. и до­ста­точ­но чёт­ко и одно­знач­но доку­мен­тиро­вана в «Или­аде».

• Рациональная критическая традиция милетских натур­фило­со­фов была не более, чем од­ной из до­чер­них раз­но­вид­нос­тей той самой мате­рин­ской ахей­ской тра­ди­ции «об­суж­де­ния дел реча­ми».

Если принять во внимание полученные к настоящему времени архео­логи­чес­кие дан­ные, а так­же ре­зуль­таты ра­бот линг­вис­тов по де­шиф­ров­ке древ­них пись­мен Элла­ды, то на­пра­шива­ется вы­вод, что уже пер­вич­ная куль­тура Z пере­се­лив­ших­ся с севе­ра в нача­ле II тыся­челе­тия до Р. Х. эл­лин­ских заво­ева­те­лей – гре­ков-ахей­цев Z – по-види­мому, носи­ла преи­му­щест­вен­но уст­ный ха­рак­тер и выра­жала яв­ное пред­по­чте­ние зву­ча­щему сло­ву, речи Z.

Ещё сравнительно недавно большинство исследователей были убеж­дены в том, что в Древ­ней Элла­де пись­мен­ность по­яви­лась толь­ко в VII–IX вв. до Р. Х. (т.е. по­сле её за­хва­та гре­ками-до­рий­ца­ми), ко­гда эл­лины пере­няли сло­го­вые зна­ки фини­кий­цев и пре­обра­зо­вали их в алфа­вит­ное (бук­вен­ное) пись­мо. Одна­ко бла­го­даря рас­коп­кам раз­ва­лин рези­ден­ции древ­них пра­вите­лей Пило­са были полу­чены нео­про­вер­жи­мые дока­за­тель­ства того, что по край­ней мере в XVI в. до Р. Х. насе­ле­ние Гре­ции поль­зова­лось сло­го­вым пись­мом (См.: Кон­дра­тов А. М., Шево­рош­кин В. В. Когда мол­чат пись­мена. М., 1970. С. 37.). Это пись­мо гре­ки-ахей­цы ско­рее все­го заим­ство­вали у древ­них жите­лей Кри­та Z – под­дан­ных царя Мино­са, обла­дав­ших уди­ви­тель­но высо­кой куль­ту­рой… Z

Покорив в середине II тысячелетия до Р. Х. Крит, который ранее благо­даря могу­щест­ву сво­его фло­та был пол­но­власт­ным хозя­ином Сре­ди­зем­ного моря, ахей­цы наря­ду с рели­гиоз­ными куль­тами и т.п. пере­няли так­же и ли­ней­ное сло­го­вое пись­мо ми­ной­цев… Сопо­став­ле­ние язы­ка пи­лос­ских таб­ли­чек с клас­си­чес­ким лите­ра­тур­ным язы­ком гре­ков-до­рий­цев, с язы­ком поэм Гоме­ра (а их текст был запи­сан в I тыся­челе­тии до Р. Х. уже алфа­вит­ным пись­мом), в част­нос­ти, пока­зало, что по­эти­чес­кий язык «Или­ады» Z и «Одис­сеи», насы­щен­ный ар­хаиз­мами, вос­хо­дит к древ­нему язы­ку ахей­цев, Z и поэ­тому раз­го­вор­ный язык ахей­цев сле­дует рас­смат­ри­вать как про­то­тип «гоме­ров­ско­го диа­лек­та» Z. Как ока­за­лось, гоме­ров­ские тек­сты Z не толь­ко по­вест­вуют о геро­ичес­ком эпо­се ми­кен­ских гре­ков, о пред­ме­тах их быта, ору­жии, укра­шени­ях и т.д., но и вос­про­изво­дят чер­ты ха­рак­тер­ной для ахей­цев уст­ной куль­туры, их изо­би­лую­щий маги­чес­кими сло­вест­ными фор­му­лами стиль речи Z. [38,сс.169–170]

Дейст­витель­но, – тысяче­летняя работа и эволю­ция этой ахейской тради­ции уже на гре­че­ской поч­ве, длив­ша­яся до мо­мен­та сфор­миро­ва­ния та­кой её зна­мени­той и буд­то бы без­род­ной до­чер­ней раз­но­вид­нос­ти, как ра­цио­наль­ная кри­ти­чес­кая тра­ди­ция ио­ний­ских на­тур­фило­со­фов, – хоро­шо обо­зри­ма для пра­виль­но «умо­зря­чих». Одна­ко, – мы всё ещё упор­но не ви­дим умом этих ис­тин и ис­клю­чи­тель­но толь­ко пото­му, что:

…Первоначальная «настроенность» [в полном соответствии с законом Бертил­ло­на!] ис­сле­дова­теля не­ред­ко пред­ве­щает от­вет на во­прос и ска­зы­ва­ется на под­боре и осве­ще­нии фак­тов, на оцен­ках и выво­дах. [49,V,с.124]

И там же у Кессиди сразу следует пример другой «настроенности», созвуч­ной c об­суж­дае­мой нами сей­час:

Так, Ф. Корнфорд справедливо настаивает на том, что надо отбро­сить пред­став­ление о гре­чес­кой фило­со­фии как о «поя­вив­шей­ся без мате­ри Афи­не [из голо­вы Зев­са–Фале­са], как со­вер­шен­но но­вой дис­цип­лине, кото­рая воз­ник­ла ниот­куда и ока­за­лась ино­род­ным явле­ни­ем», и по­нять, что про­цесс «ра­цио­наль­ного ос­мыс­ле­ния дейст­ви­тель­нос­ти на­чал­ся зна­чи­тель­но рань­ше, чем поя­вил­ся на свет Фа­лес» (Cornford, 1952. P. 187).

Бесспорно, процесс рационального осмысления действительности начался задолго до Фале­са (ещё во вре­мена Гоме­ра)… [49,V,с.124]

Настало время загрузить в наше собственное познающее сознание чёткое, проду­ман­ное и рас­смот­рен­ное с раз­лич­ных сто­рон пред­став­ле­ние о том, что:

Совершенно особая ахейская уст­ная куль­тур­ная тради­ция «обсуж­дения дел реча­ми» и «сло­во­пре­ний на аго­ре», ко­то­рая:

• была самым главным (родоначальным) материнским «греческим чудом»,

• трудилась на АГОРЕ Эллады в течении целого тысячелетия в десятках древне­гре­чес­ких поли­сов-об­щин,

• создавала всё это время и осо­бый язык, и осо­бую раз­но­вид­ность элли­нов-аго­рай­цев, в каж­дом но­вом поко­ле­нии всё луч­ше и луч­ше при­спо­соб­лен­ных для сле­дова­ния этой тра­ди­ции,

• порождала и такие, дошедшие до нас, шедевры древнегреческой куль­туры как «Или­ада» и «Те­ого­ния», рав­но как и та­кие, ка­ки­ми были её жи­вые носи­тели – по тра­ди­ции но­ся­щие имя их ав­то­ров,

• неоднократно приводила к ускоренному «ре­зо­нанс­ному» аго­раль­но­му фило­ге­незу «на­род­но­го» РАС­СУД­КА у гре­ков-аго­рай­цев, – т.е. носи­те­лей этих са­мых язы­ка с мощ­ней­шей рас­су­доч­но-аго­наль­ной со­став­ляю­щей и аго­раль­ной ахей­ской тра­ди­ции «об­суж­де­ния дел реча­ми»,

• обес­печи­вала в тесном содружестве с традицией индивидуальных форм про­явле­ния аго­на ста­но­вле­ние всех дру­гих фено­ме­нов «гре­чес­кого чу­да»,

• выступала одновременно и гарантом социальной допустимости, и естестввенным аго­раль­ным про­дол­жени­ем куль­та инди­виду­аль­ной аго­наль­нос­ти,

• была тем гениальнейшим ахейским цивилизационным решением, которое превращало сра­зу все фор­мы про­явле­ния инди­виду­аль­ной аго­наль­нос­ти из цен­тро­беж­ных и раз­руши­тель­ных для единс­тва и безо­пас­нос­ти общи­ны в цен­тро­стре­ми­тель­ные и це­мен­ти­рую­щие это единс­тво,

• позволяла открыть социальный клапан выхода естественной человеческой аг­рес­сив­нос­ти и пре­вра­тить её в мощ­ную еди­ня­щую дви­жу­щую силу общи­ны,

• была той психологически-нравственной социальной приманкой-ловушкой, куда стре­ми­лись чле­ны ахей­ской об­щи­ны для реа­лиза­ции сво­их амби­ций по доле­вому учас­тию в выра­бот­ке и при­ня­тии власт­ных реше­ний и по­сле­дую­ще­му ис­пол­не­нию час­тич­но собст­вен­ных реше­ний, где в наг­раду полу­чали из­вест­ную долю удо­влет­воре­ния и от во­вле­чён­нос­ти во власть, и от под­чине­ния этой влас­ти, к кото­рой они чувст­во­вали себя при­част­ны­ми, в лого­се кото­рой слы­ша­лось и их «сло­во»,

исправно работает и сегодня и пользуется вниманием философов, правда, всё ещё, – бу­ду­чи пред­став­ле­на нам в фор­ме без­род­ной кри­ти­чес­кой ра­цио­наль­ной тра­ди­ции, буд­то бы рож­дён­ной из голо­вы «за­го­вор­щи­ка» Зев­са–Фа­леса по­доб­но «поя­вив­шей­ся без ма­тери Афи­не».

В результате этой, успешно проделанной работы над собствен­ным по­зна­­щим со­зна­ни­ем, мы при­об­ре­таем но­вое умо­зре­ние и с его по­мо­щью де­лаем оче­ред­ной ска­чёк в ка­чест­вен­ном улуч­ше­нии ре­зуль­та­тов на­блю­де­ния-по­зна­ния при­ро­ды «гре­чес­кого чуда» и в кон­струк­тив­ном мо­дели­рова­нии при­ро­ды ра­цио­наль­ного рас­су­доч­ного по­зна­ния вооб­ще. Дав­но и хоро­шо из­вест­ные фак­ты из древ­не­гре­чес­кой исто­рии и куль­туры скла­дыва­ются те­перь в со­всем дру­гую, бо­лее прав­ди­вую и само­со­гла­со­ван­ную кар­тину-пано­раму ес­тест­вен­ной эво­лю­ции древ­не­гре­чес­кой куль­туры:

• Ни милетские натурфилософы, ни другие древнегре­ческие мысли­тели, – не были под­лин­ны­ми твор­ца­ми кри­ти­чес­кой ра­цио­наль­ной тра­ди­ции. Все они дейст­во­вали в рам­ках древ­ней ахей­ской тра­ди­ции «об­суж­де­ния дел реча­ми» и «сло­во­пре­ний на аго­ре». Они огра­ничи­лись толь­ко неко­то­рым изме­нени­ем кру­га во­про­сов, под­ле­жа­щих об­суж­де­нию, их оче­рёд­нос­ти и при­ори­те­тов, кру­га лиц, тра­дици­онно во­вле­кае­мых в это об­суж­де­ние.

• Так называемая, кри­ти­чес­кая ра­цио­наль­ная тра­ди­ция милетских натур­фило­со­фов, в дейст­ви­тель­нос­ти, – была ста­рой ахей­ской аго­раль­ной тра­ди­ци­ей, кото­рая в тру­дах ми­лет­цев рас­ши­рила гра­ницы сво­его дейст­вия на срав­ни­тель­но но­вые для себя дела-во­про­сы. По боль­шей час­ти, это были даже со­всем не но­вые во­про­сы, а толь­ко но­вые вари­анты от­ве­тов на ста­рые во­про­сы, ухо­дя­щие в глу­бо­кую ста­рину и в глу­бины бес­по­кой­ного гре­чес­кого рас­суд­ка.

• И само место обсуждения (агора), и сами технологии обсуждения (ре­ча­ми) ми­лет­ски­ми на­тур­фило­софа­ми этих срав­ни­тель­но но­вых для них дел-во­про­сов, – были впол­не тра­ди­цион­ны.

• И старые ответы, и «новые» вопросы каждое новое поколение милетцев-агорайцев про­пус­ка­ло че­рез гор­ни­ло сво­его собст­вен­но­го, из­дав­но и впол­не тра­дици­он­но ра­цио­нали­зи­рую­щего всё и вся рас­суд­ка… И это есть глав­ная ха­рак­тер­ная (оп­реде­ляю­щая) осо­бен­ность аго­рай­ца, как та­кого граж­дани­на по­ли­са, ко­то­рый с чес­тью про­шёл свои «уни­вер­сите­ты» на аго­ре, ак­тив­но учавст­вуя в рабо­те суда и на­род­ного со­бра­ния, раз­вил там свой рас­су­док и овла­дел осо­бы­ми рас­су­доч­но-аго­наль­ны­ми со­став­ляю­щи­ми языка, осво­ил це­лый спектр тра­дици­он­ных ро­лей логос-агона и аго­раль­ных логос-тех­ноло­гий.

• Милетцы были типичными и добропорядочными агорайцами. Они с самого своего рож­де­ния впи­та­ли в себя осо­бый дух аго­ры, были обу­чены ею сво­ему язы­ку, сво­им осо­бым логос-аго­наль­ным тех­ноло­гиям вер­ше­ния аго­раль­ной тра­ди­ции. В них была глу­боко уко­рене­на эта тра­ди­ция, они свято её чти­ли и со­хра­ня­ли. Они её почи­тали как сво­его роди­теля, свою роди­ну, сво­его учи­теля и муд­рого на­став­ни­ка. Они всю жизнь со­хра­няли свою сы­новью вер­ность аго­ре и её тра­ди­ции.

• Основополагающая «технологическая» роль устного языка аго­рай­цев в ус­пеш­ном обес­пе­че­нии ахей­ской аго­раль­ной тра­ди­ции при­во­ди­ла к опе­ре­жаю­щим тем­пам на­ра­щи­ва­ния его рас­су­доч­но-аго­наль­ной со­став­ляю­щей – ано­ма­лии Кес­сиди, – ано­ма­лии, про­яв­лен­ной в язы­ке и сти­ле эпо­са «Эли­ады», ис­сле­дова­нию кото­рых Кес­сиди по­свя­тил мно­го мес­та в сво­ей кни­ге «От мифа к лого­су: Ста­но­вле­ние гре­чес­кой фило­со­фии» [49].

• Имен­но па­мят­ни­ки эпи­чес­ко­го язы­ка были тем зер­ка­лом, в кото­рое мно­гие века смот­ре­лись лю­бо­пыт­ные аго­рай­цы и муд­рые ахей­ской тра­ди­ци­ей аго­ра и вся Эл­ла­да. Эти, по­доб­ные «Или­аде», со­хра­нив­ши­еся и до­шед­шие до на­шего вре­мени исто­ри­чес­кие па­мят­ни­ки-сре­зы стре­ми­тель­но эво­лю­цио­ни­рую­щих язы­ка и рас­суд­ка во­об­ще – яв­ля­ют­ся для нас бес­цен­ны­ми об­раз­ца­ми-сви­де­тель­ства­ми про­ме­жу­точ­ных эта­пов их ста­но­вле­ния в ре­зуль­тате дли­тель­ной про­дук­тив­ной ра­бо­ты ахей­ской аго­раль­ной тра­ди­ции.

• Только на основе описанной здесь в общих чертах модели открывается реаль­ная воз­мож­ность ра­цио­наль­но обос­но­вать и саму прин­ципи­аль­ную воз­мож­ность, и ес­тест­вен­ные меха­низ­мы воз­ник­но­ве­ния в Эл­ладе за це­лое тыся­челе­тие до Р. Х. эпо­са «Или­ады», столь осно­ва­тель­но и сис­тем­но на­гру­жен­ного рас­су­доч­ной со­став­ляю­щей – ано­мали­ей Кес­си­ди. Я на­звал её име­нем Фео­ка­рия Кес­сиди – авто­ра фун­да­мен­таль­ного тру­да [49], – кото­рым (и ис­сле­дова­те­лю, и его кни­ге) очень силь­но обя­зан и бла­года­рен за пре­до­став­лен­ную воз­мож­ность свое­вре­мен­ного зна­ком­ства как с са­мой этой ано­ма­лией, так и с осно­вопо­ла­гаю­щей ахей­ской тра­дици­ей, удач­но схва­чен­ных его Ге­нием (и пода­рен­ных нам в ка­чест­ве бес­цен­ных клю­чей) и мас­терс­ки выпи­сан­ных са­мим Кес­сиди в рас­су­доч­ной тех­нике на осно­ве ана­лиза тек­стов гоме­ров­ско­го эпо­са.

