Александр Покровский

Часть 3

КУМЖА Кумжа - это учение, на котором генералы академии Генштаба знакомятся с подводными лодками. В определенной базе для них выстраивают все проекты лодочек. Корабли покрашены, сияют кузбаслаком, внутри, после недельной повальной приборки, - тишина, крыс нет, по отсекам расставлены командиры отсеков в новом белье, перепоясаны со всех сторон ПДУ, в свежих тапочках, все стрижены, остальной личный состав увезен в доф, где им показывают кино. Генералы гурьбой, переговариваясь, появляются у входной шахты люка. Первый из них начинает спускаться внутрь. Вместо того чтобы повернуться к поручням лицом, он поворачивается задом. Полез. Локти во что-то по дороге втыкаются, и генерал застывает с вывернутыми руками. - Васька! - веселятся стоящие над ним генералы. - Это тебе не танк, едрёмьть, тут соображать надо! В центральном посту трап, ведущий вниз, пологий, и по нему сходят, что называется, "лицом вперед". Потоптавшись перед трапом, генерал Васька поворачивается (он уже научен) и сползает по нему спиной, отмечая генеральской ногой каждую ступеньку. - Васька! - кричат ему опять генералы, которым после "Васьки" успевают объяснить, как нужно сходить по трапу. - Это ж не танк, едрёмьть, тут думать надо! Генералам дают провожатого, но внутри лодки они все равно умудряются расползтись по отсекам и потеряться. - Простите... а где у вас тут выход? - По трапу вниз и дальше прямо. - Спасибо, - говорит генерал, делает все, как сказали, и попадает в безлюдный трюм. - Эй! - доносится оттуда. - Товарищи! В первом отсеке генералы проходят мимо торпедиста - командира отсека. Последний генерал задерживается и голодно смотрит на ИДУ командира отсека. - Какая интересная фляжка. - Это ИДУ - портативное дыхательное устройство, предназначенное для экстренной изоляции органов дыхания от вредного влияния внешней среды при пожарах! - резво старается командир отсека. - А-а-а... - говорит генерал. - Ты смотри... - И видит сандали: на сандалях аккуратные дырочки: - Дырки сами делаете? Торпедист сначала не понимает, но потом до него доходит: - Дырки?... ах, это... нет, так выдают. В следующей группе проходящих генералов каждый генерал с любопытством смотрит на "фляжку" - у генералов все мысли одинаковые, последний задерживается и спрашивает: - Это фляжка? Резво: - Это портативное дыхательное устройство! - произнесено так быстро, почти истерично, что генерал половину не усваивает, но кивает он понимающе - "А-а-а..." - взгляд на сандали: - Дырки сами делаете? Лихо и молодцевато: - Так выдают! До следующей группы торпедист успевает перемигнуться с командиром второго отсека: "Вот козлы, а?!" Подходит третья группа, последний в группе генерал обращается к торпедисту: - Какая интересная фляжка. На торпедиста нападает смехунчик, то есть с полным ртом смеха, дрожа веками, пузырясь ртом, он пытается сдержаться, у него выкатываются глаза, из него вываливаются какие-то звуки, все это, скорее всего, от нервов. Генерал изумлен, он приглядывается к торпедисту. Тот: - Эт-т-а-ды-ха-те-ль-но-я-ус-тр-ой-ст-во! - Ты смотри, - генерал с опаской внимательно смотрит, и тут взгляд его случайно попадает на сандали, генерал оживляется: - Дырки сами делаете? Ти-та-ни-чес-кие усилия по приведению рожи в порядок (ведь сейчас впердолят так, что шею не повернешь), в глазах слезы: - Т-та-ак в-вы-вы-да-ют! Генерал сочувственно: - Вы заикаетесь? Быстрый кивок, пока не выпало. В ракетный отсек попадают не все, а только самые любопытные. Командир отсека, капитан третьего ранга Сова (пятнадцать лет в должности), застегнут по гортань (от старости у него шеи нет), объясняет генералу, что у него в заведовании шестнадцать баллистических ракет. Генерал с уважением: - О вас, наверное, генеральный