Александр Покровский

Часть 4

ПРАВДУ В ГЛАЗА Назначили к нам на экипаж нового замполита. Пришел он к нам в первый день и сказал: - Давайте говорить правду в глаза. В центре уже давно говорят правду в глаза. Давайте и мы тоже будем говорить. И начали мы говорить правду в глаза: первым рубанули командира - выбросили его из партбюро за пьянство - взяли и выкинули, а вдогонку еще и по лысине треснули - выговор воткнули, но и этого показалось мало - догнали и еще ему навтыкали, пока он не успел опомниться - переделали выговор на строгий выговор. Потом его потащили за чуприну на парткомиссию, и парткомиссия до того от перестройки в беспамятство впала, что утвердила ему не просто строгий выговор, а еще и с занесением. Командир сначала от всех этих потрясений дара речи лишился и всю эту процедуру продержался в каком-то небывалом отупении. Потом он себе замочил мозги на сутки в настое радиолы розовой, пришел в себя и заорал на пирсе: - Ме-ня-яяя! Как ссс-ра-но-го ко-тааа!!! Этот пидор македонский! Этот перестройщик ушастый! ГАНДОН ШТОПАНЫЙ!!! И-я-я-я! Дни и ночи-ии! Напролет... как проститутка-ааа! В одной и той же позе-еее!... Не ме-ня-я бе-ль-яя! Насиловали все кому не лень! Брали за уши и... Я не спал... не жрал... У меня кожа на роже стала, как на жжжжо-пе у кррро-ко-дила! Откуда он взялся на мою лысую голову?! Откуда?! Где нашли это чудо природы?! Где он был, когда я автономил? Где?! Я ВАМ ЧТО!!! После этого два дня было тихо. Потом от нас замполита убрали. ЧЕРНЫЙ ПЕСЕЦ Есть такой на флоте зверь - "черный песец", и водится он в удивительных количествах. Появляется он всегда внезапно, и тогда говорят: "Это „черный песец" - военно-морской зверь". ...Первый час ночи; лодка только с контрольного выхода, еще не успели как следует приткнуться, привязаться, принять концы питания с берега, а уже звонками всех вызвали на пирс, построили и объявили, что завтра, а вернее, уже сегодня, в десять утра, на корабль прибывает не просто так, а вице-президент Академии наук СССР вместе с командующим, а посему - прибытие личного состава на корабль в пять утра, большая приборка до девяти часов, а затем на корабле должны остаться: вахта, командиры отсеков и боевых частей, для предъявления. В общем, смотрины, и поэтому кто-то сразу отправился домой к женам, кто-то остался на вахте и на выводе нашей главной энергетической установки, а кто-то, с тоски, лег в каюте а коечку и тут же... кто сказал "подох"? - тут же уснул, чтоб далеко не ходить. К девяти утра сделали приборку, и корабль обезлюдел; в центральном в кресле уселся командир, рядом - механик, комдив три, и остальные-прочие из табеля комплектации центрального поста; весь этот человеческий материал разместился по-штатному и предался ожиданию. Волнение, поначалу способствующее оживлению рецепторов кожи, потихоньку улеглось, состояние устоялось, и сознание из сплошного сделалось проблесковым. Вице-президента не было ни в десять, ни в одиннадцать, где-то в полдвенадцатого обстановку оживил вызов "каштана", резкий, как зубная боль, - все подскочили. Матрос Аллахвердиев Тимуртаз запросил "добро" на продувание гальюна третьего отсека. - Комдив три! - сказал командир с раздражением. - Есть! - Уймите свой личный состав, уймите, ведь до инфаркта доведут! - Есть! - И научите их обращаться с "каштаном"! Это боевая трансляция. Научите, проинструктируйте, наконец, а то ведь утопят когда-нибудь нас, запросят вот так "добро" и утопят! - Есть! Трюмный Аллахвердиев Тимуртаз был в свое время послан на корабль самим небом. Проинструктировали его не только по поводу обращения с "каштаном", но и по поводу продувания гальюна. Происходило это так: - Эй, там внизу, "баш уста", ты где там? - Я здэс, таш мичман! - Ты знаешь, где там чего открывать-то, ходячее недоразумение? - Так точно! - Смотри мне, сын великого народа, бортовые клапана не забудь открыть! Да, и крышку унитаза прижми, а то там заходка не пашет, так обделаешься - до ДМБ не отмоешься, мама не узнает! - Ест... - А ну, докладывай, каким давлением давить будешь? - Э-э.. все нормално будет. - Я те дам "все нормално", знаем мы; смотри, если будет, как в прошлый раз, обрез из