Всё дело в том, что сколь бы ни были необозримы и безграничны наши наличные пред­став­ле­ния о при­роде чело­ве­чес­кого ГЕ­НИЯ, сколь бы ни были вели­ки в на­ших гла­зах его ирра­цио­наль­ные или мис­ти­чес­кие воз­мож­нос­ти «спон­тан­но­го» оза­ре­ния, пла­то­нов­ско­го «вос­поми­на­ния» или «мгно­вен­ного схва­тыва­ния гото­вых» ис­тин, – в дей­стви­тель­нос­ти, – Он очень по­средст­вен­ный «мас­тер» их вер­бали­за­ции, и уж со­всем нику­дыш­ный «ис­пол­ни­тель» ра­цио­наль­но-рас­су­доч­ного офор­мле­ния этих ис­тин. Это «бре­мя» пол­ностью ло­жит­ся на эво­лю­цион­но бо­лее моло­дое куль­тур­но-видо­вое при­обре­те­ние ЧЕЛО­ВЕКА – его раци­она­лизи­рую­щий рас­су­док. Ге­ний – это тот над­зи­раю­щий за про­цес­сом судья-ге­ронт, пре­бы­ваю­щий в глу­би­нах на­шего «Я», кото­рый, как пра­вило, даёт нам знать в той или иной фор­ме о сво­ём отно­ше­нии-оцен­ке к на­шим вы­ска­зыва­ниям или толь­ко их про­ек­там, мыс­лен­но про­гова­ри­вае­мым нами и, тем са­мым, сооб­щае­мых ему…

Человеческая гениальность задаётся на генетическом уровне и пребывает в чело­веке до поры толь­ко в ка­чес­тве по­тен­ци­аль­ной пред­рас­поло­жен­нос­ти или го­тов­нос­ти. Для её про­дук­тив­ного раз­вора­чива­ния (ста­но­вле­ния в онто­ге­незе) в бо­лее моло­дых (фи­логе­нети­чес­ки) рас­су­доч­ных фор­мах необ­хо­дим боль­шой объ­ём рабо­ты кон­крет­ного чело­века, по­гру­жён­ного в соот­ветст­вен­но сфор­миро­ван­ную соци­аль­но-куль­тур­ную язы­ко­вую сре­ду. Ге­ний сколь угод­но боль­шого от при­роды мас­шта­ба не спо­со­бен осу­щест­вить­ся и раз­вер­нуть­ся в онто­гене­зе лич­нос­ти без сти­мули­рую­щих и на­прав­ляю­щих соци­аль­но-куль­тур­ных им­пуль­сов. Если, дейст­ви­тель­но, – Го­мер со­здал в своё вре­мя «Или­аду», зна­чит, – он изна­чаль­но дол­жен был нахо­дить­ся в та­кой сре­де с мощ­ной рас­су­доч­ной со­став­ляю­щей – ано­ма­лией Кес­си­ди, дол­жен был быть по­гру­жён­ным в неё в са­мом нача­ле сво­его онто­гене­за. И это та акси­ома чело­ве­чес­кой тео­рии по­зна­ния, ко­то­рой без­ус­лов­но не­обхо­димо руко­водст­во­вать­ся в рам­ках эво­люци­он­ной эпис­темо­ло­гии. Необ­хо­димо по­сле­дова­тель­но све­рять­ся с нали­чием та­кой жёст­кой свя­зи, в част­нос­ти, меж­ду рас­су­доч­ной фор­мой (сти­лем) гоме­ров­ско­го эпо­са и со­вре­мен­ной ему рас­су­доч­ной атмо­сфе­рой на ра­нее «по­ро­див­шей» и про­дол­жаю­щей под­дер­жи­вать этот стиль древ­не­гре­чес­кой аго­ре.

Сам факт присутствия аномалии Кессиди в эпосе «Илиады» слабо различим для наше­го рас­суд­ка, – по­доб­но то­му, как люди дол­го не заме­чали воз­духа, кото­рым дыша­ли. Ано­ма­лия Кес­сиди встро­ена в наши со­вре­мен­ные за­пад­ные язы­ки прак­ти­чес­ки в том же ви­де, кото­рый при­сутст­во­вал уже в язы­ке и сти­ле гоме­ров­ско­го эпо­са, а пото­му – она для нас столь же ес­тест­вен­на и неза­мет­на, как окру­жаю­щий нас воз­дух. Всё это ни­сколь­ко не ума­ля­ет её фун­да­мен­таль­ного зна­че­ния в ка­чес­тве необ­ходи­мого про­межу­точ­ного эта­па в ста­но­вле­нии всех по­сле­дую­щих «гре­чес­ких чу­дес». Необ­ходи­мо ра­цио­наль­ное осо­зна­ние то­го, что эта ано­ма­лия в язы­ке и всей аго­раль­ной куль­туре древ­них гре­ков ге­рои­чес­кого века ещё бо­лее ано­маль­на и «чу­дес­на», чем все по­сле­дую­щие до­сти­же­ния гре­чес­кого рас­суд­ка в фило­со­фии, по­сколь­ку по­след­ние ес­тест­вен­но и не­при­нуж­дён­но вы­рас­тали из неё под дейст­вием тех са­мых аго­раль­ных меха­низ­мов, кото­рые ра­нее при­вели к раз­ви­тию пер­вич­ной ано­ма­лии Кес­сиди. Ина­че гово­ря, – фено­мен гре­чес­кой фило­со­фии клас­си­чес­кого пери­ода есть не бо­лее, чем по­взрос­лев­шая и воз­му­жав­шая на аго­ре ано­ма­лия Кес­сиди.

Натурфилософские теории милетских мыслителей совмещают рацио­наль­ное мышле­ние (умо­зре­ние) с чувст­вен­ным со­зер­ца­нием («смот­рени­ем») кар­тины мира. Взгляд на тео­рию (θεωρíα – «ум­ствен­ное обо­зре­ние», «виде­ние», «со­зер­ца­ние») как на род чувст­вен­ного виде­ния «обра­за» дейст­ви­тель­нос­ти свой­ствен гре­чес­ким фило­со­фам. Ми­лет­ские на­тур­фило­софы – пер­вые «тео­рети­ки», пер­вые умо­зри­тель­ные мы­сли­тели, соче­тав­шие в сво­их на­тур­фило­соф­ских уче­ниях аб­стракт­но-логи­чес­кое мы­шле­ние с худо­жест­вен­но-инту­итив­ным по­сти­же­нием мира как кос­мо­са, как уни­вер­саль­ной гар­мо­нии. В этом соче­та­нии – одна из «тайн» твор­чес­кого ус­пеха гре­чес­кой фило­соф­ской мыс­ли, один из «се­кре­тов» её ори­ги­наль­нос­ти. [49,V,с.151]

Для укрепления столь необходимого всем нам чувства законности и спра­вед­ли­вос­ти (на­уч­ной об­осно­ван­нос­ти или, даже, ис­тин­нос­ти) отно­си­тель­но пред­ла­гае­мо­го здесь спо­соба умо­зре­ния и на собст­вен­ный рас­су­док, и на его ро­до­вые муки и бес­чис­лен­ные при­клю­че­ния и под­виги на про­сто­рах Элла­ды, того чувст­ва, ко­то­рое и есть, в ко­неч­ном счё­те, са­мый глав­ный и на­стоя­щий ин­туи­тив­ный кри­те­рий ра­цио­наль­нос­ти и науч­ной обос­но­ван­нос­ти, чувст­ва, из­дав­но уко­ре­нён­ного (фи­логе­нети­чес­ки за­креп­лён­но­го) мно­жест­вом поко­ле­ний аго­рай­цев где-то в глу­би­нах на­шей рас­су­доч­нос­ти, – пред­ла­га­ется не­боль­шое родо­вспо­мога­тель­ное (по Со­кра­ту) по­со­бие из лек­ции Кар­ла Поп­пера, снаб­жён­ное ещё и не­боль­ши­ми до­пол­ни­тель­ны­ми клю­чами-под­сказ­ками.

…Миф или теория приво­дят нас к систе­матичес­ким наблю­дениям – наблю­де­ниям [си­сте­мати­чес­кому по­иску но­вых сви­де­тельств «за» и «про­тив» имею­щих­ся пред­по­ложе­ний], пред­при­нима­емым с целью ис­сле­до­вать [под­верг­нуть «су­деб­но­му» раз­би­ра­тель­ству пе­ред на­шим рас­суд­ком] ис­тин­ность тео­рии или мифа. С этой точ­ки зре­ния, рост тео­рий нау­ки нель­зя рас­смат­ри­вать как ре­зуль­тат нако­пле­ния на­блю­де­ний, на­про­тив, сами на­блю­де­ния и их нако­пле­ние сле­дует счи­тать ре­зуль­та­том рос­та науч­ных тео­рий.

Я назвал это «теорией науки-прожектора» – теорией, утверждающей, что наука проли­вает но­вый свет на окру­жаю­щие вещи [пред­пола­гает нали­чие у этих ве­щей неиз­вест­ных ра­нее ка­честв и гра­ней, не выяв­лен­ных пред­шест­вую­щими мифа­ми и тео­ри­ями, управ­ляв­шими ра­нее на­шим на­блю­даю­щим рас­су­доч­ным со­зна­ни­ем]; что она не толь­ко реша­ет проб­лемы, но дела­ет ещё го­раз­до боль­ше; что она не толь­ко поль­зу­ется на­блю­дени­ями, но ве­дёт к но­вым на­блю­дени­ям [ко­то­рых тре­буют по­втор­ные апел­ля­ции к наше­му рас­суд­ку со сто­роны ста­рых и но­вых тео­рий, ука­зы­ваю­щих нам каж­дая по-сво­ему на свой пред­мет моде­лиро­ва­ния и спо­собы его рас­смот­ре­ния].

…Под давлением критики мифы вынуждены приспосабливаться таким образом, чтобы давать всё бо­лее аде­кват­ное и по­дроб­ное изо­бра­же­ние окру­жаю­щего мира. Это объ­яс­ня­ет, поче­му науч­ные мифы под дав­ле­нием кри­тики так да­леко отхо­дят от рели­ги­оз­ных ми­фов. Одна­ко со­вер­шен­но ясно, что в сво­ём нача­ле они были таки­ми же мифа­ми, как лю­бые дру­гие. Они от­нюдь не были тем, чем счи­тают их неко­то­рые ра­цио­на­лис­ты, сто­рон­ники чувст­вен­но дан­ного, – вы­жим­кой из наблю­де­ний…

Научные теории не являются результатом наблюдений. Они в основном явля­ются ре­зуль­та­том ми­фов и про­ве­рок. Про­вер­ки от­час­ти опи­ра­ют­ся на на­блю­де­ния, поэ­тому на­блю­де­ния име­ют боль­шое зна­че­ние. Од­нако на­блю­де­ния не соз­дают тео­рий. Они игра­ют роль в кри­тике и устра­не­нии тео­рий, они по­буж­дают нас к соз­да­нию но­вых ми­фов, но­вых тео­рий, кото­рые, в свою оче­редь, мож­но под­верг­нуть про­вер­кам с по­мощью на­блю­де­ния [на кото­рые ука­зы­вают нам эти тео­рии, кото­рые могут быть сде­ланы, ин­тер­пре­тиро­ваны и ос­мыс­лены толь­ко в рам­ках этих са­мых тео­рий, пред­вари­тель­но за­гру­жен­ных в наше рас­су­доч­ное соз­на­ние]… [48,гл.4,сс.219–220]

Этим пособием полезно воспользоваться, как минимум, дважды и в раз­лич­ных ре­жи­мах рас­су­доч­ного умо­зре­ния. Пер­вый раз «про­чти­те» его с целью «ули­чить» Поп­пера (в этом нет ни­чего пред­осу­ди­тель­но­го, по­сколь­ку это одна из за­кон­ных науч­ных про­це­дур – по Поп­пе­ру) в том, что он при опи­са­нии сво­его ви­де­ния сущ­нос­ти на­уч­ного ме­тода дер­жал пе­ред сво­им умст­вен­ным взо­ром в ка­чест­ве моде­ли зако­но­мер­нос­ти рабо­ты ин­сти­тута ахей­ско­го тра­дици­он­ного суда геро­ичес­кого века (его тра­дици­он­ные орга­низа­цион­ные схе­мы, про­це­дуры и ло­гос-тех­ноло­гии су­деб­ного раз­бира­тель­ства), «изо­бра­жён­но­го» в «Или­аде» на «щи­те Ахил­ле­са». Во вто­рой же раз, – по­вто­рите про­цеду­ру, заме­нив толь­ко пер­вую «мо­дель Поп­пера» на пред­став­ле­ние про­цес­са по­зна­ния с помо­щью це­поч­ки ите­ра­ций Бер­тил­ло­на, кото­рое у вас уже могло вы­стро­иться к это­му мо­мен­ту вре­ме­ни в про­цес­се рабо­ты с пред­став­лен­ной здесь сугу­бо ав­тор­ской «на­уч­ной про­зой» по пово­ду явле­ний «гре­чес­кого чу­да» и собст­вен­ного рас­суд­ка.

Добросовестно проделав эти упражнения для приумножения своих способностей к рас­су­доч­нос­ти и умо­зре­нию, вы, ве­ро­ят­но, бу­де­те пер­вона­чаль­но очень удив­ле­ны, обна­ру­жив, что ос­нов­ные про­це­дуры и тех­ноло­гии (фи­ло­со­фия и эпис­темо­ло­гия) ахейс­кого суда геро­ичес­кого века и на­шей со­вре­мен­ной на­уки столь похо­жи (а по боль­шей час­ти и прос­то со­впа­да­ют) и име­ют в сво­ей осно­ве еди­ную об­щую ло­гос-струк­ту­ру, рав­но как и опи­рают­ся, в ко­неч­ном счё­те, на об­щий фун­да­мент об­нару­жен­ного рас­суд­ком Кан­та «нравст­вен­ного за­кона внут­ри нас». Имен­но это, пере­жи­тое вами чувст­во удив­ле­ния и бу­дет са­мым стро­гим и до­сто­вер­ным сви­де­тель­ством пра­во­мер­нос­ти и целе­сооб­раз­нос­ти раз­вива­емой здесь точ­ки зре­ния. И в за­клю­че­ние это­го эта­па ло­гос-раз­бира­тель­ства при­слу­ша­емся к очень умест­ному здесь страст­ному обра­ще­нию Имма­ну­ила Кан­та к сво­им чита­те­лям:

Просвещение – это выход человека из состояния несовершеннолетия, в кото­ром он нахо­дит­ся по собст­вен­ной ви­не. Несо­вер­шен­ноле­тие есть не­спо­соб­ность поль­зо­вать­ся сво­им рас­суд­ком без руко­вод­ства со сто­роны кого-либо дру­гого. Несо­вер­шен­ноле­тие по собст­вен­ной вине – это та­кое, при­чина кото­рого за­клю­чает­ся не в недо­стат­ке рас­суд­ка, а в недо­стат­ке реши­мос­ти и му­жест­ва поль­зо­вать­ся им без руко­водст­ва кого-либо дру­гого. Sapere aude! – Имей му­жест­во поль­зо­вать­ся сво­им собст­вен­ным рас­суд­ком! Z Та­ков, сле­дова­тель­но, де­виз Про­све­ще­ния. [48,гл.7,с.298]

«ОТ МИФА К ЛОГОСУ» (Феокарий Кессиди)
       «IV. Миф и эпос. Мировоззрение [слепого?] Гомера» Updated!