секретарь знает? (У генерала на позиции только три ракеты, а тут - шестнадцать.) - Что вы! - говорит Сова. - Меня даже флагманский путает. Скоро генералы Сове надоели - утомили вконец, - и перед очередным генералом он ни с того ни с сего сгибается пополам. - Что с вами? - отпрыгивает генерал. - Радикулит... зараза... товарищ генерал... - Что вы! - суетится генерал. - Присядьте! У Совы все натурально - слезы, хрипы; он входит в роль, стонет, перекашивается, его уводят, осторожно сажают, оставляют одного. Когда никого не остается рядом. Сова кротко вздыхает, рывком расстегивает ворот и, прислонившись к стене, закатив глаза, говорит с чувством: "Ну, задолбали!" - после чего он мгновенно засыпает. В центральном в это время один из генералов от инфантерии видит "каштан" и говорит с кавалерийским акцентом: - А это что? Старпом - отглажен, с биркой на кармане, стройный от напряжения: - Это "каштан" - наша боевая трансляция. - Да? Интересно, а как это действует? - А вот, - старпом, как фокусник, щелкает тумблером. - Восьмой! - Есть, восьмой! - доносится из "каштана". - Вот так, - говорит старпом, приводя все в исходное, - можно говорить с любым отсеком. - Да? Интересно, - генерал тянется к "каштану". - А можно мне? - Пожалуйста. Генерал включает и - неожиданно тонко, нежно, по-стариковски, с дрожью козлиной: - Во-сь-мой... во-сь-мой... - Есть, восьмой! - А можно с вами поговорить? Молчание. Потом голос командира восьмого отсека; - Ну, говори... родимый... если тебе делать нех... уя... - Что это у вас? - генерал оторопел, он неумело вертит головой и таращится. Старпом сконфужен и мечтает добраться до восьмого; поборов в себе это желание, он мямлит: - Вы понимаете, товарищ генерал... боевая трансляция... командные слова... словом, он вас не понял. Надо вот так, - старпом резко наклоняется к "каштану", по дороге открывает рот - сейчас загрызет: - Вась-мой!!! Вась-мой!!! - Есть, восьмой! - Ближе к "каштану"! - Есть, ближе к "каштану", есть, восьмой! - Вот так, товарищ генерал! Генералы исчезают, время обедать, по отсекам расслабление, смех; командиры отсеков собраны в четвертом на разбор, все уже знают - толкают командира восьмого: ".Он ему говорит: разрешите с вами поговорить, а этот ему: ну, говори, родимый... у старпома аж матка чуть не вывалилась, готовься, крови будет целое ведро, яйцекладку вывернет наизнанку!". - "А я чо? Я ничо, „есть, так точно, дурак!"" РБН Город С. - город встреч. Подводная лодка в створе. - Взят пеленг на РБН столько-то градусов, - штурман потирает руки и сосет воздух. Офицеры в приподнятом настроении. РБН - это ресторан "Белые ночи". Офицерский ресторан. Там все расписано: и столы, и женщины. Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горят вешка. При заходе в порт на нее берут пеленг. РБН - это флотская отдушина. В нем тот маленький винтик, которым крепится весь флотский механизм, сам собой развинчивается и, упав, теряется среди стульев и тел. В РБНе есть и свои "путеводители" - старожилы, знающие каждый уголок. У них сосущие лица. - Кто это? - Черненькая? Это Надежда. Двадцать шесть лет, разведена, ребенок, квартира. - А эта? - Танечка. Хорошая девочка. Двадцать восемь, свободна, и квартира есть. Здесь бывает каждый четверг. - Почему? - Рыбный день. Ловит рыбу. ...Лодка ошвартована. Первыми в город сойдут: комдив - он был старшим на борту, и его верный оруженосец - флагманский по живучести. Они пойдут в РБН. Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины - все это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слепой, видит то, что другие уже давно не видят. Он идет среди людей, улыбаясь улыбкой блаженного. Он придет в РБН. Его тут давно ждут. - Проходите, - швейцар расталкивает "шушеру" у входа и втягивает офицера, - ваш столик заказан. - А ну, назад! - пихает швейцар "шушеру" в грудь. Офицер - самый стойкий любовник. В ресторане до 23 часов, обалдев от свободы, он пьет и пляшет, демонстрируя здоровье. Потом он берет вино и женщину и идет к ней, где тоже пьет и пляшет до четырех утра, демонстрируя здоровье. С четырех до пяти он охмуряет девушку. В пять с четвертью она его спрашивает: "'Ты за этим пришел?" - после чего его берет оторопь, и она ему отдается, а в шесть тридцать он уже едет в автобусе на службу и чертит по дороге треки лбом по стеклу. - Раз-бу-ди... ме-ня... - говорит он собрату, совсем издыхая, - я посплю только... двадцать минут... а по том... мы пойдем... в РБН...- и затих. Он лежит, как мертвый, с мраморным лицом и полуоткрытыми глазами. И собрат будит его. Раздаются ужасные стоны. Стоя на четвереньках, он пытается встать. Встал. Пошел. Сам пошел. Под душ. После душа он готов в РБН... Я бы поставил им памятник: огромную трехгранную стелу, уходящую ввысь. К ней не скончался бы женский поток города С. Флагман и комдив уже сидят в РБНе. Они уже выпили столько, сколько не способен выпить обычный человек. Когда оркестр уходит на перерыв, флагман выползает на сцену, берет гитару и поет: - О-ч-и ч-е-р-н-ы-е... - Браво! - кричит комдив. - Снимаю ранее наложенное взыскание! - Он уже видит только тот предмет, который движется. Рядом с ним оказывается женщина в декольте. В декольте аккуратно упакован устрашающий бюст. Бюст движется, и комдив его видит. Бюст зачаровывает. - Маша, - женщина поняла, что пора знакомиться. - Ви-тя, - тянет комдив, уставившись в бюст, - ой. какие документы, - говорит он бюсту, падает в него носом и, присосавшись, протяжно целует со звуком. ОРИГИНАЛЬКОЕ РЕШЕНИЕ Вы знаете, когда оно ищется на подводной лодке? При приеме командирского решения? - Нет. При выборе режима перехода морем? - Нет. При прорыве противолодочного рубежа? - Нет. Не мучайтесь. Никогда но угадаете. Это нужно пережить! ...Ночью подводная лодка висит в бездонных просторах, как заброшенный космический корабль... Железная пустыня... Можно пройти с носа в корму - ни одного человека, только ровный шум вентиляторов, и ты стараешься идти тихо, крадешься, чтоб не спугнуть общую космичность: инопланетянин на чужом корабле... Что это? Непонятное, огромное, бесшумное, нависшее над горловиной люка, налитое, дышащее через раз? Фу ты, Господи, да это же наш замполит! За-му-ля! Вот сука, да он же подсматривает за нижним вахтенным: голова опущена в люк, а остальное, стоящее на коленях - сверху. Вот чучело, а! Фотоохотник. Экран соцсоревнования. Выслеживает. Бдительный наш. Самый наш беспокойный. Самый ответственный. Не спится собаке. Бродит. А что если... нога сама зачесалась в тапочке - ыыыы, аж пальцы на ногах свернулись трубочкой, как у шимпанзе на прогулке, - а что если... легонько так дать, чтоб только клюнул вниз, а пока выбирается - слинять через переборку. Пусть потом ищет. Нет, так не интересно... Моторист Миша, большой оригинал, невольный свидетель того. как замполит смотрит вниз, присел на корточки и с удовольствием уставился в раскоряченные над люком, стоящие на коленях два военно-морских копыта, соединенные одной огромной тяжелой перемычкой. На флоте принято пугать друг друга. Напугал - полдела сделал. Оригинал Миша улыбнулся: он знал, что ему делать... Он пододвинулся поближе, мечтательно закатил глаза и, осторожненько просунув руку, схватился там и дернул вниз тот самый мешочек, который у любого мужчины полностью отрастает к шестнадцати годам. Произошел звук - иии-э-х! Смотрящий вниз замполит как подпружиненный разогнулся, схватился обеими руками за отрываемый мешочек и, выпучив глаза, как ночной лемур, улетел - как