тебя сделаю. - Ест... Бортовые клапана Тимуртаз перепутал; он открыл, конечно, но не те. Потом он тщательно закрыл крышку унитаза, встал на нее сверху и вдул в баллон гальюна сорок пять кило вместо двух: он подумал, что так быстрее будет. Поскольку "идти" баллону гальюна было некуда, а Тимуртаз все давил и давил, то баллон потужился-потужился, а потом труба по шву лопнула и содержимое баллона гальюна - двести килограммов смешных какашек - принялись сифонить в отсек, по дороге под давлением превращаясь в едучий туман. Наконец баллон облегченно вздохнул. Туман лениво затопил трюм. Тимуртаз, наблюдая по манометрам за процессом, решил, наконец, что все у него из баллона вышло, перекрыл воздух, спрыгнул с крышки унитаза и отправился в трюм, чтоб перекрыть бортовые клапана. При подходе к люку, ведущему в трюм, Тимуртаз что-то почувствовал, он подбежал к отверстию, встал на четвереньки, свесил туда голову и сказал только: "Вай, Аллах!" Прошло минут двадцать, за это время в центральном успели забыть напрочь, что у них когда-то продували гальюн. Туман, заполнив трюм по самые закоулки, заполнил затем нижнюю палубу и, нерешительно постояв перед трапом, задумчиво полез на среднюю, расположенную непосредственно под центральным постом. Центральный пребывал в святом неведении: - Что у нас с вентиляцией, дежурный? - Отключена, товарищ командир. - Включите, тянет откуда-то... Дежурный послал кого-то. Прошло минут пять. - Чем это у нас пованивает? - думал вслух командир. - Комдив три! - Есть! - Пошлите кого-нибудь разобраться. Старшина команды трюмных нырнул из центрального головой вниз и пропал. Прошла минута - никаких докладов. - Комдив три! - Есть! - В чем дело?! Что происходит?! - Есть, товарищ командир! - Что "есть"? Разберитесь сначала! Комдив три прямо с трапа ведущего вниз исчез и... тишина! Командир ворочался в кресле. Прошла еще минута. - Черти что! - возмущался командир. - Черти что! Туман остановился перед трапом в центральный и заволновался. В нем что-то происходило. Видно, правда, ничего не было, но жизнь чувствовалась. - Черт знает что! - возмущался командира - Воняет чем-то. Почти дерьмом! Несет, и никого не найдешь! - командир даже встал и прошелся по центральному, потом он сел. - Командир БЧ-5! - обратился он к механику. - Есть! - Что "есть"?! Все мне говорят "есть", а говном продолжает нести! Где эти трюмные, мать их уети! Разберитесь наконец! Командир БЧ-5 встал и вышел. Командиру не сиделось, он опять вскочил: - Старпом! - Я!!! - Что у вас творится в центральном?! Где организация?! Где все?! Куда все делись?! Старпом сказал: "Есть!" - и тоже пропал. Наступила тишина, которая была гораздо тишинее той, прошлой тишины. Туман полез в центральный, и тут, опережая его, в центральный ввалился комдив три и, ни слова не говоря, с безумным взором, вывалил к ногам командира груду дезодорантов, одеколонов, лосьонов и освежителей. - Сейчас! - сказал он горячечно. - Сейчас, товарищ командир! Все устраним! Все устраним! - Что!!! - заорал командир, все еще не понимающий. - Что вы устраните?! Что?! - Аллахвердиев!.. - Что Аллахвердиев?! - Он... - Ну?!. - Гальюн в трюм продул... зараза!.. - А-а-а... а вытяжной... вытяжной пустили?!. - Сейчас... сейчас пустим, товарищ командир, не волнуйтесь!.. - Не волнуйтесь?! - н тут командир вспомнил про Академию наук, правда, несколько не в той форме: - Я тебе "пущу" вытяжной! Ты у меня уйдешь в академию! Все документы вернуть! В прочный корпус тебе нужно, академик, гальюны продувать... вместе с твоим толстожопым механиком! Сами будете продувать, пока всех своих киргизов не обучите! Всех раком поставлю! Всех! и в этом ракообразном состоянии... - командир еще долго бы говорил н говорил о "киргизах" и о "ракообразном состоянии", по тут центральный вызвал на связь верхний вахтенный. - Есть, центральный! - На корабль спускается командующий и... и (вахтенный забыл это слово). - Ну?! - ...