Становление рационального мышления и художественного творчества явилось про­цес­сом ос­во­бож­де­ния худо­жест­вен­но-эс­тети­чес­ких, фило­соф­ских и тому по­доб­ных идей от мифи­чес­кого вооб­раже­ния и функ­ций. Так, с воз­ник­нове­нием эпо­са и поэ­зии мифи­чес­кое отож­дест­вле­ние об­раза и вещи пре­вра­ти­лось в худо­жест­вен­ное срав­не­ние и ана­ло­гию. Худо­жест­вен­ное срав­не­ние яви­лось не толь­ко сред­ством осво­ения мира, но так­же ору­дием его по­зна­ния, а вмес­те с тем и спо­со­бом само­по­зна­ния и уста­но­вле­ния сво­его мес­та в ок­ру­жаю­щей чело­века дейст­ви­тель­нос­ти. На поч­ве худо­жест­вен­ного срав­не­ния и мета­форы раз­ви­лась науч­ная ана­ло­гия (на­при­мер, в ма­тема­тике коли­чест­вен­ные упо­доб­ле­ния и про­пор­ции) и поня­тий­ное мыш­ле­ние вооб­ще…

Возникнув из сравнений и аналогий, многие понятия первоначально мысли­лись не раз­дель­но и одно­знач­но, а пар­ными и анти­тети­чес­ки­ми, т.е. че­рез со­отне­се­ние и сопо­став­ле­ние каж­дого поня­тия со сво­ей про­тиво­по­лож­нос­тью (жиз­ни со смер­тью, све­та с тьмой, лета с зи­мой, огня с во­дой, неба с зем­лёй и т.д.). Этот анти­тети­чес­кий спо­соб мыш­ле­ния пред­став­лял со­бой пер­во­быт­ную сти­хий­ную диа­лек­тику, сле­ды кото­рой за­мет­ны в уче­ни­ях ран­них гре­чес­ких на­тур­фило­со­фов. В раз­ви­той фор­ме она была пред­став­лена в из­вест­ной таб­лице про­ти­вопо­лож­нос­тей ран­них пи­фаго­рей­цев, и осо­бен­но в зна­ме­ни­том анти­те­ти­чес­ком сти­ле Ге­рак­лита Эфес­ско­го. [49,IV,сс.78–79]

Во всех тех случаях, когда Кессиди говорит в этих фрагментах о «художест­вен­ных» твор­чест­ве, идее, срав­не­нии и ана­ло­гии, бо­лее умест­но было бы вос­поль­зо­вать­ся кон­струк­цией «рас­су­доч­но-худо­жест­вен­ных», точ­нее пере­даю­щей смыс­ло­вую ха­рак­те­рис­тику назы­вае­мого, по­сколь­ку в слу­чае гоме­ров­ско­го эпо­са имен­но та­ким рас­су­доч­но-худо­жест­вен­ным он и явля­ет­ся, мало чем отли­ча­ясь от на­шего со­вре­мен­ного рас­су­доч­но-худо­жест­вен­ного сти­ля. Тра­дици­онно не заме­чать «оче­вид­ное», – да­леко не луч­ший спо­соб дока­за­тельст­ва его от­сутст­вия и отка­за ему в пра­ве на су­щест­вова­ние. Воис­тину – всё по­сти­гает­ся в срав­не­нии! При­смот­ри­тесь вни­ма­тель­но к чис­то «ху­до­жест­вен­ным» об­раз­цам эпо­са дру­гих наро­дов «древ­нос­ти», ли­шён­ных столь при­выч­ной для нас рас­су­доч­ной со­став­ляю­щей. Вы сра­зу же и очень «зри­мо» про­чувст­ву­ете всю меру их «без­рас­суд­ной худо­жест­вен­нос­ти», всю сте­пень их отли­чия от со­вре­мен­ного рас­су­доч­но-ху­до­жест­вен­но­го стиля. Имен­но эта са­мая «бли­зость» гре­чес­кого и со­вре­мен­ного рас­су­доч­но-худо­жест­вен­ных сти­лей и со­слу­жила нам пло­хую служ­бу, не­воль­но сфор­миро­вав у нас лож­ное пред­став­ле­ние о сущ­нос­ти и сред­ствах до­рас­су­доч­ного худо­жест­вен­ного по­сти­же­ния ми­ра. Эту са­мую «рас­су­доч­ность» мы и не узре­ли в собст­вен­ном «гла­зу», а по­том от­ка­зали в ней и древ­ним гре­кам-ахей­цам геро­ичес­кого века.

Следует также добавить, что антитетический способ мышления у древних гре­ков об­суж­дае­мого сей­час пери­ода имел два ос­нов­ных, тес­но свя­зан­ных меж­ду со­бой рус­ла раз­ви­тия, пита­емых от двух раз­но­род­ных ис­точ­ни­ков.

Первый из них, – более слабый, но нисколько не ослабевающий во времени. Он бо­лее древ­ний и при­су­щий всем чело­ве­чес­ким куль­ту­рам, – изна­чаль­но дейст­во­вал непо­средст­вен­но из са­мых глу­бин об­щих струк­тур­ных зако­но­мер­нос­тей, свой­ствен­ных всем до­ста­точ­но раз­ви­тым чело­ве­чес­ким язы­кам, вклю­чая сюда и, так назы­вае­мые, во­сточ­ные язы­ки. Этот ис­точ­ник объ­еди­няет в себе це­лую груп­пу дейст­вую­щих зако­но­мер­нос­тей фун­кци­они­рова­ния язы­ка, кото­рые мож­но под­раз­де­лить на внут­рен­ние и внеш­ние по отно­ше­нию к инди­виду­аль­ным носи­те­лям язы­ка.

Внутренние закономерности формирования антитетических составляющих языка берут своё нача­ло в спо­со­бах орга­низа­ции моз­го­вых струк­тур чело­века и их раз­вора­чива­нии в онто­гене­зе, реа­лизо­ван­ных в них тех­ноло­гиях запи­си, чте­ния и поис­ка «слов», каж­дое из кото­рых, пос­ле его усво­ения носи­те­лем язы­ка, даёт нача­ло очень раз­вет­влён­ному ги­пер­спис­ку, фик­сиру­юще­му его отно­ше­ния с вели­ким мно­жест­вом дру­гих «слов». Про­стей­шим из та­ких отно­ше­ний в ги­пер­спис­ке как раз и вы­сту­пает анти­тети­чес­кое. В силу это­го, в про­цес­се обу­че­ния язы­ку сами тех­ноло­гии запи­си и вос­про­изве­де­ния навя­зыва­ют «уче­ни­ку» ак­тив­ный по­иск соот­ветст­вую­щих анти­тети­чес­ких до­пол­не­ний к изу­чае­мому «сло­ву».

Внешние или социальные причины востребованности антитетических составляю­щих язы­ка раз­вора­чива­ются в ре­зуль­тате дейст­вия игро­вого и со­стя­за­тель­ного (аго­наль­но­го) ин­стинк­тов. Не сле­дует ду­мать, буд­то бы аго­наль­ность была при­суща толь­ко древ­ним гре­кам. В соот­ветст­вии с зако­ном Гра­не–Хёй­зин­ги, кото­рый всё ещё ждёт сво­ей запи­си и при­мене­ния, аго­наль­ность столь же ха­рак­тер­на для лю­дей вос­точ­ных куль­тур, как и для древ­не­гре­чес­кой и со­вре­мен­ной за­пад­ной. Дело в том, что вся­кая ус­пеш­ная куль­тура су­щест­вует толь­ко бла­года­ря тому реше­нию, кото­рое по­зво­лило реа­лизо­вать в ней про­дук­тив­ную рабо­ту игро­вого и со­стя­за­тель­ного ин­стинк­тов абсо­лют­ного боль­шин­ства сво­их чле­нов во бла­го все­го соци­ума. Во­сточ­ные куль­туры отли­чают­ся от древ­не­гре­чес­кой не столь­ко удель­ным ве­сом в них про­явле­ний аго­наль­нос­ти, сколь­ко их фор­ма­ми. Если у древ­них гре­ков пре­обла­дали инди­виду­аль­ные фор­мы аго­на, то в во­сточ­ных куль­ту­рах – кол­лек­тив­ные.

Второй же источник, – уже специфически ахейско-греческий. Он качественно выделяется из внеш­ней со­став­ляю­щей пер­вого уни­вер­саль­ного ис­точ­ника бла­го­даря сво­ей ис­клю­чи­тель­но боль­шой мощ­нос­ти. Он, ко­неч­но же, про­исте­кал непо­средст­вен­но из мощ­ной аго­наль­ной со­став­ляю­щей в их аго­раль­ной тра­ди­ции «об­суж­де­ния дел реча­ми» и «сло­во­пре­ний на аго­ре», но был ещё и по­мно­жен на очень боль­шую вели­чину эф­фек­тив­ной про­изво­ди­тель­нос­ти имен­но инди­виду­аль­ных форм аго­на в срав­не­нии с кол­лек­тив­ны­ми. Эти тра­дици­онно про­води­мые ло­гос-бата­лии, рас­пада­ющи­еся на сово­куп­ность ло­гос-пое­дин­ков в суде и пе­ред на­род­ным со­бра­нием на аго­ре, по­сто­янно под­дер­жи­вали ис­клю­чи­тель­но высо­кий уро­вень вос­тре­бо­ван­нос­ти анти­тети­чес­ких слов-поня­тий и дру­гого, про­тиво­по­лож­ного рода срав­не­ний, ука­зы­ваю­щих на неко­то­рое родст­вен­ное сход­ство. Этот высо­кий по­тен­циал вос­тре­бо­ван­нос­ти дейст­во­вал сти­мули­рую­ще на са­мые глу­бо­кие моз­го­вые струк­туры инди­вида, веда­ющие об­слу­жива­нием рече­вого аго­на.

Многие агорайцы, обсуждавшие дела речами на агоре, многократно переживали обос­трён­ную по­треб­ность подо­брать нуж­ное для ук­реп­ле­ния сво­ей пози­ции «сло­во», спо­соб­ное ней­тра­лизо­вать ма­гию слов про­тиво­по­лож­ной сто­роны и уси­лить собст­вен­ную. И, не нахо­дя тако­го в анна­лах сво­ей памя­ти, тут же, в азар­те спо­ра (в со­стоя­нии ин­сай­та), спон­тан­но при­ме­няли нео­быч­ное, удач­но под­вер­нув­ше­еся под руку вмес­те с но­вым его смыс­ло­вым пат­тер­ном, до сего мо­мен­та не при­ме­няв­ше­еся на памя­ти при­сутст­вую­щих в та­ком кон­текс­те и в та­ком смыс­ло­вом зна­че­нии. Веро­ят­но, по­доб­ны­ми сти­хий­ны­ми путя­ми (во мно­жест­ве воз­ни­кав­ших режи­мах азарт­ного обост­ре­ния ло­гос-аго­на) и заро­жда­лась по­дав­ляю­щая доля рас­су­доч­ных срав­не­ний раз­лич­ного сор­та и на­зна­че­ния.

Такая рабочая модель постоянно действующей стимуляции эволюции языка, на­прав­лен­ной на раз­ви­тие ано­ма­лии Кес­сиди, и ис­поль­зую­щих его аго­наль­но-рас­су­доч­ных тех­ноло­гий, спо­соб­на, в об­щих чер­тах, объ­яс­нить иско­мые по­след­ствия дейст­вия ахей­ской аго­раль­ной тра­ди­ции. Имен­но рабо­то­спо­соб­ность этой мо­дели и по­зво­ляет гово­рить об ахей­ских су­дах и тра­ди­ции аго­раль­ного ло­гос-аго­на, как ос­нов­ных ис­точ­ни­ках и дви­жу­щих си­лах ес­тест­вен­ного ста­но­вле­ния всех со­став­ляю­щих «гре­чес­кого чу­да», кото­рое те­перь утра­чива­ет свой бы­лой приз­нак «чу­да» и при­обре­тает хоро­шо раз­личи­мые чер­ты «ес­тест­вен­но и эво­люци­онно ста­новя­щего­ся» фено­мена.

По словам Платона (Государство, IX. 606e), «Гомер воспитал всю Элладу». Z

Тайна всеобщего признания Гомера – в его художественной правдивости, в соче­та­нии реа­лиз­ма и фан­та­зии, в его на­род­нос­ти. Он при­дал уст­ному на­род­ному твор­чест­ву закон­чен­ную худо­жест­вен­ную фор­му, опре­де­лил (близ­кий к ра­цио­наль­но­му) стиль гре­чес­кого на­род­ного эпоса и всего гре­чес­кого поэ­ти­чес­кого твор­чест­ва. Гомер стал, по сло­вам рус­ско­го лите­ра­тур­ного кри­тика В.Г. Бе­линс­ко­го, «от­цом гре­чес­кой поэ­зии» (Бе­лин­ский. Т. 3 С. 308). Ав­тор «Или­ады» и «Одис­сеи» ока­зал боль­шое влия­ние на раз­ви­тие фило­соф­ско­го и науч­ного мыш­ле­ния в ан­тич­ной Гре­ции, а его роль в фор­миро­ва­нии древ­не­гре­чес­кой (олим­пий­ской) рели­гии и нрав­ствен­ных пред­став­ле­ний древ­них гре­ков обще­приз­нана. [49,IV,с.85]

Давно уже пришла пора «вспомнить» (по Платону) или рационально рассудить с по­мощью ес­тест­вен­но­науч­ных средств, что у Гоме­ра в деле вос­пита­ния всей Элла­ды был мощ­ный стар­ший по­мощ­ник – АГОРА! Тот са­мый по­мощ­ник, кото­рый был ра­нее и его соб­ствен­ным учи­те­лем и на­став­ни­ком и про­дол­жал оста­вать­ся в этом ка­чест­ве и для сле­дую­щих поко­ле­ний аго­рай­цев. Раз­ница меж­ду аго­раль­ными тех­ноло­гия­ми и ка­чест­вом обу­че­ния Го­мера-уче­ника и его собст­вен­ных «уче­ни­ков» сво­ди­лась глав­ным обра­зом к тому «чис­то тех­ни­чес­ко­му» об­сто­ятель­ству, что у по­след­них по­яви­лось но­вое ис­прав­лен­ное и авто­ризо­ван­ное Гоме­ром «из­да­ние» до­пол­ни­тель­ного учеб­ного посо­бия – «Или­ады». Нам неиз­вест­но это пред­ыду­щее «из­да­ние» «Или­ады», кото­рым поль­зова­лись на аго­ре во вре­мена уче­ни­чест­ва са­мого Гоме­ра, но не­воз­мож­но оспо­рить сам факт его су­щест­вова­ния в той или иной фор­ме. Раз­ве не из это­го пред­ыду­щего «из­да­ния» «Или­ады» были по­черп­нуты Гоме­ром фак­ты древ­не­гре­чес­кой исто­рии и мифо­ло­гии? Го­мер не был древ­не­гре­чес­ким фан­тас­том, он не сочи­нил этот фак­ти­чес­кий мате­ри­ал, а толь­ко авто­ризо­вал спо­соб его умо­зре­ния, спо­соб рас­ста­нов­ки рас­суд­ком этих фак­тов пе­ред на­блю­даю­щим со­зна­нием чита­теля-слу­шате­ля, но преж­де, – пе­ред собст­вен­ным и сво­его Ге­ния. Роль Гоме­ра мо­жет быть оце­нена бо­лее пра­виль­но и пу­тём её срав­не­ния с ана­ло­гич­ны­ми и луч­ше изу­чен­ными роля­ми Шекс­пира и Пуш­кина в деле вос­пита­ния сво­их стран.

Нельзя слишком долго пользоваться услугами «заговорщицкой теории общества», сла­бость кото­рой за­клю­ча­ет­ся, преж­де все­го, в том, что она ни­ког­да, в дейст­ви­тель­нос­ти, не ре­ша­ет про­бле­му на её соци­аль­ном уров­не. Эта тео­рия толь­ко ото­дви­гает её ре­ше­ние, «по-заго­вор­чес­ки» пере­адре­суя дли­тель­но дейст­вую­щие соци­аль­но-куль­тур­ные меха­низ­мы-при­чины на бо­лее ран­ний «ре­зуль­тат» их дейст­вия, и вы­став­ляе­мый та­кой тео­рией в роли ис­точ­ника этих при­чин. В каж­дом по­доб­ном слу­чае при­мене­ния заго­вор­щиц­кой тео­рии пра­во­мер­но сра­зу же поин­тере­со­вать­ся при­чи­нами про­ис­хож­де­ния это­го «ран­него ре­зуль­та­та», про­из­воль­но объ­яв­лен­ного при­чи­ной появ­ления «позд­них ре­зуль­та­тов».

Задачу теоретической социальной науки часто понимают неправильно. Чтобы пояс­нить, в чём я усмат­ри­ваю цен­траль­ную зада­чу соци­аль­ной нау­ки, я нач­ну с опи­са­ния тео­рии, кото­рую под­дер­жива­ют очень мно­гие раци­она­лис­ты и кото­рая, как мне ка­жет­ся, гово­рит о це­лях, пря­мо про­тиво­по­лож­ных ис­тин­ной цели соци­аль­ной нау­ки. Я буду назы­вать эту тео­рию «за­го­вор­щиц­кой (conspiracy) тео­рией об­щест­ва». Эта тео­рия, бо­лее при­ми­тив­ная, чем мно­гие фор­мы теиз­ма, близ­ка тео­рии об­щест­ва Гоме­ра. Го­мер пред­став­лял себе власть бо­гов та­ким обра­зом, что все собы­тия, про­исхо­див­шие на поле бит­вы пе­ред Тро­ей, были для него лишь отра­же­нием раз­нооб­раз­ных сго­во­ров на Олим­пе. Заго­вор­щиц­кая тео­рия об­щест­ва как раз явля­ется од­ним из вари­ан­тов та­кого теиз­ма, ве­рой в бо­гов, чьи ка­при­зы и при­хоти управ­ляют все­ми собы­тия­ми… [48,гл.4,с.213]

В на­шем слу­чае, необ­ходи­мо сра­зу же за­дать во­прос: – Кто, в та­ком слу­чае, вос­пи­тал Гоме­ра? По боль­шей час­ти, неяв­но под­разу­мева­ет­ся, что та­кой осо­бый вос­пита­тель и не тре­бует­ся, а в ка­чест­ве ис­точ­ника-при­чи­ны, поро­див­шего рас­су­доч­ный стиль эпо­са «Или­ады», по­зво­ли­тель­но объ­явить спон­тан­ную гени­аль­ность «за­го­вор­щи­ка» Гоме­ра. Соби­ра­тель­ное поня­тие «ге­ни­аль­нос­ти» всё ещё очень раз­мыто и буд­то бы по­зво­ляет на её счёт спи­сать всё, что угод­но. Ра­нее уже был сфор­мули­ро­ван те­зис о том, что чело­ве­чес­кий Ге­ний сколь угод­но боль­шого масш­таба не спо­со­бен на по­рож­де­ние рас­су­доч­ных форм, кото­рым он не был пред­вари­тель­но обу­чен сво­им носи­те­лем в про­цес­се их сов­мест­ного ста­но­вле­ния-вос­пита­ния в соот­ветст­вую­щей куль­тур­но-язы­ко­вой сре­де.