захлопнулся - в прорубь люка ведьмой на помеле, хватая воздух открытым ртом. Внизу он выбил себе зубы и на две недели свернул шею. Оригинала Мишу вычислили через сутки. И НА. КА. ЗА. ЛИ. За рукоприкладство! ХЫБЛЯ! Замполита у нас на тральщике звали Хыбля. За "хы, бля-товарищи!". Это его любимое выражение, и еще он говорил, оттопырив на правой руке указательный палец и мизинец: "Эта... с партийной прынцыпиальностью!" После 18.00 ни дня он на тральщике не сидел с этой своей "прынцыпиальностью". В 17.30 подходил к нашему командиру, к нашему Коле-Васе и говорил ему: "Ну что, Николай Васильевич, я... эта... пошел?.." - и прямо на трап, а командир провожал его вслед ошалевшим взором. Все годами с корабля берег нюхают, а эта скотина ежедневно при жене! Но на учении мы его все же достали. Да-а! С помощью ядовитых дымов. На учении с помощью ядовитых дымов создается видимость химического заражения. Уже "химическую тревогу" объявили, уже все попрятались, я в противогазе и в этом презервативе - защитном комплекте - бегаю по кораблю с ядовитой шашкой в руках, не знаю, куда ее сунуть, а замполит на корме, без защиты, голышом, анекдоты травит. Подлетаю я к нему и сую ему шашку между ног. А если ты голышом того дыма глотанешь, то тут же появляется желание взлететь, как стая напильников. У замполита от яда глаза выскочили и повисли, как у рака на стебельках. Он орал и танцевал вокруг нашей корабельной артиллерии танец японских сирот и при этом все пытался у меня выяснить, есть ли на это учение план, утвержденный комбригом, или его нет. - Да есть у меня план, есть, - говорил я ему, - успокойтесь. Выяснив, что план у меня есть, замполит промчался как вихрь, прорвался внутрь корабля и начал по нему носиться в поисках противогаза. Вместо противогаза он нашел спящего по тревоге Пашу-артиллериста и тут же сплясал на нем чечеточку. БУЙ Безобразно и нагло светило солнце; крупные капли росы собирались на ракетной палубе в сытые, лоснящиеся лужи; отвратительная голубизна призрачной дали рождала в душе гнусное желание побывать наконец-таки в отпуске, а воспаленное воображение рисовало одну картину омерзительнее другой. Родное подводное "железо", битком набитое последними судорогами отечественного гения, и естественные прелести короткого выхода на подтверждение курсовой задачи, с чудесами нашей флотской организации, не вносили существенной коррективы в жгучее желание опуститься на четвереньки и кого-нибудь забодать. Утренняя свежесть по-хамски будила, а загрязненный отрицательными ионами воздух казался скользким, как банка тушенки. Самолет. Мимо пролетел чей-то самолет, жадно объятый солнцем, и накидал вокруг какую-то дрянь. Лодка вильнула, одну эту штуку заарканили и втащили на борт. - Связиста и начальника радиотехнической службы наверх, - сказал командир. Команда поскакала вниз, и на палубу вскоре нервно выполз связист. а за ним и начальник РТС. Вместе они признали в заарканенной штуке радиобуй. - Американский? -спросил командир. - Так точно! - был ему ответ, а вокруг уже теснились чудо-любители повыкусывать с бокорезами и мялись от огромного желания раскурочить врага. Командир кивнул, и любители загалдели, обступив заграничный подарок. И тут все услышали тикание, Стало тихо. - Чего это он? - спросил командир. - Товарищ командир, лучше не вскрывать, - сказал начальник РТС, -это, наверное, самоликвидатор. У любителей повыкусывать желание разобраться с врагом съежилось до размеров висячей родинки. - Может, пихнуть его в попку - и пусть плавает? - Товарищ командир, если его не вскрывать, его можно хоть год спокойно возить. - Мда? - Да. - Ладно, привезем в базу и разберемся. - Товарищ командир, - вспомнил тут связист, - у них там диктофон стоит и все передает на