и вице-президент Академии наук СССР... И наступил "черный песец". Командир, как укушенный, подскочил к люку, сунул в него голову и посерел: на центральный надвигалась необъятная задница. То была задница Академии наук! Командир задергался, заметался, потом остановился, и вдруг в прыжке он схватил с палубы дезодоранты и освежители и начал ими поливать и поливать, прямо в надвигающийся зад академику, и поливал он до тех пор, пока тот не слез. Академик слез, повернулся, а за ним слез командующий, а командир успел пнуть ногой под пульт одеколоны и дезодоранты и представиться. Академик потянул носом воздух и пожевал: - М-м... да... э-э... а у вас всегда так... м-м... Э-э... пахнет?.. - Так точно! - отчеканил командир. - Э-э... что-то не додумали наши ученые... с очисткой... мда, не додумали... - покачал головой академик. Командующий был невозмутим. Он тоже покачал головой, мол, да, действительно, что-то не додумали, и проводил академика до переборки во второй отсек. Командир следовал за ними, соблюдая уставную дистанцию, как верная собака. Он был застегнут, подтянут, готов к исполнению. У переборки, когда зад академика мелькнул во второй раз, командующий повернулся к командиру и тихо заметил: - Я вам додумаю. Я вам всем додумаю. Я вам так додумаю, что месяц на задницу сесть будет страшно. Потому что больно будет сесть... Слезьми... все у меня изойдете... слезьми... МИНЯ Был у нас замполит Минаев. Звали его Миней. Матросы его ненавидели страстно. Мичмана его ненавидели ужасно, офицеры его просто ненавидели. Но больше всех к заму был неравнодушен Шура Коковцев, по кличке Кока, - наш партийный секретарь: его замполит неоднократно душил за горло за упущенную партийную документацию. Шура роста маленького, и душить его удобно. Замполит ему говорил: "К утру заполнить партийную документацию" А Шура ему: "Фигушки, сами заполняйте". И тут замполит на него бросался и душил его при народе, а Шура кричал: "Все свидетели! Меня замполит душит!" В общем, ненавидели у нас замполита, вредили ему всячески и радовались, если с ним что-нибудь случалось. Матросы летом в колхоз съездили и привезли оттуда щенка. Назвали его Миней-младшим, чтоб не путать его с Миней-старшим. Замполит от этого позеленел, но животное не тронул: щенка командир наш полюбил, и тут уж замполит ничего не мог поделать. - Миня, Миня, на, на, - звали щенка матросы, - иди грызи кость, - и давали ему мосол сахарный. И он грыз, а матросы приговаривали: "Давай грызи, Миня. Будешь хорошо грызть, - вырастешь и станешь большим Миней" Этот щенок даже в автономки с нами ходил. Говорят, что собаки на лодке не выживают, но этот чувствовал себя великолепно. Замполит от собаки просто дурел и всю злобу срывал на матросах, а те, когда он их сильно допекал, бегали и закладывали его начпо. Начпо периодически вызывал замполита на канифас и канифолил ему задницу. Так и жили: вредили по кругу друг другу. Перед последней автономкой замполит у нас, к общей радости, намотал на винты в одном тифозном бараке - триппер подхватил. Наш врач корабельный взялся его лечить. Но корабельный Ваня у нас - олух царя небесного: он из простого триппера наследственный сифилис сделает. И получился у замполита наследственный сифилис. А мы уже в автономке шестые сутки, а тут все, конечно, узнали, что у замполита нашего, судя по всему, скорее всего конечно же сифилис. Узнали все до последнего трюмного. Смотришь, бывало, на партсобрании, замполит скривится-скривится и боком, боком шмыг в каюту - побежало у него. И все понимают что к чему. И всех это радовало. И все ходили и поздравляли друг друга с замполитовским наследственным сифилисом. Особенно Шура-секретарь на счастье исходил. Он укарауливал замполита и говорил при том кому-нибудь что-нибудь этакое, ну например: "Целый день вчера бегал, как трипперный зайчик..." Или: "...