Этот тезис нетрудно подкрепить и косвенно, проанализировав массу культурно-исто­ри­чес­ких ситу­аций, ко­гда чело­ве­чес­кий Ге­ний не смог даже отда­лён­но при­бли­зить­ся к рас­су­доч­ному сти­лю эпо­са «Или­ады» в тех слу­ча­ях, ко­гда он изна­чаль­но не был сам вос­пи­тан в соот­ветст­вую­щей куль­тур­но-язы­ко­вой сре­де с раз­ви­той ано­ма­лией Кес­си­ди. Для это­го до­ста­точ­но обра­тить­ся к любо­му па­мят­нику куль­туры сло­ва вне Древ­ней Гре­ции, ко­гда мож­но уве­рен­но ис­клю­чить древ­не­гре­чес­кое вли­яние. Тот факт, что ни одна из вели­ких куль­тур, ис­клю­чая древ­не­гре­чес­кую, не вос­пита­ла сво­его Ге­ния, спо­соб­ного пода­рить нам рас­су­доч­ный стиль, по­доб­ный гоме­ров­ско­му, – яв­ляет­ся очень силь­ным аргу­мен­том в поль­зу заяв­лен­ного тези­са о ми­зер­ных воз­мож­нос­тях чело­ве­чес­кого Ге­ния в деле само­стоя­тель­ного по­рож­де­ния рас­су­доч­ных форм! До­бавь­те к это­му, что имен­но на про­сто­рах Элла­ды за те три века (VI–IV вв. до н. э.), отно­си­тель­но кото­рых со­хра­ни­лись до­сто­вер­ные пись­мен­ные упо­мина­ния, были де­сят­ки та­ких Ге­ниев гоме­ров­ско­го мас­шта­ба и не ме­нее рас­су­доч­ных форм. Ника­кие наду­ман­ные «за­го­вор­щи­ки» на это не спо­соб­ны! Тут необ­ходи­мы дли­тель­но дей­ству­ющие, глу­боко тра­дици­он­ные, вос­питы­ваю­щие и сти­мули­рую­щие соци­аль­ные струк­ту­ры, каки­ми и были аго­раль­ные про­цес­сы в суде и на­род­ном со­бра­нии в древ­не­гре­чес­ких поли­сах.

И ещё один аргумент, взывающий к здравому смыслу. Всеобщее признание Гомера и при­зна­ние его на­род­нос­ти были бы не­воз­мож­ны без пони­ма­ния текс­тов «Или­ады» этим са­мым наро­дом. В свою оче­редь, – та­кое на­род­ное пони­ма­ние было бы не­воз­мож­но, если бы язык и рас­су­доч­ный стиль его эпо­са не были к тому вре­мени их об­щим до­сто­яни­ем.

Стиль Гомера, т.е. его способ изображения мира, а также видение мира и созер­ца­ние его обна­ру­жива­ются в при­вле­кае­мых им худо­жест­вен­ных срав­не­ни­ях. Коли­чест­во раз­вёр­ну­тых срав­не­ний в «Или­аде» ко­леб­лет­ся от 180 до 200 (в за­виси­мос­ти от оцен­ки текс­тов). В «Одис­сее» их око­ло 50, то есть зна­чи­тель­но мень­ше. Это объ­яс­няет­ся тем, что «Одис­сея» ме­нее ти­пич­на, ме­нее свя­зана с тра­ди­цией и бо­лее про­ник­нута субъ­ек­тив­ны­ми на­стро­ени­ями, чем «Или­ада»…

Сравнение есть главное и то новое, что внёс Гомер в легенды и мифы, в пре­да­ния ста­рины вооб­ще. В них ска­за­лось его миро­пони­ма­ние. Из по­доб­ных срав­не­ний, как уже гово­ри­лось, впо­следст­вии воз­ник­ли пер­вые науч­ные (на­тур­фило­соф­ские) ана­ло­гии. Поэ­тому ис­сле­до­ва­ние гоме­ров­ских срав­не­ний име­ет боль­шое зна­че­ние как для вы­ясне­ния его миро­пони­ма­ния, так и для по­сле­дую­щего раз­ви­тия тео­рети­чес­кой (ра­цио­на­лис­ти­чес­кой) мыс­ли. [49,IV,сс.88–89]

Не будет лишним заметить, что тезисы этих фрагментов будут лучше соотноситься с исти­ной, если мы бу­дем чи­тать: «Стиль, дли­тель­но выра­баты­вае­мый мно­гими поко­лени­ями аго­рай­цев, кото­рый гени­аль­но вен­чал в «Или­аде» Го­мер» вмес­то «Стиль Гоме­ра», «рас­су­доч­но-худо­жест­вен­ных срав­не­ниях» вмес­то «ху­до­жест­вен­ных срав­не­ниях» и «дли­тель­но и по­сте­пен­но вно­сили мно­гие поко­ле­ния безы­мян­ных аго­рай­цев, к кото­рым в фи­нале при­сое­ди­нил­ся и вели­кий аго­раец Го­мер» вмес­то «внёс Го­мер».

Эпический поэт обладал каким-то чувственно-осязаемым материальным зрением. В его кар­ти­нах при­рода всег­да рель­ефна и объ­ёмна, а чело­век кос­ми­чен. Z Кос­ми­чен не толь­ко в смыс­ле ми­фоло­ги­чес­кого «сли­яния» с при­ро­дой, а в смыс­ле чувст­ва «един­ства» с ми­ром, в смыс­ле при­сутст­вия в нём чело­века…

Эпическое восприятие природы никак нельзя понимать как абсолютно непо­средст­вен­ное, не­реф­лек­сив­ное или до­реф­лек­сив­но-мифо­ло­ги­чес­кое, кото­рое не про­во­дит ника­кого раз­ли­чия меж­ду внеш­ним и внут­рен­ним, меж­ду субъ­ек­тив­ным и объ­ек­тив­ным, меж­ду обра­зом и срав­нива­емым объ­ек­том. Эпос – не миф, не непо­средст­вен­но чувст­вен­ное вос­при­ятие мира, а эсте­ти­чес­кое отно­ше­ние к дейст­ви­тель­нос­ти. Эпос как род худо­жест­вен­ного твор­чест­ва был бы невоз­мо­жен без из­вест­ного про­тиво­по­став­ле­ния субъ­екта объ­ек­ту, точ­нее без про­ве­де­ния раз­ли­чия меж­ду ними. Эпи­чес­кое срав­не­ние и эпи­чес­кое вос­при­ятие мира наме­рен­но упо­доб­ля­ют раз­но­род­ные явле­ния; они пред­пола­гают пони­ма­ние раз­ли­чия меж­ду сопо­став­ляе­мы­ми пред­ме­тами и пото­му не мо­гут обой­тись без интел­лек­ту­аль­ных опе­ра­ций, по­средст­вом кото­рых и со­вер­ша­ется срав­не­ние раз­но­род­ных явле­ний. Не в эпо­се (го­ме­ров­ском во вся­ком слу­чае), а в мифе при­рода игра­ет само­дов­лею­щую роль, так как на мифо­логи­чес­ком уров­не чело­век сла­бо отли­чает себя от при­роды и чувст­вует себя мало­зна­ча­щим её при­дат­ком. [49,IV,сс.91–92]

Сейчас нам необходимо более подробное и развёрнутое описание тех реальных и прин­ципи­аль­но зна­чи­мых зако­но­мер­нос­тей, кото­рые скры­вают­ся за таки­ми фигу­рами речи, как: «Эпи­чес­кий поэт обла­дал… чувст­вен­но-ося­зае­мым… зре­нием. В его кар­ти­нах при­рода всег­да рель­ефна и объ­ёмна, а чело­век кос­ми­чен. …непо­средст­вен­но чувст­вен­ное вос­при­ятие ми­ра…» Нео­цени­мую в этом слу­чае пред­вари­тель­ную по­мощь мы най­дём в сле­дую­щей крат­кой вы­бор­ке фун­да­мен­таль­ных эпи­сте­моло­ги­чес­ких тези­сов Кар­ла Поп­пера из его рабо­ты «Объ­ек­тив­ное зна­ние. Эво­люци­он­ный под­ход», к кото­рым мы уже ра­нее обра­ща­лись с целью пояс­не­ния зако­на Бер­тил­лона:

Органы чувств, такие, как глаз, подготовлены реагировать на определён­ные отоб­ран­ные собы­тия из окру­жаю­щей сре­ды, на та­кие собы­тия, кото­рые они «ожи­да­ют», и толь­ко на эти собы­тия. По­доб­но тео­риям (и пред­рас­суд­кам), они в це­лом бу­дут сле­пы к дру­гим собы­ти­ям: к та­ким, кото­рых они не пони­ма­ют, кото­рые они не мо­гут ин­тер­пре­тиро­вать (по­тому что эти собы­тия не соот­ветст­вуют ка­кой-либо спе­цифи­чес­кой про­бле­ме, ре­шае­мой орга­низ­мом).

…Не может быть чистого восприятия, чистых данных, точно так же, как не мо­жет быть чис­того язы­ка на­блю­де­ния, так как все язы­ки про­пита­ны те­ори­ями и мифа­ми Z. Точ­но так же, как наши гла­за сле­пы к не­пред­ви­ден­ному или нео­жи­дан­ному Z, так и наши язы­ки не­спо­соб­ны опи­сать это Z

…Не существует таких вещей, как чувственные данные или восприятия, кото­рые не по­стро­ены на тео­риях (или ожи­дани­ях, то есть би­оло­ги­чес­ких пред­шест­вен­ни­ках линг­вис­ти­чес­ки сфор­му­лиро­ван­ных тео­рий) Z… Орга­ны чувств вклю­чают в себя экви­ва­лент при­ми­тив­ных и не­кри­ти­чес­ки при­ня­тых тео­рий, кото­рые ме­нее ши­роко про­вере­ны, чем науч­ные тео­рии. Бо­лее того, не су­щест­вует язы­ка для опи­са­ния дан­ных, сво­бод­ного от тео­рий Z, пото­му что мифы (то есть при­ми­тив­ные тео­рии) воз­ника­ют вмес­те с язы­ком Z. Не су­щест­ву­ет жи­вых объ­ек­тов (ни жи­вот­ных, ни рас­те­ний) без про­блем и их проб­ных реше­ний, кото­рые экви­ва­лент­ны тео­ри­ям… [40]

*    *    *

В связи с только что приведёнными примерами и аналогич­ными им много­числен­ными и нео­бы­чай­но (зри­тель­но) впе­чат­ляю­щими из­обра­жени­ями, кото­ры­ми насы­щены поэ­мы Гоме­ра, рус­ский учё­ный А.М. Порт­нов («Сле­пой» Го­мер был зор­че нас. – Не­зави­си­мая газе­та. 1998. N 1. С. 4) вы­дви­гает гипо­тезу, со­глас­но кото­рой Го­мер был зря­чим, в выс­шей сте­пени на­блю­да­тель­ным и ве­лико­леп­но раз­ли­чаю­щим цве­та чело­ве­ком…

Учёный обращает внимание на следующие факты: согласно преданию, Гомер похо­ро­нен на ос­тро­ве Хиос. Здесь со­хра­ни­лись моне­ты, отно­ся­щи­еся к IV в. до н.э. На них поэт из­обра­жён похо­жим на Зев­са: с ши­роко от­кры­тыми зря­чими гла­за­ми. В Ита­лии, в му­зее Неа­поля, хра­нит­ся мра­мор­ный бюст IV в. до н.э. с име­нем Го­мера – без вся­ких сле­дов сле­по­ты. И вооб­ще гре­кам до за­вое­ва­ний Алек­сан­дра Маке­дон­ско­го не при­хо­дило в голо­ву из­обра­жать Гоме­ра сле­пым (см.: Там же).

По Портнову, Гомера «ослепили» в III в. до н.э. александрий­ские фило­софы эпохи элли­низ­ма, лю­бив­шие под­чёр­ки­вать пре­вос­ход­ство «зря­чес­ти сле­по­ты» из­бран­ных над «сле­по­той зря­чес­ти» Z мало­гра­мот­ной бес­куль­тур­ной мас­сы (см.: Там же). [49,IV,сс.96–97]

Агон, Агора, Логос… Updated!

Выписанная троица основных слов-понятий: агонαγων (agõn), агораαγoρα (agorá) и логосλóγoς (lógos), хоро­шо очер­чива­ющих сов­мест­но ха­рак­тер­ное и лег­ко узна­вае­мое лицо-сущ­ность древ­не­гре­чес­кой циви­лиза­ции, пред­поло­жи­тель­но, со­дер­жит в себе об­щий «ко­рень-при­знак» – «γo» (go), – всё ещё со­хра­няю­щий ука­за­ние на бы­лое (эти­моло­ги­чес­кое) при­сутст­вие за эти­ми «сло­ва­ми» ис­кон­ных куль­тур­ных при­зна­ков соци­аль­ной иг­ры (дейст­ва, пред­став­ле­ния, со­стя­за­ния, спо­ра, пое­дин­ка, стол­кно­ве­ния, тяж­бы, су­да…). Уже в при­роде этих трёх «слов» и их мно­го­чис­лен­ных свя­зях изна­чаль­но была схва­чена и отра­жена це­лая фило­со­фия мира, кото­рая из­вест­на нам по фор­му­лам Гера­кли­та, ста­вив­шего в осно­ва­ние все­го суще­го αγων (или νεικoς).

Агональный момент ранней философии проявляется, на мой взгляд, ещё и осо­бен­но в том, что люди были склон­ны рас­смат­ри­вать миро­вой про­цесс как из­веч­ную борь­бу пер­во­здан­ных про­ти­вопо­лож­нос­тей, борь­бу, лежа­щую в сути всех ве­щей, как, на­при­мер, ки­тай­ская анти­но­мия «инь» и «ян».

Для Гераклита борьба была «отцом всех вещей». Эмпедокл выставлял в качес­тве двух прин­ци­пов, управ­ляю­щих всем миро­вым про­цес­сом с само­го на­ча­ла и на­веч­но, поня­тия φιλια (philia), «связь, склон­ность, сим­па­тия» и νεικoς (neikos) – «спор, рас­пря, враж­да». Судя по все­му, не слу­чай­но склон­ность ран­ней фило­со­фии к анти­тети­чес­кому объ­яс­не­нию бы­тия кор­рес­пон­ди­рует с анти­те­тичес­ким и аго­наль­ным ус­трой­ством ран­него об­щес­тва. Люди испо­кон веку при­вык­ли мыс­лить всё су­щее в дуа­лиз­ме про­ти­вопо­лож­нос­тей, ви­деть во всём гос­под­ство со­стя­за­тель­нос­ти. Геси­од ещё упо­ми­нает доб­рую Эри­ду, бла­гую рас­прю, наря­ду со зло­коз­нен­ной. [26,VI,с.137]

Идея состязания как главного элемента общест­венной жизни исстари связана с на­шим пред­став­лени­ем об эл­лин­ской куль­туре. За­дол­го до того, как со­цио­ло­гия и этно­ло­гия обра­тили вни­ма­ние на чрез­вы­чай­ную важ­ность аго­наль­ного фак­тора вооб­ще, Якоб Бурк­хардт обра­зо­вал сло­во «аго­наль­ный» Z и опи­сал поня­тие аго­наль­ного как один из пока­зате­лей гре­чес­кой куль­туры. Одна­ко Бурк­хардт не дога­ды­вал­ся об об­щей со­цио­логи­чес­кой под­оп­лёке это­го явле­ния. Он пола­гал, что аго­наль­ное нуж­но вос­при­ни­мать как спе­цифи­чес­ки эл­лин­скую чер­ту, чьё влия­ние из­меря­ется оп­реде­лён­ным от­рез­ком исто­рии гре­чес­кой куль­ту­ры… Если даже вер­но, что лишь с вели­кими, объ­еди­нив­шими всю Элла­ду игра­ми в Олим­пии, на Ист­ме, в Дель­фах, в Не­мей­ской доли­не со­стя­за­ние на два сто­ле­тия ста­ло жиз­нен­ным прин­ци­пом гре­чес­кого об­щес­тва, – сам дух не­пре­кра­щаю­щего­ся со­стя­за­ния гос­подст­во­вал в эл­лин­ской куль­туре Z уже рань­ше и впо­след­ствии тоже.