Штаты. - Мда? - Да. - Тогда все вниз! Наверху задержался только командир. Он подождал, пока все исчезли, и нагнулся к тому месту, где, по его мнению, должен был быть диктофон. - Слышь меня, ты, вонючий американский козел, распуши там свои локаторы! Так вот, красную, облупленную культяпку вам всем на воротник в чугунном исполнении от советской власти! - и дальше полилось такое, такое лихое-оберточное, что покоробило бы терпеливую бумагу, уши у неподготовленных свернулись бы в трубочку н сами бы сунулись в соответствующее место. Командир увлекся, лил не переставая, в самозабвении приседая, показывал руками, дополнял на пальцах, засовывал их себе в рот, чмокал и вкусно облизывал. при этом лицо его светилось жизнью и каким-то радостным задором. Одним словом, жило, пульсировало, существовало. Когда буй привезли в базу, то оказалось, что это наш буй. ОРДЕН ХРЕНА ЛЫСОГО Нашего комдива - контр-адмирала Артамонова - звали или Артемоном, или "генералом Кешей". И все из-за того, что при приеме задач от экипажей он вел себя в центральном посту по-генеральски: то есть как вахлак, то есть - лез во все дыры. Он обожал отдавать команды, брать управление кораблем на себя и вмешиваться в дела штурманов, радистов, гидроакустиков, рулевых и трюмных. Причем энергии у него было столько, что он успевал навредить всем одновременно. А как данная ситуация трактуется нашим любимым Корабельным Уставом? Она трактуется так: "Не в свое - не лезь!" Но тактично напомнить об этом адмиралу, то есть сказать во всеуслышанье: "Куды ж вы лезете?", ни у кого язык не поворачивался. Вышли мы однажды в море на сдачу задачи с нашим "генералом", и была у нас не жизнь, а дикий ужас. Когда Кеша в очередной раз полез к нашему боцману, у нас произошла заклинка вертикального руля, и наш обалдевший от всех этих издевательств подводный атомоход, пребывавший в надводном положении, принялся выписывать по воде концентрические окружности, немало удивляя уворачивавшиеся от него рыбацкие сейнеры и наблюдавшую за нашим безобразием разведшхуну "Марианна". Потом Кеша что-то гаркнул трюмным, и они тут же обнулили штурману лаг. И вот, когда на виду у всего мирового сообщества у нас обнулялся лаг, в центральном появился наш штурман, милейший Кудинов Александр Александрович, лучший специалист, с отобранным за строптивость званием - "последователь лучшего специалиста военных лет". У Александра Александровича была кличка "Давным-давно". Знаете гусарскую песню "Давным-давно, давным-давно, дав-ны-ым... давно"? Так вот, наш Александр Александрович, кратко - Ал Алыч, был трижды "давным-давно": давным-давно - капитаном третьего ранга, давным-давно - лысым и давным-давно - командиром штурманской боевой части, а с гусарами его роднила привычка в состоянии "вне себя" хватать что попало и кидаться в кого попало, но так как подчиненные не могли его вывести из себя, а начальство могло, то кидался он исключительно в начальство. Это было настолько уникально, что начальство сразу как-то даже не соображало, что в него запустили, допустим, в торец предметом, а соображало только через несколько суток, когда Ал Алыч был уже далеко. На этот раз он не нашел чем запустить, но зато он нашел что сказать: - Какой... (и далее он сказал ровно двадцать семь слов, которые заканчиваются на "ак". Какие это слова? Ну, например: лошак, колпак, конак...) - Какой... - Ал Алыч позволил себе повториться, - мудак обнулил мне лаг?! У всего центрального на лицах сделалось выражение "проглотила Маша мячик", после чего все в центральном стали вспоминать, что они еще не сделали по суточному плану. Генерал Кеша побагровел, вскочил и заорал: - Штурман! Вы что, рехнулись, что ли? Что вы себе позволяете? Да я вас... Не в силах выразить теснивших грудь чувств, комдив