Столько документации, столько документации, что уже не в состоянии... сил нет... просто состояние течки... - и тут он прерывался, поворачивался, смотрел замполиту долго в глаза и бархатно говорил: - И вообще, я считаю, что лучше иметь твердые убеждения, чем мягкий шанкр. Правда, Александр Семеныч?" А замполит наш только стоял и кривился. По-моему, он Шуру даже не слышал и не только Шуру. Замполит вообще, по-моему, никого не слышал и не замечал с некоторых пор, потому как с некоторых пор они жили, можно сказать и не в отсеке вовсе, а внутри самого себя - сложной внутренней жизнью: слушали они в себе с сомнением каждую мелкую каплю. Вот так вот. КОМИССИЯ С утра дивизия была осчастливлена внезапной комиссией по проверке боеготовности. Ее председатель, вице-адмирал с непонятными полномочиями, зашел к нашему контр-адмиралу: - А мы проверять вашу боеготовность. - А мы всегда боеготовны. У нашего комдива в глазах плохо скрытое беспокойство. - Разрешите узнать ваш план. - А мы без плана. У нас теперь работают по-новому. В штабе - на ПКЗ (плавказарма) - свалка: приборка в каютах; застилаются новые простыни, начальник штаба сам бегает, осунувшийся от страданий, и неумело поправляет кровати; шуршится приборка на палубах; туалет должен быть свежим; готовится баня, чай... - Кто будет старшим по бане? Кто? Ага, хорошо? Его надо проинструктировать, чтоб все нормально было... На камбузе накрыт адмиральский салон. Асфальт перед ним помыт. Половину мяса от старших офицеров унести в салон. Гуляш, котлеты, рыба "в кляре" и под маринадом, свежий зеленый лук. "Прошу вас, проходите". Улыбки. Спрятанная растерянность. Высокие фуражки. "Приятного аппетита". А внутри - "Чтоб вы подохли". После обеда, с удовольствием дыша, проверяющий входит в каюту к начальнику штаба: - Та-ак! Оперативного мне! Проверяющий с начштаба в равном звании, но начштаба торопливо хватается за трубку, вызывает ему оперативного. Лицо у проверяющего значительное, целеустремленное, ответственное, направленное вверх, под метр восемьдесят все срезается. Он говорит, говорит... У начальника штаба зрачки расширены, в них угадывается собака, тонущая в болоте. Он мокнет (мокреет), тянет носом, как мальчик, которого раздели и нахлопали по попке, потерянно шарит - бумажки какие-то, а когда проверяющий выходит, дрожащими руками вспоминаются свои обязанности... Бедный флот... ЧЕЛОВЕК-ВЕХА Фома грелся на солнышке. Только что закончился проворот оружия и технических средств, и народ выполз покурить, подышать. Вот марево! Градусов тридцать, не меньше. В такую погоду где-нибудь на юге купаются я загорают разные сволочи, а здесь вода восемь градусов, не очень-то окунешься, все-таки Баренцево море. Я вам уже рассказывал про Фому. Он командир БЧ-5 нашего стратегического чудовища. Помните, как он приседал двести раз, а потом его унесли под простынкой? Ну так вот: на флоте есть "люди-табуреты", "люди-вешалки" и "люди-вехи". На "табуреты" можно сесть, на "вешалку" всё навесить, а "люди-вехи" - это местные достопримечательности, их просто нельзя не знать, если вы служите в нашей базе. Фома - это человек-веха. О его выходках легенды ходят. На отчетно-выборном собрании, где присутствовал сам ЧВС - наш любимый начпо флотилии, в самом конце, когда все уже осоловели и прозвучало: "У кого есть предложения, замечания по ходу ведения собрания?", - раздался бодрый голос Фомы: - У меня есть предложение. Предлагаю всем дружненько встать и спеть Интернационал! - Что это такое? - сказал тогда ЧВС. - Что это за демонстрация? - Если вы не знаете, - наклонился к нему Фома,-- я вам буду подсказывать. Однажды Фома шел в штаб, а штаб дивизии помещался на ПКЗ. Рядом с Фомой, полностью его игнорируя в силу своего положения, шел наш новый начпо дивизии капитан второго ранга Мокрицын, со связями в ГлавПУРе, высокий, гордый Мокрицын, больше всех наполненный ответственностью за судьбы Родины. У него даже взгляд был потусторонний. Вахтенный у трапа пропустил Фому и не пропустил начпо: - А я вас не знаю. - Что это такое?! - возмутился начло. - Я - начпо! Что вы себе позволяете?! Где ваши начальники?! - Вот этого капдва я знаю, - не сдавался вахтенный, - а вас - нет! Фома тогда вернулся и сказал начпо Мокрицыну, акцентируя его внимание на каждом слове: - Н у ж н о х о д и т ь в н а р о д! И т о г д а н а р о д б у д е т т е б я з н а т ь! Потом Фому долго таскали, заслушивали, но, поскольку он уже давно дослужился до "мягкого вагона" - до капдва, разумеется, - н никого не боялся, то ничего ему особенного и не сделали. А как-то в отпуске Фома очутился в Прибалтике. Знаете, раньше были такие машинки, инерционные, они сигары сворачивали (со страшным грохотом), а деньги нам в отпуск выдают