Греческие боевые игры всегда были теснейшим образом связаны с рели­гией, в том чис­ле и то­гда, ко­гда из-за по­верх­ност­ного вос­при­ятия они мо­гли похо­дить на чис­то спор­тив­ные празд­ники на­цио­наль­ного масш­таба. Ге­рои­чес­кие оды Пин­дара цели­ком и пол­нос­тью при­над­лежа­ли сфе­ре бога­той и освя­щён­ной поэ­зии, они со­став­ляют един­ствен­ную гла­ву этой поэ­зии, до­шед­шую до на­ших дней. Сак­раль­ный ха­рак­тер аго­на даёт себя знать во всём. Со­рев­нова­ние спар­тан­ских юно­шей, ко­гда они пе­ред алта­рём тер­пе­ливо сно­сят при­чиня­емую боль, цели­ком и пол­нос­тью мож­но от­нес­ти к обы­чаю бо­лез­нен­ных испы­та­ний при по­свя­ще­нии юно­шей в муж­чи­ны, обы­чаю, кото­рый встре­ча­ется у пер­во­быт­ных наро­дов по всей Зем­ле. Побе­ди­тель Олим­пий­ских игр вды­хает но­вую жиз­нен­ную силу в сво­его деда. Гре­чес­кая тра­ди­ция раз­ли­чает со­стя­за­ния как тако­вые, отно­ся­щи­еся к госу­дар­ству, вой­не и пра­ву, и со­стя­за­ния в силе, в муд­рос­ти и бо­гат­стве. Та­кая клас­си­фика­ция, как пред­став­ляет­ся, ещё хра­нит от­блеск аго­ни­сти­чес­кой сфе­ры из ран­ней куль­тур­ной фазы. Ко­гда су­деб­ный про­цесс назы­вают аго­ном, то это не есть позд­ней­ший пере­нос зна­че­ния, как пола­гал Бурк­хардт, а, на­про­тив, это гово­рит об ис­кон­ной вза­имо­свя­зи дан­ных поня­тий. Неко­гда судо­про­из­водст­во было нас­тоя­щим аго­ном… Z [26,III,сс.87–90]

В политике, как и в других областях жизни, греки открыто состя­заются друг с дру­гом. Агон – сло­во, кото­рое обо­зна­чает и мес­то спор­тив­ных со­стя­за­ний, и сами со­стя­за­ния, – ста­но­вит­ся сим­во­лом про­дук­тив­ной и циви­лизо­ван­ной кон­ку­рен­ции. Гре­ки ус­пеш­но со­стя­зают­ся в ре­мес­ле, стоя­щем на гра­ни с ис­кус­ством, и в тор­гов­ле, кото­рая ши­роко охва­ты­вает мир. Они стре­мят­ся пере­щего­лять друг дру­га кра­со­той и бла­гоус­тро­ен­нос­тью горо­дов, вели­чием хра­мов и сла­вой теат­ров, изыс­кан­нос­тью ре­чей «сво­их», но из­вест­ных всей Гре­ции ора­то­ров, мас­тер­ством поэ­тов, дра­ма­тур­гов, муд­рос­тью фило­со­фов, нова­тор­ством дел и за­мыс­лов, вни­мани­ем к на­зрев­шим пере­ме­нам. Они со­стя­зают­ся в насы­щен­нос­ти жиз­ни яр­кос­тью и бо­гат­ством впе­чат­ле­ний, в изыс­кан­нос­ти и прос­тоте одеж­ды, в вир­туоз­ной куль­туре тела. Они про­дол­жают про­во­дить Олим­пий­ские и дру­гие из­вест­ные со­стя­за­ния; на вре­мя все­гре­чес­ких Олим­пий­ских игр пре­кра­щают все вой­ны и меж­дe­усо­бицы. Вот эту со­стя­за­тель­ность так­же мож­но счи­тать на­сле­дием древ­не­гре­чес­кой циви­лиза­ции. Пло­до­твор­ность твор­чес­кой, нова­тор­ской со­стя­за­тель­нос­ти гре­чес­кой жиз­ни ста­нет осо­бен­но яс­ной, ко­гда мы в на­шем мыс­лен­ном путе­шест­вии «по­се­тим»… [агору] [24,c.63]

Агора Z – буквально: рыночная площадь – в архаи­ческое время служила как откры­тое мес­то для на­род­ных со­бра­ний и для суда; в века клас­си­чес­кой древ­нос­ти она ста­но­вит­ся и мес­том тор­гов­ли, и цент­ром обще­ния жите­лей поли­са, их граж­дан­ско-поли­ти­чес­кого взаи­мо­дейст­вия. Это вклю­чает собст­вен­но ры­нок и об­мен това­рами в со­вер­шен­но осо­бый жиз­нен­ный кон­текст древ­не­гре­чес­кой циви­лиза­ции. Произ­води­тели и тор­гов­цы при­хо­дят, при­езжа­ют, при­плы­вают на аго­ру преж­де все­го для того, что­бы про­дать про­изве­дён­ное в мас­тер­ских или выра­щен­ное на по­лях, ку­пить необ­ходи­мое для жиз­ни, полу­чить пред­став­ле­ние о скла­ды­ваю­щих­ся це­нах, за­гля­нуть на мо­нет­ный двор. Но так­же и для того, что­бы узнать поли­ти­чес­кие но­вос­ти, при­нять учас­тие в засе­да­нии на­род­ного со­бра­ния, зай­ти в хра­мы, если надо, обра­тить­ся по сво­им де­лам в суд или побы­вать на теку­щем су­деб­ном засе­да­нии в ге­лиее (зда­нии на­род­ного су­да). За­кон­чив с про­да­жей и по­куп­кой това­ров, с граж­дан­ски­ми дела­ми, крес­тья­не, ре­мес­лен­ники, куп­цы мо­гут про­гу­лять­ся под кры­тыми гале­ре­ями, побе­седо­вать, по­спо­рить с со­граж­дана­ми. Или мо­гут – в спе­ци­аль­но отве­дён­ных на аго­ре мес­тах – по­слу­шать ора­то­ров, а то и по­дис­кути­ро­вать с ними. С неко­торо­го же вре­мени – и при­слу­шать­ся к спо­рам фило­со­фов, узнать об иде­ях при­ез­жих муд­ре­цов. Циви­лизо­ван­ный ры­нок ста­но­вит­ся, та­ким обра­зом, орга­нич­ной частью по­лис­ной жиз­ни. В ка­ких-то отно­шени­ях он при­обре­тает фун­да­мен­таль­ное зна­че­ние. [24,cс.52–53]

Бесспорный приоритет, обусловленный всей гражданской жизнью, бытом полиса, при­над­ле­жит уст­но­му сло­ву. Имен­но в этой сфе­ре пона­чалу и про­исхо­дит ин­тере­сую­щее нас дви­же­ние от са­мого кон­крет­ного рече­ния по­все­днев­нос­ти – че­рез спе­ци­али­за­цию сло­вес­ных заня­тий – к аб­стракт­ной про­бле­ме Сло­ва, кото­рая в древ­не­гре­чес­кой фило­со­фии ста­но­вит­ся од­ной из са­мых клю­че­вых. А так­же и к фило­соф­ско­му тер­мину «ло­гос» Z, кото­рый лишь по­сте­пен­но вы­чле­няет­ся из мно­го­знач­ной сти­хии сло­вес­ной куль­ту­ры. В ней же на­дол­го со­хра­няет­ся раз­ветв­лён­ное един­ство сло­вес­ных заня­тий древ­них элли­нов. «Каки­ми мно­гооб­раз­ными зна­чени­ями обо­рачи­вал­ся для гре­чес­кого ума этот «ло­гос», – отме­чает Т. В. Ва­силь­ева [25,с.4], – «в наши дни труд­но опи­сать и не на од­ной ты­сяче стра­ниц. Су­деб­ная речь – ло­гос Z, пред­ложе­ние в грам­мати­чес­ком смыс­ле – ло­гос, счёт – ло­гос, от­счёт – ло­гос, ра­зум – ло­гос… Ко­гда на­ряду с эпи­чес­кой и лири­чес­кой поэ­зией на гре­чес­кой поч­ве ста­ла скла­ды­вать­ся про­заи­чес­кая лите­рату­ра, сло­вом для её обо­зна­че­ния стал всё тот же ло­гос». [24,сс.64–65]

Матерью «греческого чуда» была Агора, на которой от века господ­ство­вала со­стя­за­тель­ность и раз­во­рачи­ва­лись пра­во­вые спо­ры, борь­ба-со­стя­за­ние пе­ред су­дом. И для пер­вых древ­не­гре­чес­ких фило­со­фов-аго­рай­цев было ес­тест­вен­но де­лать свои ло­гос-по­лот­на окру­жаю­щего их мира имен­но с хоро­шо зна­ко­мых им про­цес­сов на Аго­ре. Отсю­да, из прак­тики су­деб­ных раз­би­ра­тельств тер­мины пра­восу­дия пере­коче­вали во вновь ос­ваи­вае­мые ими раз­делы ло­гос-ката­ло­гов о «звёзд­ном небе над их голо­вами». То, что впо­след­ствии Имма­нуил Кант назо­вёт «нрав­ствен­ным зако­ном внут­ри нас», в ре­зуль­тате дли­тель­ной об­щест­вен­ной прак­тики сме­няю­щих друг дру­га поко­ле­ний аго­рай­цев про­ро­сло и офор­ми­лось в поня­тии «зако­на» в об­лас­ти пра­ва. Это была пер­вая сту­пень­ка лест­ни­цы, кото­рую нача­ли вы­стра­ивать аго­рай­цы для осво­ения об­шир­ных ло­гос-вла­де­ний меж­ду кан­тов­ски­ми полю­сами мира. Не­уто­ми­мое и от­важ­ное пле­мя аго­рай­цев ста­ло ос­ваи­вать всё но­вые и но­вые об­лас­ти ло­гос-суще­го, осве­щая себе доро­гу факе­лом «зако­на», у кото­рого нико­гда не рва­лась свя­зую­щая пупо­вина с их внут­рен­ним «нрав­ствен­ным зако­ном».

Агора в ахейских полисах Эллады была не только традиционным местом встречи и обме­на но­вос­тями и това­ра­ми (а позд­нее и тор­гов­ли), как это было свой­ствен­но боль­шин­ству дру­гих род­ствен­ных куль­тур, но и тра­дици­он­ным мес­том и цен­тром их поли­ти­чес­кого и соци­аль­ного об­щин­ного еди­не­ния, тра­дици­он­ным мес­том рабо­ты ин­сти­ту­тов поли­ти­чес­кой и су­деб­ной влас­ти. Это было то свя­щен­ное мес­то, где были выра­бота­ны и дейст­вова­ли стро­го рег­ла­мен­тиро­ван­ные и неу­кос­ни­тель­но со­блю­дае­мые пра­вила пове­де­ния каж­до­го, кто всту­пал на овя­щён­ную тра­дици­ей аго­ру. Даже во вре­мена экс­пери­мен­тов на про­сто­рах Элла­ды с ин­сти­ту­том царс­кой влас­ти, ахей­ские ин­сти­туты на­род­ного со­бра­ния и су­да, как пра­вило, в боль­шой сте­пени со­хра­ня­лись и про­дол­жали свою рабо­ту по боль­шин­ству сво­их тра­дици­он­ных на­прав­ле­ний и тра­дици­онно на аго­ре, куда цар­ский дво­рец так и не был допу­щен.

У Пифагора λóγoς – это, прежде всего, речь-закон и только во вто­рую оче­редь та­кие его позд­ней­шие про­из­вод­ные раз­но­вид­нос­ти, как при­рав­нен­ные к зако­нам пра­вила-про­цеду­ры обра­зова­ния, по­стро­ения, изо­бра­же­ния или на­чер­та­ния ме­ры, про­пор­ции или дру­гого, кон­струк­тив­но оп­реде­лён­ного зако­на-отно­ше­ния, и толь­ко в сле­дую­щую оче­редь кон­крет­ные ре­зуль­таты и об­раз­цы, полу­чае­мые при вы­пол­не­ния этих за­коно­по­доб­ных про­це­дур, на­при­мер, их гео­мет­ри­чес­ки пред­став­лен­ные и изо­бра­жён­ные чис­ла. Имен­но та­ким зна­чени­ем сло­ва λóγoς сле­дует руко­вод­ство­вать­ся при про­чте­нии пифа­го­рей­ско­го тези­са: – «Всё [су­щее] есть ло­гос». Пере­во­дить его се­год­ня сле­дует при­мер­но так: – «При­рода все­го суще­го цели­ком и без ос­тат­ка сво­дима к дейст­вую­щим там зако­нам (или зако­нопо­доб­ным пра­ви­лам-про­цеду­рам, уп­рав­ляю­щим ста­но­вле­нием все­го суще­го), т.е. вза­имно-одно­знач­но пред­ста­вима эти­ми зако­на­ми, а пото­му и неот­личи­ма от этих зако­нов».

Использовать в наше время в таком контексте слово «число» недопустимо, по­сколь­ку в со­вре­мен­ном язы­ке это сло­во обоз­нача­ет очень спе­ци­аль­ное аб­стракт­ное поня­тие или кон­крет­ное чис­лен­ное зна­че­ние неко­то­рой вели­чины – «один», «e», … . Столь не­осмо­три­тель­ный вы­бор неми­нуе­мо при­во­дит к силь­ному иска­же­нию того смыс­ла, кото­рый вкла­ды­вали пифа­го­рей­цы в об­суж­дае­мый те­зис. Пред­став­лять дело так, буд­то пифа­го­рей­цы ут­вер­жда­ли, что «всё есть чис­ло», ког­да мы узна­ли, что это «всё» мо­жет быть пред­ста­вимо или сво­димо к неко­то­рой си­сте­ме зако­нов-отно­ше­ний меж­ду под­ходя­щи­ми набо­рами чи­сел, зна­чит вы­став­лять свой собст­вен­ный рас­су­док нес­коль­ко одно­бо­ким и недо­раз­ви­тым в соот­вет­ству­ющей об­лас­ти, но ни­как не пифа­го­рей­ский, кото­рый су­мел оси­лить путь к этой ис­тине од­ним сво­им рас­суд­ком, не вы­ходя с аго­ры и не жалу­ясь сво­им бо­гам на не­хват­ку доро­го­стоя­щих экс­пери­мен­таль­ных дан­ных. Не ра­зум­ней ли раз­ло­жить пе­ред со­бой тек­сты «Или­ады» и вни­ма­тель­но их про­честь, во­ору­жив­шись ува­жи­тель­ной точ­кой зре­ния на до­сти­же­ния пифа­го­рей­цев и дру­гих на­ших учи­те­лей древ­ней Гре­ции?

Самым типичным агорайцем был Сократ, если отвлечься от того факта, что он был од­ним из са­мых выда­ющих­ся аго­рай­цев, во вся­ком слу­чае, из чис­ла до­сто­вер­но и все­сто­рон­не из­вест­ных на­шему вре­мени бла­года­ря ква­лифи­циро­ван­ным раз­вёр­ну­тым сви­де­тель­ствам его вели­кого уче­ника – Пла­тона.