влетел в штурманскую, увлекая за собой штурмана. Дверь штурманской с треском закрылась, я из-за нее тут же послышался визг, писк, топот ног, вой крокодила и звон разбиваемой посуды. Пока в штурманской крушили благородный хрусталь и жрали человечину, в центральном чутко прислушивались - кто кого. Корабль в это время плыл куда-то сам. Наконец, дверь штурманской распахнулась настежь. Из нее с глазами надетого на кол филина выпорхнул комдив. Пока он летел до командирского кресла, у него с головы слетел редкий начес, образованный мученически уложенной прядью метровых волос, которые росли у комдива только в одном месте на голове - у левого уха. Начес развалился, н волосы полетели вслед за комдивом по воздуху, как хвост дикой кобылицы. Комдив домчался и в одно касание рухнул в кресло, обиженно скрипнув. Волосы, успокоившись, свисли от левого уха до пола. Штурман высунулся в дверь и заорал ему напоследок: - Лы-ссс-ы-й Хрен! На что комдив отреагировал тут же и так же лапидарно: - От лысого слышу! Кеша-генерал долго переживал этот случай. Но надо сказать, что, несмотря на внешность охамевшего крестьянина-середняка, он не был лишен благородства. Когда Кудинова представили к ордену и документы оказались на столе у комдива, то сначала он завозился, закряхтел, сделал вид, будто тужится вспомнить, кто это такой - Кудинов, потом будто вспомнил: - Да, да... неплохой специалист... неплохой... - и подписал, старательно выводя свою загогулину. Но орден штурману так и не дали. Этот орден даже до флота не дошел, его где-то наверху свистнули. Так и остался наш штурман без ордена. И вот тогда-то в утешение, вместо ордена, комдив и снял с него ранее наложенное взыскание, то самое - "за хамское поведение со старшим по званию", а вся эта история получила у нас название: "награждение орденом Хрена Лысого". РАЗНОС Подводная лодка стоит в доке, в заводе, в приличном, с точки зрения вина и женщин, городе. В 20.00 на проходной палубе третьего отсека встречаются командир ракетоносца - он только что из города - и капитан-лейтенант Козлов (двенадцать лет на "железе"). Последний, по случаю начавшегося организационного периода и запрещения схода с корабля, пьян в сиську. Командир слегка "подшофе" (они скушали литра полтора). У командира оторвался козырек на фуражке. Видимо, кто-то сильно ему ее нахлобучил. Между козырьком и фуражкой образовалась прорезь, как на шлеме у рыцаря, в которую он и наблюдает Козлова. Тот силится принять строевую стойку и открыть пошире глаза. Между командиром и Козловым происходит следующий разговор: - Коз-ззз-лов! Е-дре-на вош-шь! - Тащ-щ ко-мн-дир! - Коз-ззз-лов! Е-д-р-е-н-а в-о-ш-ь! - Тащ-щ... ко-мн-дир!.. - Коз-ззз-лов! Ел-ки-и!.. Выговаривая "едрена вошь" и "елки", командир всякий раз, наклонившись всем корпусом, хватается за трубопроводы гидравлики, проходящие по подволоку, иначе ему не выговорить. Всем проходящим ясно, что один из собеседников сурово спрашивает, а другой осознает свое безобразие. Проходящие стараются проскользнуть, не попадаясь на глаза командиру. Подходит замполит н берет командира за локоток: - Товарищ командир. Командир медленно разворачивается, выдирает свой локоть и смотрит на замполита через прорезь. Лицо его принимает выражение "ах ты, ах ты!". Сейчас он скажет замполиту все, что он о нем думает. Все, что у него накипело. - Товарищ командир, - говорит замполит, - у вас козырек оторвался. Глаза у командира тухнут. - Мда-а?.. - говорит он, скользя взглядом в сторону. - Хорошо... - и тут его взгляд снова попадает в Козлова. Тот силится принять строевую стойку. - Козлов!!! - приходит в неистовство командир. - Коз-ззз-лов!!! Е-д-р-е-н-а в-о-ш-ь!!! - Тащ-щ... ко-мн-дир...

Предыдущая страница Следующая страница Домой