новенькими купюрами. Фома где-то добыл такую машинку и вложил в нее пачку десяток. Повернешь ручку - тра-та-та, и выскочит десятка. С этой машинкой Фома явился в ресторан. Поел со вкусом. - Сколько с меня? - Двадцать один рубль. Фома открыл портфель, поставим на стол машинкку и повернул ручку - тра-та-та, - и перед остолбеневшим официантом вылетела десятка. Полежала-полежала под его остановившимся взглядом и развернулась. Тра-та-та - вылетела еще одна. - Еще хочешь? - спросил Фома. Очумевший официант закрутил головой. - И эти заберите. - осторожненько подвинул Фоме его десятки, сказал: "Я сейчас" - и пропал. Фома собрал десятки, сложил машинку в портфель и совсем уже собирался смыться, как тут его взяла милиция. Милиция оттащила Фому в отделение. - Ну-ка, - расположилась милиция поудобней, - покажи фокус. - Пожалуйста, - Фома крутанул аппарат - тра-та-та! - н вылетела десятка. Милиция смотрела как завороженная. Они следили за полетом десятки, как умные спаниели за полетом утки. Тра-та-та - вылетела еще одна. Милицейский столбняк не проходил. Тра-та-та, получите. - А можно, я попробую? - спросил наконец один из милиционеров. - Пожалуйста. - Тра-та-та. Тренировались долго. Весь стол забросали десятками. Милиция пребывала в небывалом отупении. Замкнуло их. Все крутили и крутили, наклонившись вперед с напряженными лицами. Фоме тогда объявили выговор за издевательство над советской милицией. По-прежнему припекало. Рядом с Фомой бухнулись офицеры. - Сейчас искупаться бы! - А кто тебя держит - ныряй! - Не-е, ребята, восемь градусов - это сдохнуть можно. - За ящик коньяка, - сказал Фома, - плыву в чем есть с кормы в нос. Тут же договорились, и Фома как был, так и сиганул в ледяную воду. Он проплыл от кормы до носа, а потом влез по шторм-трапу. С него лило ручьями. И тут его увидел командующий. Он прибыл на соседний корабль и наткнулся на Фому. Поймав взгляд адмирала и очнувшись неизмеримо раньше, Фома заговорил быстро, громко, с возмущением: - И все самому приходится, товарищ адмирал, вот посмотрите, все самому! Это все, что он сказал. Возмущение было очень натуральное. Возмущаясь, он исчез в люке. Командующий так и остался в изумлении, не приходя в себя. Он так и не понял, чего же "приходится" Фоме "самому". - Он что, у вас всегда такой? - спросил командующий у командира Фомы, который через какое-то время оказался с ним рядом. - Да, товарищ командующий, - скривился командир, - слегка того. а покрутил у виска. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ Лодка была вылизана и покрашена; на трап натянули лучшую парусину, под ноги боцмана положили новые маты, а у верхнего рубочного люка главный боцман "окончательно оволосел" - обернул новый мат разовой простынью, после чего проход через него запретили. Лодка ожидала маршала с инспекцией, и в этом деле она была не одинока: несколько таких же подводных чудовищ привели в такой же невероятный вид, разукрасив их, как потемкинские деревни. Инспектором был маршал со странной фамилией Держибабу. О нем ходили легенды и предания. Поскольку он был от Министра Обороны, он мог на флоте выкинуть любой фокус, любое коленце, мог потребовать что угодно и как угодно и размазать мог по всему земному шару. Этих его "выкидонов" очень боялись, и поэтому все сияло. Леха Брыкин давно мечтал порвать с военной карьерой: пенсия в кармане, перспективы не видать, догнивать не хочется, и поэтому для начала он просто запил, что при членстве в партии совершенно недопустимо. Ему влепили выговор и сказали, что так приличные люди не уходят. Он осознал, бросил пить и стал донимать зама цитатами из классиков, а еще он читал офицерам газету "Красная звезда", каждый день прямо с утра после построения на подъем военно-морского флага. Например, откроет сзади и прочтет: "...в таком-то военном городке до сих пор нет горячей воды и отопления, отчего батареи все разом хлопнулись, свет электрический при этом тоже накрылся маминым местом, и роддома до сих пор нет", - перевернет и продолжит из передовицы: "...