«Миф концептуального каркаса». IV  (Карл Поппер)

Теперь я хотел бы выдвинуть предположение, что в некотором смысле и мы сами, и наши пози­ции явля­ются ре­зуль­та­том кон­фрон­та­ций и без­ре­зуль­тат­ных дис­кус­сий по­доб­ного рода…

Однако что же из первоначального греческого чуда – подъём греческой поэ­зии, ис­кус­ства, фило­со­фии и на­уки – по­слу­жило дейст­ви­тель­ным ис­точ­ни­ком за­пад­ного раци­она­лиз­ма? Я уже в тече­ние мно­гих лет при­дер­жива­юсь мне­ния, что гре­чес­кое чудо, в той мере, в ка­кой его вооб­ще мож­но объ­яс­нить, обя­зано сво­им про­ис­хож­дени­ем в ос­нов­ном столк­нове­нию куль­тур…

Попытаемся представить себе в общих чертах происхождение древнегре­чес­кой фило­со­фии. Она заро­ди­лась в гре­чес­ких коло­ниях в Ма­лой Азии, Юж­ной Ита­лии и Сици­лии, то есть в тех мес­тах на Вос­токе, где гре­чес­кие коло­нис­ты встре­ти­лись и столк­ну­лись с вели­кими во­сточ­ными циви­лиза­ция­ми, или в тех мес­тах на Запа­де, где они встре­ти­лись с сици­лий­цами, карфа­геня­нами и ита­лий­цами, в ос­нов­ном тос­кан­ца­ми. Вли­яние столк­нове­ния куль­тур на гре­чес­кую фило­со­фию явно за­мет­но уже в на­ибо­лее ран­них сооб­ще­ниях о фило­со­фии Фа­леса. Оно без­оши­боч­но обна­ружи­вает­ся в фило­со­фии Ге­рак­лита. Од­нако тот путь, кото­рый в ходе столк­нове­ния куль­тур при­во­дит лю­дей к кри­ти­чес­кому мы­шле­нию, наг­ляд­нее все­го выя­вил­ся в фило­со­фии странст­ву­юще­го рап­сода Ксе­нофа­на…

Хорошо известна та роль, которую столкновение культур играло в воз­ник­нове­нии гре­чес­кой на­уки – мате­мати­ки и ас­тро­но­мии. Мож­но даже ука­зать тот путь, на кото­ром раз­нооб­раз­ные столк­нове­ния при­носи­ли свои пло­ды. К этим исто­кам мож­но воз­вес­ти все наши идеи сво­бо­ды, демо­кра­тии, тер­пи­мос­ти, рав­но как и идеи по­зна­ния, нау­ки, ра­цио­наль­нос­ти.

Среди всех перечисленных идей наиболее фундаментальной мне пред­став­ляет­ся идея раци­ональ­нос­ти. Насколько мы знаем из источников, появление рациональной, или крити­чес­кой, дис­кус­сии, по-види­мому, со­впа­дает во вре­мени с неко­торы­ми из та­ких столк­нове­ний. По­доб­ные дис­кус­сии ста­ли тра­дици­он­ными с воз­ни­кно­вени­ем и раз­вити­ем ран­них ио­ний­ских демо­кра­тий. [39,IV]

С одной стороны, – дискуссии стали традиционными с возникновением и раз­вити­ем ран­них ио­нийс­ких демо­кра­тий, а с дру­гой, – появ­ле­ние ра­цио­наль­ной, или кри­ти­чес­кой, дис­кус­сии, по-види­мому, со­впа­дает во вре­мени с неко­торы­ми из та­ких стол­кно­ве­ний куль­тур. Эти со­вер­шен­но спра­вед­ли­вые по-от­дель­нос­ти за­клю­че­ния, если их не под­вер­гать до­пол­ни­тель­ной ис­кус­ствен­ной ин­тер­пре­та­ции и не свя­зы­вать воле­вым обра­зом при­чин­но-следст­вен­ной связью, ещё ни­как не мо­гут при­вес­ти к ос­нов­ному тези­су Поп­пера о том, что гре­чес­кое чудо… обя­зано сво­им про­ис­хож­дени­ем в ос­нов­ном стол­кно­ве­нию куль­тур… Z

Понятие «столкновение культур», как и любое другое понятие столь высо­кого уров­ня син­теза и инте­гра­ции, ста­но­вит­ся со­дер­жа­тель­ным и рабо­то­спо­соб­ным толь­ко пос­ле явно­го опи­са­ния моде­лей двух та­ких «стал­ки­ваю­щих­ся» куль­тур и до­ста­точ­но обо­сно­ван­ного спис­ка воз­мож­ных вто­рич­ных меха­низ­мов их меж­куль­тур­ного вза­имо­дейст­вия, со­гла­со­ван­ных с моде­лями их собст­вен­ной при­роды, со­дер­жащи­ми осо­бен­ные для каж­дой куль­ту­ры меха­низ­мы, обес­печи­ваю­щие ус­той­чи­вость и само­вос­про­изво­ди­мость этих куль­тур на исто­ри­чес­ки зна­чи­мых про­ме­жут­ках вре­мени.

Все известные культуры древности, за исключением средизем­номорской древ­негре­чес­кой, обо­сно­ван­но при­чис­ляе­мые к вос­точ­ным тра­дици­он­ным куль­ту­рам, де­монст­риро­вали ис­клю­чи­тель­ную неза­виси­мость и замк­ну­тость на себя. Эта их не­восп­риим­чи­вость (им­муни­тет) к внеш­ним вли­яни­ям, по всей види­мос­ти, была обус­лов­лена без­раз­дель­ным гос­подст­вом в этих куль­ту­рах силь­ных, фило­гене­ти­чес­ки воз­ник­ших «ин­сти­ту­тов», стоя­щих на стра­же обре­тён­ной и выве­рен­ной в ве­ках по­лез­ной куль­тур­ной тра­ди­ции во всех сфе­рах жиз­ни, будь то сис­тема хо­зяйст­ва, быта или поли­ти­чес­кого уст­ройст­ва… В под­тверж­де­ние того, до­ста­точ­но со­слать­ся на из­вест­ную егип­толо­гам непо­сти­жи­мую, по за­пад­ным мер­кам, инер­цию тра­ди­ций Древ­него Егип­та, не­одо­ли­мую даже тита­ни­чес­кими уси­ли­ями буд­то бы все­могу­щих фа­рао­нов-ре­фор­мато­ров. Во всех об­лас­тях куль­туры Древ­него Егип­та на про­тяже­нии тыся­челе­тий, пока не про­исхо­дили гран­диоз­ные при­род­но-кли­мати­чес­кие по­тря­се­ния, цари­ли чёт­ко «рас­пи­сан­ная» рег­ла­мен­та­ция и стро­гое сле­дова­ние тра­ди­ции.

По свидетельству Платона, египтяне 10 тыс. лет тому назад установили, что пре­крас­но, и «объ­яви­ли об этом на свя­щен­ных празд­не­ствах и нико­му… не до­зво­лено было вво­дить нов­шест­ва и измы­шлять что-либо иное, не оте­чест­вен­ное». [37,с.97]

Подлинная природа этих «инсти­тутов», этих механизмов обеспечения тра­ди­ции, ис­прав­но под­дер­жи­ваю­щих куль­тур-го­мео­стаз во­сточ­ных куль­тур, по боль­шому счё­ту, всё ещё оста­ётся во мно­гом зага­доч­ной. Вмес­те с тем, у мно­гих эво­лю­цио­нис­тов ес­тест­вен­ни­ков дав­но уже сфор­миро­ва­лась стой­кая убеж­дён­нос­ть в ес­тест­вен­ном куль­тур-фило­гене­зе этих ста­били­зи­рую­щих куль­тур­ный ор­га­низм «ин­сти­ту­тов», – спе­циа­л­зи­ро­ван­ной ие­рар­хи­чес­ки (по­слой­но) вы­стро­ен­ной куль­тур-им­мун­ной си­сте­мы, в ко­то­рой про­сле­жива­ются вер­ти­кали нани­зан­ных друг на дру­га меха­низ­мов, опи­раю­щие­ся сни­зу на гене­ти­чес­ки обус­лов­лен­ные ин­стинк­тив­ные сте­рео­типы соци­аль­ного пове­де­ния далё­ких от нас пред­ков исто­ри­чес­кого чело­века. Толь­ко объ­ек­тив­ная слож­ность про­бле­мы и её ис­клю­чи­тель­ная меж­дис­цип­ли­нар­ность, пре­пятст­ву­ют «царс­ко­му» пере­ходу от на­бора спе­куля­тив­ных по­стро­ений к кон­струк­тив­ным ес­тест­вен­но­науч­ным моде­лям, при­год­ным для из­вле­че­ния ин­тере­сую­щих ис­сле­дова­теля ха­рак­те­рис­тик от­кли­ка куль­туры на пла­ни­руе­мые или иско­мые им воз­дейст­вия.

Связанная с подспудной работой этих стабилизирующих «институтов» куль­туры, кажу­ща­яся «не­ра­зум­ность» чело­ве­чес­кого кол­лек­тива и его куль­туры, опол­чаю­щие­ся на, каза­лось бы, са­мые «бла­гие» и «ра­зум­ные» по­пыт­ки куль­тур-инно­ва­ций, неод­но­крат­но ста­вила в ту­пик мысль Со­кра­та и Пла­тона. Рабо­та этих «ин­сти­ту­тов», сто­я­щих на стра­же тра­ди­ции, све­ла на нет амби­ции мно­гих уто­пис­тов-бла­годе­те­лей че­лове­чест­ва… Их оте­чес­кая забо­та, пере­рос­шая в акты ак­тив­ной кон­фрон­та­ции с «не­ра­зум­ны­ми» ин­сти­тута­ми «за­блуд­шей» куль­туры во бла­го их ра­цио­нали­за­ции, сфор­миро­ван­ная под гип­но­зом веры в могу­щест­во и непо­гре­ши­мость на­лич­ного ра­цио­наль­ного рас­суд­ка ново­яв­лен­ных «пас­ты­рей», неиз­мен­но при­нима­лась «в шты­ки» и от­тор­га­лась. Могу­щест­во этих «ин­сти­ту­тов» по­рой прос­то непо­сти­жимо. Ра­бота этих «ин­сти­ту­тов» куль­туры, ис­поль­зуе­мые ими средст­ва и ис­пол­няе­мые «це­ли» не­под­власт­ны бла­гим наме­рени­ям «ло­ги­чес­ки обос­но­ван­ных» стра­те­гий улуч­ше­ния жиз­ни чело­века и об­щест­ва. Они опи­рают­ся на свою древ­нюю и очень глу­боко и на­дёж­но встро­ен­ную «ло­ги­ку» под­чине­ния ие­рар­хи­чес­ки вы­стро­ен­ной в инди­виде си­сте­ме ин­стинк­тов.

О досократовской философии, получившей развитие в ионийских полисах и коло­ниях Magna Graecia (Ве­ли­кой Гре­ции), из­вест­но ма­ло… Тра­ди­ция ут­верж­дает, что в ре­зуль­тате враж­деб­ной рели­гиоз­ной и соци­аль­ной реак­ции фило­софы были обви­нены в ате­изме и либо осуж­дены на из­гна­ние, либо при­гово­рены к смерт­ной каз­ни. Их ран­ний «при­зыв к по­ряд­ку» мо­жет слу­жить сво­его рода сим­во­лом, оли­це­тво­ряю­щим важ­ность соци­аль­ных фак­то­ров для за­рож­де­ния и осо­бен­но раз­ви­тия кон­цеп­ту­аль­ных инно­ва­ций. Что­бы по­нять, на чём зиж­дет­ся ус­пех со­вре­мен­ной нау­ки, нам необ­ходи­мо так­же объ­яс­нить, поче­му её осно­вате­ли, как пра­вило, под­вер­га­лись фор­маль­но от­нюдь не без­за­кон­ным ре­прес­сиям, а их тео­рети­че­кий под­ход по­дав­лял­ся в поль­зу той фор­мы зна­ния, кото­рая боль­ше соот­ветст­вова­ла об­щест­вен­ным чая­ниям и убеж­дени­ям. [45,гл.I,с.82]

Рационализация Мифов о Культурных Традициях
  с помощью средств, разработанных в Этологии

Необходимо построение работоспособной модели такой глубоко укоренившейся в при­роду Homo Sapiens базо­вой си­сте­мы меха­низ­мов, кото­рая, буду­чи встро­ена в неё в про­цес­се дли­тель­ного фило­гене­за исто­ри­чес­кого чело­века, ис­прав­но рабо­тает на обес­пече­ние куль­тур­ных тра­ди­ций. Необ­ходи­мо по­стро­ение моде­ли ста­били­зи­рую­щей орга­низм куль­туры си­сте­мы соци­аль­ных ин­сти­ту­тов, кото­рая прак­ти­чес­ки в неиз­мен­ном виде су­щест­вова­ла как до, так и пос­ле древ­не­гре­чес­кой по­лис­ной куль­туры. Бла­го, мы уже убеж­дены в су­щест­вова­нии та­кой ие­рар­хи­чес­ки вы­стро­ен­ной в про­цес­се дли­тель­ной при­спо­соби­тель­ной куль­тур­ной эво­лю­ции си­сте­мы базо­вых «ин­сти­ту­тов» под­держ­ки куль­тур­ных тра­ди­ций, – со­хра­няю­щих и вос­про­изво­дя­щих вся­кую куль­туру, будь то древ­няя (ба­зо­вая) вос­точ­ная, древ­не­гре­чес­кая по­лис­ная или со­вре­мен­ная (син­тети­чес­кая) за­пад­ная куль­туры.

В устройстве несущего каркаса организма человеческой культуры про­смат­рива­ется вза­имо­свя­зан­ная си­сте­ма вер­ти­каль­но вы­стро­ен­ных опор­ных струк­тур-меха­низ­мов, несу­щая на себе и пи­таю­щая над­стро­ен­ную над био­логи­чес­ким ви­дом Homo Sapiens кро­ну фи­наль­ных явле­ний куль­туры. Эту си­сте­му по сво­ей струк­туре и уров­ню слож­нос­ти мож­но об­раз­но сопо­ста­вить с несу­щей дре­вес­ной струк­ту­рой тро­пи­чес­кого леса. Для чело­века, хотя бы од­наж­ды про­би­вав­шего­ся че­рез хит­ро­спле­те­ния сплош­ной сте­ны девст­вен­ных джун­глей, – это не пус­той звук. А те­перь пред­ставь­те себе си­туа­цию, в кото­рой ока­жет­ся ново­бра­нец, по­слан­ный в та­кую «про­гул­ку» с соот­ветст­вую­щи­ми ин­струк­ция­ми, под­го­тов­лен­ными гру­пой «спе­циа­лис­тов», вы­рос­ших в тунд­ре и изу­чив­ших тро­пи­чес­кий лес по сним­кам с само­лёта, сде­лан­ным с мно­гоки­ло­мет­ро­вой высо­ты. Не ме­нее бедст­вен­но поло­же­ние исто­ри­ков и фило­со­фов, взяв­ших на себя труд про­ди­рать­ся че­рез хит­ро­спле­те­ния «джунг­лей» девст­вен­но непо­знан­ных меха­низ­мов рабо­ты и под­держ­ки го­мео­ста­за куль­туры, имея на ру­ках ин­струк­ции и сна­ряже­ние, по­черп­ну­тые из «Фи­лосо­фии исто­рии» Ге­геля или чего либо по­доб­ного…

В этой ситуации, и сегодня ещё представляющейся многим профессионалам без­на­дёж­ной и кон­струк­тив­но не­при­ступ­ной, ре­аль­ную по­мошь дав­но уже пред­лага­ет и ре­аль­но ока­зыва­ет это­ло­гия – на­ука о пове­де­нии жи­вот­ных и чело­века. Она уже по­стро­ила до­ста­точ­но непре­рыв­ный и плот­ный на­бор срав­ни­тель­но про­стых и обо­зри­мых моде­лей инди­виду­аль­ного и груп­пово­го пове­де­ния. Эти моде­ли полу­чили на­дёж­ное обос­нова­ние как с по­мощью тща­тель­но про­ду­ман­ных мето­дик на­блю­де­ния в стро­го кон­тро­ли­руе­мых «ес­тест­вен­ных» усло­виях, так и в про­цес­се про­ве­де­ния кон­троль­ных эк­спе­ри­мен­тов в лабо­ра­тор­ных усло­виях. Эти моде­ли взя­ли на себя роль опор­ных то­чек над про­пастью, раз­де­ляв­шей моде­ли услов­ных и без­услов­ных ре­флек­сов Пав­лова и пер­вые ес­тест­вен­но­науч­ные на­брос­ки част­ных моде­лей пове­де­ния чело­века и явле­ний куль­туры в её осо­бо при­го­тов­лен­ных упро­щаю­щих «сре­зах».

Уникальные инструментальные и методические возмож­нос­ти это­ло­гии в выбо­ре мест рас­поло­же­ния этих «то­чек» моде­лиро­ва­ния по­зво­лили полу­чить, сверх того, се­рию фун­да­мен­таль­ных ре­зуль­та­тов о диф­фе­рен­ци­руе­мос­ти (в сово­куп­нос­ти онто­гене­зов) и инте­граль­ных инва­риан­тах «внут­рен­ней» гео­мет­рии пу­тей, вы­стро­ен­ных исто­ри­чес­ки са­мой при­ро­дой в про­цес­сах фило­гене­за раз­лич­ных био­логи­чес­ких ви­дов и про­ло­жен­ных зем­ной жизнью в ходе эво­лю­ции в той об­лас­ти, в кото­рой в на­ших зна­ниях зна­чит­ся не­про­ходи­мая раз­де­ляю­щая про­пасть-хиа­тус. Прин­ципи­аль­но «не­ус­тра­ни­мое» нали­чие тако­го раз­рыва не толь­ко в на­шем зна­нии, но и в са­мой При­роде – всё ещё защи­щает­ся частью «тра­дици­онно­го» науч­ного сооб­щест­ва, не смот­ря на ус­пеш­ную раз­ра­бот­ку это­лога­ми цело­го набо­ра до­сто­вер­ных кон­струк­тив­ных моде­лей в этой об­лас­ти ес­тест­вен­но­науч­ного моде­лиро­ва­ния.

Эта область в значительной степени инстинктивно табуирована подспуд­ной рабо­той «над­зи­раю­щих» глу­бин­ных струк­тур, встро­ен­ных в при­роду по­зна­юще­го чело­века и «при­смат­ри­ваю­щих» за ним и его шага­ми с высо­ты (глу­бины, при­мата) по­треб­но­стей и при­ори­те­тов его био­логи­чес­кого вида и окон­ча­тель­но до­стро­ив­шей его «до ума» куль­туры. По­зна­ющий субъ­ект, воз­не­сён­ный в про­цес­се дли­тель­ной эво­лю­ции на эту роль, уже изна­чаль­но наде­ляет­ся ин­стинк­том бого­из­бран­нос­ти, кото­рый до поры мо­жет пре­бы­вать в нём и дейст­во­вать и без ра­цио­наль­но выяв­лен­ных и про­цес­су­аль­но оформ­лен­ных прав на бы­тие и ис­пол­не­ние сво­его пред­наз­наче­ния. На этот ин­стинкт опи­рает­ся в сво­их дейст­виях и во­жак стаи, и судья, вер­ша­щий суд, и ра­цио­наль­но мыс­ля­щий ис­сле­дова­тель, во­про­шаю­щий пред­мет сво­его ис­сле­дова­ния и вер­ша­щий рас­суж­де­ние над ним. К то­му же, – этот по­знаю­щий инди­вид, как жи­вой про­дукт эво­лю­ции, наде­лён ин­стинк­том само­со­хра­не­ния, удер­жи­ваю­щим его от чрез­мер­ного по­гру­же­ния в себя скаль­пеля ра­цио­наль­ного ана­томи­рова­ния.

Категорическое различение человека и всех прочих живых существ – важ­ная вещь для реше­ния за­дач, по­став­лен­ных в этой кни­ге, осо­бен­но в дан­ной гла­ве. Нико­лай Гарт­ман на­звал это «хи­ату­сом» – т. е. вели­кой про­пастью меж­ду дву­мя раз­ными уров­нями су­щест­вова­ния, кото­рая про­лег­ла меж­ду ними в ре­зуль­тате «твор­чес­кой вспыш­ки», поро­див­шей чело­ве­чес­кий ра­зум.

Во избежание путаницы между двумя фундаментально разно­род­ными раз­личе­ни­ями, пута­ницы, о кото­рой хоро­шо знал сам Гарт­ман, я сде­лаю нес­коль­ко заме­ча­ний по пово­ду само­го зага­доч­ного и та­инст­вен­ного барь­ера, со­вер­шен­но не­про­ница­емо­го для чело­ве­чес­кого пони­ма­ния, кото­рый про­хо­дит по­сре­дине на­шей неос­пори­мо уни­каль­ной инди­виду­аль­нос­ти, – барь­ера, кото­рый отде­ляет наш субъ­ек­тив­ный опыт от объ­ек­тив­ных, вери­фици­ру­емых фи­зио­логи­чес­ких собы­тий в на­шем теле.

Гартман рассматривает эту «зияющую пропасть в структуре Бытия» по ана­ло­гии с той про­пастью, что су­щест­вует «го­раз­до ниже пси­хо­физи­чес­кого деле­ния на орга­ни­чес­кую и неор­гани­чес­кую при­ро­ду». Толь­ко в од­ном я не могу со­гла­сить­ся с этим вели­ким мыс­лите­лем. В дан­ном слу­чае речь идёт о двух прин­ципи­аль­но раз­ных про­бле­мах. Преж­де все­го, выра­же­ние «го­раз­до ни­же» со­дер­жит ко­рен­ную ошиб­ку. Дело не в гори­зон­таль­ном рас­коле меж­ду субъ­ек­тив­ным опы­том и физи­оло­ги­чес­кими собы­ти­ями и не в раз­деле­нии на выс­шее и низ­шее, слож­ное и эле­мен­тар­ное; всё дело в вер­ти­каль­ной раз­дели­тель­ной ли­нии, про­низы­ваю­щей всю нашу при­роду. Есть эле­мен­тар­ные нерв­ные про­цес­сы, со­про­вож­дае­мые мощ­ны­ми пере­жива­ни­ями, а с дру­гой сто­роны, есть вы­соко­слож­ные про­цес­сы, ана­ло­гич­ные ра­цио­наль­ным про­цеду­рам, но со­вер­шен­но «не­осо­зна­вае­мые» и недо­ступ­ные само­наб­люде­нию. Во вре­мена Гарт­мана перс­пек­тива наве­де­ния мос­тов че­рез про­пасть меж­ду орга­ни­чес­ким и неор­гани­чес­ким по­средст­вом «кон­тину­ума форм» каза­лась столь же отда­лён­ной, как и реше­ние про­бле­мы отно­ше­ния души и те­ла; по­это­му Гарт­ман мог по пра­ву ска­зать: «Под­лин­ное про­ис­хож­де­ние жиз­ни с её само­регу­ляци­ей мета­бо­лиз­ма и спо­соб­ностью к само­восп­роиз­водст­ву – есть неч­то та­кое, чего мы до сих пор не в со­сто­янии дока­зать». [36,сс.61–62]

Закон Бэра–Пуанкаре в качестве
мощного Инструмента Познания

Биологам ещё с первой половины XIX в. известен закон Карла Бэра (Baer K. E. von), в силу кото­рого – те­лес­ные приз­наки в про­цес­се инди­виду­аль­ного раз­ви­тия жи­вот­ных, в онто­гене­зе, про­хо­дят, в об­щих чер­тах, тот же путь, ка­кой они про­шли в ходе эво­люци­онно­го ста­но­вле­ния (в фило­гене­зе).

Между изменениями в онтогенезе и в филогенезе существует параллелизм. Гек­кель (Haeckel, 1866) поло­жил его в осно­ву сво­его зна­ме­нито­го зако­на «Он­тоге­нез есть по­вто­ре­ние фило­гене­за». Гек­ке­лев­ская тео­рия река­питу­ля­ции широ­ко об­суж­да­лась и не­ред­ко от­бра­сыва­лась, одна­ко, как отме­чает Лёв­трап (Løvtrup, 1978), в ней есть доля исти­ны…

Параллелизм между онтогенетическими и филогенети­ческими изме­нени­ями был дав­но отме­чен Бэ­ром (Von Baer, 1828), кото­рый сфор­мули­ро­вал и ис­тол­ко­вал его нес­коль­ко ина­че. Кон­цеп­ция Бэра полу­чила широ­кое при­зна­ние.

Бэр (Von Baer, 1828) отмечает, что сходство между зароды­шами родствен­ных групп боль­ше, чем меж­ду взрос­лыми осо­бями этих же групп. Раз­вива­ющий­ся заро­дыш про­хо­дит че­рез ряд ста­дий, отра­жаю­щих план стро­ения тех раз­лич­ных групп, к кото­рым он при­над­ле­жит, и при­том в по­сле­дова­тель­нос­ти от бо­лее об­шир­ных групп к бо­лее под­чи­нён­ным. В онто­гене­зе бо­лее об­щие при­зна­ки появ­ляют­ся рань­ше, чем бо­лее спе­ци­аль­ные; от при­зна­ков, ха­рак­тери­зую­щих класс, се­мейст­во и род, раз­ви­тие при­во­дит к ко­неч­ным видо­спе­цифи­чес­ким при­зна­кам.

Концепция Бэра содержит в себе элемент рекапитуляции. Лёвтрап (Løvtrup, 1978) пред­лага­ет поэ­тому раз­ли­чать река­питу­ля­цию по Бэ­ру и река­питу­ля­цию по Гек­келю. Пер­вая пред­став­ляет со­бой бо­лее об­щую кон­цеп­цию. [44,сс.371–372]

Этология расширила область действия этого закона, распространив его с те­лес­ных при­зна­ков так­же на ин­стик­тив­ные дейст­вия и риту­али­зиро­ван­ные цере­мо­нии в пове­де­нии жи­вот­ных.

Как многие телесные признаки или инстинктивные действия, так и ри­туа­лизи­ро­ван­ные цере­мо­нии в про­цес­се инди­виду­аль­ного раз­ви­тия жи­вот­ных, в онто­гене­зе, про­хо­дят, в об­щих чер­тах, тот же путь, ка­кой они про­шли в ходе эво­люци­онно­го ста­но­вле­ния. Стро­го гово­ря, в онто­гене­зе про­явля­ется не весь ряд древ­них форм, а толь­ко ряд дан­ного онто­гене­за – как спра­вед­ливо отме­тил уже Карл-Эрнст фон Бай­ер, – но для на­ших це­лей до­ста­точ­но и бо­лее упро­щён­ное пред­став­ле­ние. [23,гл.11,с.175]

Ещё в са­мом на­ча­ле XX века Ан­ри Пуанкаре, минуя промежуточные области, осво­ен­ные мно­го поз­же это­логи­ей, фак­ти­чес­ки, рас­ши­рил дейст­вие это­го зако­на сра­зу на фор­мы сле­дова­ния науч­ной тра­ди­ции, ко­гда пи­сал в «На­ука и ме­тод»:

Зоологи утверждают, что эмбриональное развитие животного резюми­рует вкрат­це исто­рию его пред­ков в раз­ные ге­оло­ги­чес­кие пе­рио­ды. Вос­пита­тель дол­жен за­ста­вить ре­бён­ка прой­ти че­рез те сту­пени, кото­рые были прой­дены его пред­ками, прой­ти быс­трее, но без про­пус­ка про­межу­точ­ных эта­пов. В этом смыс­ле исто­рия нау­ки долж­на быть на­шим пер­вым руко­води­те­лем. [21,c.359]

Этот факт послужил основанием назвать в пункте 6.3  К Закону Бэра–Пуанкаре расши­ренный таким обра­зом за­кон Бэра – зако­ном Бэра–Пу­анка­ре.

«Миф концептуального каркаса». V  (Карл Поппер)

В применении к проблеме познания окружающего нас мира и, следова­тельно, к про­бле­ме воз­ник­нове­ния нау­ки идея раци­о­наль­нос­ти скла­дыва­ется из двух Z при­мер­но оди­нако­вых по зна­чи­мос­ти ком­по­нен­тов Z [эта­пов].

Первым из них является поэтическое творчество Z, то есть рас­ска­зыва­ние ска­зок Z, или мифо­твор­чес­тво Z, ина­че гово­ря, при­думы­ва­ние исто­рий, объ­яс­няю­щих окру­жаю­щий мир Z. Вна­чале они чаще все­го, если не всег­да, ока­зыва­ются поли­те­исти­чес­кими. Люди чувст­во­вали, что ими рас­по­ряжа­ются неве­до­мые силы, и пыта­лись по­нять и объ­яс­нить мир, чело­ве­чес­кую жизнь и смерть, при­думы­вая рас­ска­зы и мифы об этих си­лах.

Этот первый компонент Z, который, наверное, является не менее древ­ним, чем сам чело­ве­чес­кий язык, чрез­вы­чай­но ва­жен и уни­вер­са­лен – у всех пле­мён и наро­дов име­ются по­доб­ные объ­яс­няю­щие рас­ска­зы, за­час­тую в фор­ме вол­шеб­ных ска­зок. Из­обре­те­ние объ­ясне­ний и объ­яс­няю­щих рас­ска­зов Z [ми­фов], по-види­мому, вхо­дит в чис­ло ос­нов­ных функ­ций чело­ве­чес­кого язы­ка [куль­ту­ры].

Второй компонент Z сравнительно недавнего происхождения. Он но­сит спе­цифи­чес­ки гре­чес­кий ха­рак­тер Z и воз­ник пос­ле ут­вер­жде­ния в Древ­ней Гре­ции пись­мен­нос­ти. Воз­ник­нове­ние его ско­рее все­го свя­зано с име­нем Анак­си­ман­дра, вто­рого фило­софа ио­ний­ской шко­лы. Речь идёт об из­обре­те­нии кри­тики, кри­ти­чес­кой дис­кус­сии Z по пово­ду объ­яс­няю­щих ми­фов для их соз­на­тель­ного улуч­ше­ния…

И всё же критика Анаксимандром Фалеса вместе с его критическим построе­нием ново­го мифа ниче­го бы не дали, если бы их упор­но и на­стой­чиво не раз­вива­ли. Как же мож­но объ­яс­нить тот факт, что они дей­стви­тель­но полу­чили даль­ней­шее раз­ви­тие? Поче­му по­сле Фале­са не было ни од­ного поко­ле­ния, кото­рое не вы­дви­нуло бы ново­го мифа? Я пы­тал­ся объ­яс­нить Z это явле­ние при помо­щи ново­го пред­поло­же­ния Z, кото­рое за­клю­ча­лось в том, что Фа­лес вмес­те с Анак­си­ман­дром осно­вали но­вую тра­ди­цию науч­ных школ – кри­ти­чес­кую тра­ди­цию.

Конечно, предпринятая попытка объяснения Z феномена гречес­кого раци­она­лиз­ма и гре­чес­кой кри­ти­чес­кой тра­ди­ции при помо­щи тра­ди­ции науч­ных школ так­же весь­ма пред­поло­жи­тель­на. Фак­ти­чес­ки моё пред­поло­же­ние само пред­став­ляет со­бой Z сво­его рода миф Z. И всё же оно дей­стви­тель­но объ­яс­няет уни­каль­ный фено­мен – ио­ний­скую шко­лу. На про­тяже­нии по край­ней мере четы­рёх или пяти поко­ле­ний пред­ста­ви­тели этой шко­лы в каж­дом но­вом поко­ле­нии про­изво­дили ради­каль­ную реви­зию уче­ний, ос­тав­лен­ных им пред­ыду­щими поко­лени­ями. В кон­це кон­цов в ней ус­тано­ви­лось то, что мы мо­гли бы на­звать науч­ной тра­дици­ей, то есть тра­дици­ей кри­тики, кото­рая про­су­щес­тво­вала по край­ней мере пять ве­ков и до сво­его окон­ча­тель­ного увя­да­ния пере­жила нес­коль­ко серь­ёз­ных по­тря­се­ний…

Моё предположение, объясняющее это уникальное явление, заклю­чается в том, что осно­ва­тель шко­лы Фа­лес побу­дил Ана­кси­ман­дра, сво­его род­ствен­ника, уче­ника и впо­след­ствии пре­ем­ника, попы­тать­ся узнать, не спо­со­бен ли он выра­бо­тать бо­лее удач­ное объ­яс­не­ние опо­ры Зем­ли, чем это уда­лось само­му Фале­су.