и все это было достигнуто в результате дальнейшего совершенствования боевой и политической подготовки". Терять ему было нечего. Замполит (слабо сказано) его не любил и все время сигнализировал кому положено, как маяк в непогоду. Несмотря на строжайший запрет выхода наверх, Леха все-таки выполз покурить через люк десятого отсека. На корабле от многочасового ожидания маршала, когда первая лихорадка прошла, наблюдалось расслабление: командир покинул центральный, сказав, что он "чуть чего - в каюте", зам со старпомом - тоже; дежурный, одурев от чтения инструкций, растекся по креслу и ждал доклада от заинструктированного до безобразия верхнего вахтенного. Периодически он его взбадривал: - На верхушке! - Есть! - Ближе к "каштану". - Есть. - Ты там не спи. - Есть. - И смотри мне там. - Есть. - А то я тебе... - Есть. - Матку выверну. - Есть. Маршал появился внезапно, как гром с ясного неба. Маршал был без свиты. Может быть, в результате старости он заблудился, так сказать отбился от стаи, а может, это был ловкий инспекторский ход - сейчас уже никто не знает. Вахтенный, повернувшись от "каштана", в который он только что доложил, что он бдит, вдруг увидел маршала так близко, в полуметре, что потерял голос и подавился слюной; его просто заклинило. Он превратился в мумию царя Гороха и пропустил маршала, никому об этом не доложив. Леха, увидев маршала, сообразил, что, прикинувшись дурнем, можно прямо здесь же, на пирсе, договориться об увольнении в запас, поэтому он тут же оказался у маршала за спиной. В рубку по трапу маршал поднялся без посторонней помощи, но перед верхним рубочным люком он замешкался: увидел простынь, затоптался, обернулся, ища глазами поддержку, и натолкнулся на Леху. Тот сиял. - Товарищ, э-э... Леха был в рабочем платье и без погон, поэтому маршал никак не мог его назвать. - Товарищ, э-э... а как здесь внутрь влезают? Это "влезают" решило все. - Очень просто, - сказал Леха, - делайте, как я, С этими словами он скинул отмаркированные ботинки, ступил в носках на чистую простынь, нагнулся и на четвереньках полез вниз головой, перебирая по трапу руками и ногами. Маршал изумился и сначала засомневался, но все происходило так быстро, ловко, а главное легко, что он тоже снял туфли, встал на белую простынь, потом на четвереньки... Центральный почувствовал какое-то движение, какую-то возню в люке, шум, сопенье, кряхтенье, но отреагировать не успел. У среза люка вдруг показался Леха вниз головой, он подмигнул и сказал: - Чего вы щас увидите...-спрыгнул в носках и пропал. - Ну-ка, глянь, чего там, - сказал дежурный вахтенному центрального поста. Тот впорхнул в люк и тут же голова к голове столкнулся с маршалом. Матрос увидел красное лицо, налитые глаза и погоны н все это вверх ногами, то есть вниз головой... Матрос видел многое, привык ко всему, но чтоб маршал и вверх ногами - этого он не выдержал, он скользнул вниз по поручням и (ни слова дежурному) исчез из центрального со скоростью вихря. Маршал, увидев, что человек только что был, а потом куда-то упал, от неожиданности разжал руки и улетел вслед за "человеком". Дежурный в этот момент как раз шагнул в район люка, и маршал вывалился перед ним сырым мешком. Дежурный, увидев маршала перед собой в виде огромной серой кучи, потерял разум и, вместо того чтобы как-то его собрать и помочь, доложил ему, оглохшему от падения колом, что, мол, все в порядке за время вашего отсутствия. - Я ему ничего не сделаю, - волновался маршал, вспоминая, когда уже всех нашли, пересчитали и построили в одну шеренгу, - я ему в глаза посмотреть хочу. И что это у вас за экземпляры? - Товарищ маршал! - старался командир. - Не могу даже предположить, что это был наш офицер! У нас все были на месте. Никто не отлучался. Но у нас с завода все еще приходят и работают, может, он оттуда? А вы, значит, не помните, товарищ маршал, какой он из себя был? - Да как вам сказать, - погружался в видения маршал, - черный такой... или подождите, не черный... - У нас все черные, товарищ маршал! - А, вот, молодой такой, сорока еще нет. - У нас всем сорока еще нет, товарищ маршал. Леху вычислили и уволили в запас через неделю. На семьдесят процентов пенсии. Его рассчитали, как получившего заболевание в период службы.

Предыдущая страница Следующая страница Домой