Независимо от того, как всё это проис­ходило на самом деле, мы можем ска­зать, что из­обре­те­ние кри­ти­чес­кого мето­да Z вряд ли мо­гло про­изой­ти без вме­ша­тель­ства стол­кно­ве­ния куль­тур Z, по­след­ствия кото­рого ока­за­лись поис­тине ог­ром­ными. На про­тяже­нии все­го лишь четы­рёх или пяти поко­ле­ний гре­кам уда­лось от­крыть, что Зем­ля, Луна и Солн­це име­ют сфе­ри­чес­кую фор­му, что Луна вра­щает­ся во­круг Зем­ли и в то же вре­мя «за­дум­чиво» взи­рает на Солн­це и что объ­яс­нить это мож­но при помо­щи ссыл­ки на то, что она заим­ству­ет у Солн­ца свой свет. Нес­коль­ко поз­же они пред­поло­жили, что Зем­ля вра­щает­ся и что она дви­жет­ся во­круг Солн­ца. Од­нако эти гипо­тезы, обя­зан­ные сво­им воз­ник­нове­нием пла­то­нов­ской шко­ле, и в част­нос­ти Арис­тар­ху, вско­ре были забы­ты…

Все эти достижения Z, как легко можно показать, представляют собой ре­зуль­тат при­мене­ния мето­да кри­ти­чес­кой дис­кус­сии к мифо­твор­чест­ву Z – к на­шим по­пыт­кам по­знать и объ­яс­нить наш мир. [39,V]

Демократия и судебно-правовая логос-составляющая полиса

Целый клубок исторических, географических и культурных факторов навя­зывал древ­ним гре­кам вы­бор осо­бых форм по­лис­ного обще­жи­тия и пре­обла­да­ние там демо­кра­ти­чес­ких форм управ­ле­ния, при­чём осо­бен­но силь­но этот дик­тат про­яв­лял­ся по мере при­бли­же­ния к ко­лони­аль­ной пери­фе­рии. Он вы­нуж­дал их прак­тико­вать демо­кра­ти­чес­кие фор­мы при­ня­тия реше­ний по мно­гим жиз­нен­но важ­ным во­про­сам, как един­ствен­но воз­мож­ные в этих, в боль­шой мере сти­хий­но ста­новя­щих­ся (мо­ло­дых и в чём-то даже анти­тра­дици­он­ных) струк­тур­ах обще­жи­тия. Ни один граж­да­нин не имел воз­мож­нос­ти укло­нить­ся от непо­сред­ствен­ного лич­ного учас­тия в об­шир­ном спек­тре вер­баль­ных вза­имо­дейст­вий с со­граж­дана­ми, свя­зан­ных с зада­чами при­ня­тия реше­ний по управ­ле­нию хо­зяй­ством поли­са. Каж­дый акт тако­го вза­имо­дейст­вия в силу сво­ей необ­ходи­мос­ти и обя­за­тель­нос­ти – при­нуж­дал граж­дани­на ак­тив­но овла­де­вать соот­ветст­вую­щим запа­сом слов-поня­тий из соот­вет­ству­ющей об­лас­ти, по­сто­янно учить­ся до­ход­чиво и убе­ди­тель­но изла­гать свою точ­ку зре­ния и опе­ра­тив­но пони­мать речь дру­гого, защи­щать свою пози­цию и напа­дать на про­тив­ную удач­но по­доб­ран­ным сло­вом, при­ме­ром, … вплоть до при­мене­ния та­ких абсо­лют­ных вер­баль­ных форм ору­жия, ка­ким со вре­ме­нем ста­ли обу­чать рито­ры и со­фис­ты.

Институты и технологии управления древне­греческим полисом представляли собой уни­кальную «дикта­туру» демо­кратии. Они особенно выде­лялись (на наш взгляд из XXI века) дик­татом со стороны «демо­крати­ческих» форм управ­ления, обя­затель­ностью участия в их работе каждого граж­данина, непре­менным владе­нием им соответ­ству­ющим набо­ром вербально-менталь­ных техно­логий, без кото­рых его участие в демо­кра­тичес­ких инсти­тутах было бы немыс­лимо. Если и обладал граж­данин полиса реальным эле­ментом свободы, так это была «свобода» пере­стать быть полно­правным гражда­нином полиса, быть лишён­ным граж­данства и изгнан­ным из полиса.

Не следует недооценивать роль этого мощного фактора отбора в деле резо­нанс­ного уско­рения эволю­ции всех форм куль­туры древних гре­ков, и особенно – её вер­баль­ных форм, связан­ных с живым и всемо­гущим языком во всех его ипоста­сях. Того фактора, который иници­ировал поистине взрывную эволюцию их когни­тивного аппа­рата. Этот силь­нейший пресс постоянно нагнетал и во взрос­лого, и во впервые вдох­нув­шего осо­бен­ного воздуха древ­не­гре­ческих полиса, агоры или мор­ского порта, очень дейст­венный заряд моти­вации, быстро и надёжно индуци­рующий насто­ящую внут­реннюю потреб­ность. Очень челове­ческую, только много­кратно уси­ленную потреб­ность быть допу­щенным и вовле­чённым в процессы обучения и совер­шен­ство­вания, позво­ляющие каждо­му, кто не будет ленить­ся, стать таким же, как очеред­ной, всеми любимый и восхва­ляемый бало­вень судьбы и толпы – ново­явлен­ный и бого­подоб­ный демиург логоса. А, если очень поста­раться, то, быть может, и самый-самый…

Предположительно знакомые нам, вербально-символь­ные формы модели­рования миро­здания (на­учные моде­ли) и выра­ботка исполь­зуемого при этом логи­ческого инстру­мента­рия, – вер­бально-символь­ного слепка-модели с финаль­ных схем образ­ного (архаи­ческого, право­полушар­ного) мышле­ния, – явились, в конеч­ном счёте, естест­венным и очень буднич­ным побоч­ным продук­том деятель­ности этих самых, очень прагма­тичных и жиз­ненно необхо­димых инсти­тутов демо­кра­тичес­кого управ­ления поли­сом, в которые были вовле­чены в добро­вольно-принуди­тельном порядке все полно­правные граж­дане полисов.

«Философы ушли с Агоры…» (Роберт Брамбо)

Ещё одну мораль рассказа о греческой мысли читатель должен сформулировать для себя сам, поскольку она касается темы, которая является одновременно деликатной и спорной. Я лишь старался, всё время оставаясь как можно ближе к истории, проследить интересную обратную зависимость: чем более широкими по охвату становились представления философов о мире и чем больше в них было аккуратного порядка, тем дальше уходили философы от непосредственного личного выражения своих мыслей (в форме поэтического произведения или речи). Философы ушли с моря и поселились в городах, ушли с Агоры и стали хранителями Музеума, ушли из жизни, из своих домов в Афинах и остались жить лишь в виде написанных слов, свёрнутых в свитки и поставленных на соответствующие полки в огромной Александрийской библиотеке. Многие поколения людей тратили свою жажду познания на то, что устраивали допрос миру с позиции простодушного полностью объективного свидетеля. Им было достаточно постигать то, за чем люди могут наблюдать с интересом и удивлением; они не пытались заниматься одновременно с этим ещё и наблюдением. Но вот парадокс: литературные формы, которые они выбирали для передачи своих мыслей, показывают, что в ту досократовскую эпоху философ не чувствовал себя отгороженным от жизни никакими преградами – ни языком, ни концепцией, ни обычаем. Хотя его учение и было твердокаменно объективным, форма выражения у философа, напротив, была полностью включена в жизнь общества с его заблуждениями. Идеалом философии на первых порах было что-то близкое к вдохновенному возвещению напрямую людям какого-то важнейшего интуитивного открытия, без контроля и экстраполирования, которых рассудок совершенно справедливо требует от вдохновенного озарения. Но возможно, на этапе перехода от поэмы к диалогу, а возможно, при переходе от диалога к лекции контроль, которого требовал рассудок, стал сильным (может быть, даже слишком сильным) и принёс с собой осмотрительность и точность, не оставившие места для вдохновения. [27,сс.302–303]

Ирония судьбы Аристотеля и «греческого чуда» в целом, которые вызвали к жизни замечание Гегеля: «Сова Афины вылетает в сумерках», явились закономерным следствием того, что философы ушли с Агоры и стали хранителями Музеума… перешли от диалога к лекции…

Корабль и Порт (Неля Мотрошилова)

Греки – может быть, потому, что страна их окружена морем, глубоким внутренним чутьём улавливают фундаментальное значение прежде всего морского дела для расцвета их цивилизации. (Впрочем, другим средствам передвижения – например, быстрым и ладным конным повозкам – они тоже уделяют пристальное внимание.) Корабль греков – уже довольно сложное и далее усложняющееся устройство. Для своего создания и эксплуатации оно требует объединения всё более разносторонних знаний, умений, изобретательности в применении критериев рациональности и эффективности, конечно в их древне­греческом понимании. Части корабля искусно подогнаны друг другу и достаточно хорошо продуманы с точки зрения их главных функций. Корабль греков – это также, выражаясь современным языком, организованная система управления. «Во главе триеры стоял триерарх, выбираемый из числа богатых граждан, участвующих в его снаряжении. В его обязанности входило оснащение и содержание судна. Первым его помощником был кормчий – кибернетес». Хороший, искусный кормчий – почётная фигура в глазах древнего грека. Недаром от слова «кибернетес» образовала своё имя современная наука о рациональном управлении – кибернетика. (Впрочем, уже Платон употреблял слово kybernetike и буквально: искусство кораблевождения, и в переносном смысле, имея в виду деятельность искусного управления городом-государством.)… Характерно, что со времени формирования более или менее развитой социальной философии тема разделения труда (что мы потом увидим на примере Платона) уверенно выдвигается в самый центр философских размышлений. Справный корабль и искусный кормчий (кибернетес) становятся в этих размышлениях излюбленными примерами разумного, высоко­профессиона­льного труда и управления…

…Почтенные пассажиры кораблей – торговцы, чьё дело и есть перевозка товаров на своих, а чаще на чужих, специально нанятых кораблях. В распоряжении торговли в VIII веке до н. э. уже находится довольно большой флот. Зачинатели новаторского кораблестроения – греки из Коринфа – решительно добивались и в конце концов добились достаточно цивилизованных условий мореплавания. Фуникид свидетельствует: «С оживлением судоходства и торговли коринфяне на своих кораблях взялись за уничтожение морского разбоя».

Теперь переместимся воображением в древне­греческий порт. Там постоянно находятся под погрузкой или разгрузкой несколько своих или иноземных кораблей. Множество одновёсельных лёгких парусников входят в порт и выходят из него. Здесь выгружаются, перегружаются на повозки и отвозятся на рынок (но часто продаются тут же, в порту) рыба, скот, мясо, масло, вино, пшеница, просо, мёд, фрукты, кожа, утварь, одежда и обувь, оружие – вернее, та часть этих товаров, которая производится непосредственно для продажи внутри страны. В древне­греческом порту встречаются и местные товары, и товары колоний, и всё, чем торгуют с греками другие страны и народы. В системе разделения труда, захватившего портовую жизнь полиса, большую роль играет и дифференциация торгово-финансового труда (в порту дают кредиты, чтобы зафрахтовать судно, причём морские займы – из-за большого риска мореплавания – облагаются довольно высокими процентами; за особую плату менялы производят обмен и размен денег; действуют налоговые службы; производится оценка товаров и т. д.), и разделение, специализация функций самого всё более сложного портового дела. Древне­греческие порты к тому же являются не только торговыми центрами, но и военными укреплениями. И потому в них или в непосредственной близости от них почти постоянно ведутся какие-либо специализированные работы по укреплению, реставрации или модернизации гавани, по строительству судов. [24,сс.42–44]

Магия слова, риторика, диалог, диалектика. Типично греческой областью гуманитарной культуры, через которую от реальной жизни также тянутся к философии связующие нити, является риторика, в свою очередь переплетённая со всё более специализирующимся ораторским искусством. То, насколько настоятельно политика пробуждает греческих граждан культивировать настоящее искусство слова, то есть искусство ясно и по возможности ярко высказывать свое мнение, его обосновывать, доказывать, убеждая и ведя за собой искушённых, взыскательных слушателей, ясно из ранее сказанного. Отсюда – теснейшая связь философских сочинений о слове и речи, таких, например, как «Риторика» Аристотеля, с повседневной словесной практикой общегражданской полисной жизни. Аристотель говорит об этом в самом начале своего труда, определяя риторику: «Риторика – искусство, соответствующее диалектике, так как обе они касаются таких предметов, знакомство с которыми может некоторым образом считаться общим достоянием всех и каждого и которые не относятся к области какой-либо отдельной науки. Вследствие этого все люди некоторым образом причастны обоим искусствам, так как всем в известной мере приходится как разбирать, так и поддерживать какое-нибудь мнение, как оправдываться, так и обвинять» (Риторика. 1, 1, 1354а, 1–6).

Аристотель сближает риторику с «диалектикой», а под ней в Греции часто разумеют искусство спора вообще, в частности особо развитое искусство ставить перед собеседником, да и самим собой, трудные, интересные, глубокие, подчас каверзные вопросы, а также искусство перед такими вопросами – в народном собрании, в суде, в словесном поединке учёных, мудрецов – не спасовать, найти на них быстрый, точный, остроумный ответ. Это искусство в Греции (особенно в демократических полисах, но не только в них), действительно, в какой-то мере присуще «всем и каждому». Состязательная, гласная политическая практика, долгое время построенная, как верно отметил С. С. Аверинцев, на устной речи, а не на «канцелярщине», требует даже и от рядовых граждан и политиков учиться искусству убеждающей речи. Но особенно большим вниманием и признанием народа пользуются политики, которые отличаются необыкновенным красноречием. Это способствует выделению в особое дело и занятие ораторского искусства, а также составления речей для тех, кто всё же не полагается на себя, однако должен, в соответствии с устоявшимися веками правилами, обязательно «от себя» и собственной персоной выступать в суде, обвиняя, если становится истцом, и защищаясь, если является ответчиком. Собственное мнение должны доказательно излагать судьи и присяжные, члены народного собрания, совета, стратеги. Ораторы, учителя риторики, составители речей – важные персоны греческой гуманитарной культуры – своим делом оформляют, так сказать, практическую риторику, а она естественно перерастает в риторику теоретическую, весьма близкую философии. Диалектика как искусство спора, столкновения противоположных мнений, сначала также вписанное в практическую и теоретическую риторику, затем ведёт к постановке проблемы противоположностей в более абстрактной философской форме.

О чём спорили древние греки, когда встречались на агоре, в народных собраниях, в суде, в акрополе? Да, в сущности, о том же, о чём – уже на сложном языке философских образов и понятий – дискутировали философы, прогуливались ли они под портиками агоры, располагались ли в тени платанов и олив рощи, посвящённой герою Академу, то бишь в платоновской Академии, собирались ли в аристотелевском Ликее или устраивали в домах горожан симпозионы, чтобы послушать Протагора, Парменида, Зенона, Сократа и вступить с ними в спор. О мире практического логоса многое можно узнать, погрузившись в изучение логоса философского. Хозяйственная деятельность людей, формы государственного правления, преимущества и издержки демократии, власть и бессилие законов – эти и многие другие социально-политические темы, тщательно разбираемые философами, суть одновременно и темы повседневных, на улицах и в домах ведущихся дискуссий. Диалог, излюбленный жанр философского сочинения, соответствует, таким образом, диалогичности всего древне­греческого социального бытия… [24,сс.65–66]

 Последние изменения: 14 февраля 2005EN Вернуться к оглавлению

Цитируемая литература:
17. Клайн М. Математика. Утрата определённости. – М.: «Мир», 1984
21. Пуанкаре А. О науке. – M.: «Наука», 1983
23. Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). – М.: «Прогресс», «Универс», 1994 (ISBN 5-01-004449-8)
24. Мотрошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей: Историко-философские очерки и портреты. – М.: Политиздат, 1991 (ISBN 5-250-01301-5)
25. Васильева Т.В. Афинская школа философии. – М., 1985
26. Хёйзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл., – М.: «Прогресс», 1992 (ISBN 5-01-002053-X)
27. Брамбо Р. Философы Древней Греции: Пер. с англ., – М., Центрполиграф, 2002 (ISBN 5-227-01763-8)
35. Лоренц К. «Кантовская концепция a priori в свете современной биологии» в кн.: Эволюция. Язык. Познание. – М.: Языки русской культуры, 2000 (ISBN 5-7859-0111-0)
36. Лоренц К. «По ту сторону зеркала (выборочный перевод)» в кн.: Эволюция. Язык. Познание. – М.: Языки русской культуры, 2000 (ISBN 5-7859-0111-0)
37. Герасимова И. «Танец: эволюция кинестезического мышления» в кн.: Эволюция. Язык. Познание. – М.: Языки русской культуры, 2000 (ISBN 5-7859-0111-0)
38. Меркулов И. «Формирование "пропозициональной" парадигмы в античной эпистемологии» в кн.: Эволюция. Язык. Познание. – М.: Языки русской культуры, 2000 (ISBN 5-7859-0111-0)
39. Popper К. R. The Myth of the Framework. – In: Freeman E. (ed.) Essays in Honour of Paul Arthur Schillp. The Abdication of Philosophy: Philosophy and Public Good. La Salle, Illinois: Open Court, 1976, p. 23–48. (Русский перевод с сокращениями В. Н. Брюшинкина)
40. Поппер К. «Объективное знание. Эволюционный подход» в кн.: Логика и рост научного знания. Избранные работы. М.: «Прогресс», 1983
44. Грант В. Эволюционный процесс: Критический обзор эволюционной теории: Пер. с англ. – M.: «Мир», 1991 (ISBN 5-03-001432-2)
45. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой: Пер. с англ. – Прогресс, 1986
48. Поппер К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания: Пер. с анг. – M.: «Ермак», 2004 (ISBN 5-9577-0652-3)
49. Кессиди Ф. От мифа к логосу: Становление греческой философии. – СПб.: Алетейя, 2003 (ISBN 5-89329-628-1)
 
Основная страница – http://www.ltn.lv/~elefzaze/
html/php вёрстка: Александр А. Зазерский
©1998–2005  Александр С. Зазерский