Джордж, Деннис, Вэлер, Томас
— Доброе утро, Аткин! А у меня для вас новости: Ланцман опять проиграл.
— Совсем разучился играть. Доброе утро.
— Намерены заняться чем-нибудь серьезным?
— Принять серную ванну.
Туман за окнами рассеивался. Комната постепенно наполнялась светом; лучи ложились на паркет, зеркала, чашки остывшего чая на столе. Из ванной доносился плеск.
Аткин, видимо, проснулся в отличном расположении духа. Он вообще был веселым человеком; в свои семьдесят он знать ничего не желал о плохом настроении.
Его друг Эллиот Эванс придерживался на этот счет особого мнения: он постоянно находился на грани самоубийства. В этом году ему стукнуло шестьдесят лет.
Сыщиками они были, сыщиками, частными сыщиками.
Через некоторое время Эллиот зашел в ванную к Аткину.
— Полюбуйтесь-ка! В городе в наше отсутствие кое-что случилось, — он держал в руках газету. — Ужасное преступление, сэр. Весь город в панике, сэр. Подонок улизнул, сэр.
— Что случилось? — Мокрая рука схватила лист. Глаза побежали по строчкам.
“Кровавая драма в Пэкэме. Во вторник из коллекции полковника Вудро при загадочных обстоятельствах исчезла картина работы художника прошлого века. Местонахождение ее неизвестно”.
В Риджентс-парке в этот час уже появлялись прогуливающиеся люди. Аткин и Эллиот шли по одной из аллей, вглядываясь во все, что попадалось им на глаза.
— Как по-вашему, вон тот художник, он чем занимается?
— Подойдем сейчас и посмотрим.
Художник, огромного роста мадьяр в тяжелом детском пальто, клевал носом, то и дело погружая конец длинного зеленого шарфа в палитру.
Друзья подошли поближе. Художник приветливо улыбнулся и зашел за мольберт.
С мольберта на Аткина и Эванса смотрело птичье лицо. Точнее, лицо было человеческое, но в перьях и с длинным клювом.
Сразу же после Риджентс-парка они зашли в кафе. Они всегда заходили в это кафе после Риджентс-парка.
— По чашечке кофе?
— И по тосту!
— Эванс, нам просто необходимо нанести визит этому Вудро.
— Где я?!
— Успокойтесь, Эванс, все в порядке.
— Прошу прощения, Аткин.
— Мы должны ознакомиться с каталогом его коллекции.
— Я полагаю, каталог находится у него в доме?
— У Вудро в доме.
— Надо пойти туда сейчас же!
Дом полковника был выстроен в колониальном стиле. Сыщики постучали и, не дождавшись, вошли.
Темный коридор со множеством погашенных ламп привел их к массивной двери.
— Входите! — сказал полковник с той стороны.
Старики вбежали в огромный зал. Вудро находился в кресле в самом центре его.
— Добрый день, полковник!
— Здравствуйте, детективы.
— Здравствуйте, полковник. Полковник, мы должны ознакомиться с каталогом вашей коллекции.
Полковник улыбнулся.
— Вот он.
Друзья получили большую книгу и, встав поодаль, принялись внимательно рассматривать репродукции. Оставшись один, хозяин коллекции распахнул халат и резким движением выдернул из попы глиста.
Хотя каталог был велик, искомую картину они нашли без труда. С репродукции на сыщиков смотрело птичье лицо. Точнее, лицо было человеческое, но в перьях и с длинным клювом.
— Начнем с того, что один промах мы уже совершили. Вместо того чтобы сидеть здесь, мы должны были сразу от Вудро пойти в Риджентс-парк и поговорить с художником.
— Взбодримся и пойдем. Коньяку?
— Да. А если художника уже не будет в парке?
— Ваше здоровье! Наверняка не будет.
— Вы заметили, какая странная манера у этого художника?
— Что вы имеете в виду? Его картину?
— Может быть, еще коньяку?
— Конечно, но мы должны торопиться. Очень хочется коньяку.
— Сейчас закурим — и коньяку!
— Пойду приму ванну.
— Примешь?..
— Серная ванна...
— Хорошая сигара...
Прошло две минуты. Эллиот зашел к Аткину в ванную.
— Еще одна картина пропала. Такая же.
— С чего вы взяли?
— Телеграмма от полковника. Вылезайте из воды. Господи, какой вы безобразный!
По темной аллее ночного Риджентс-парка шли Аткин и Эванс.
— Вот то место, где стоял мольберт.
— Трава примята в трех местах.
— Надо расспросить садовника. Может, он обратил внимание на что-нибудь необычное.
Друзья поспешили в сторону домика, в котором жил садовник. Навстречу им вышел спортивного вида молодой человек с томиком Толстого в руках.
— Милейший, сегодня днем на этой лужайке работал художник.
— Я, кажется, знаю, о ком вы говорите. Этот человек рисует здесь уже полтора года. Я как-то разговорился с ним. Он остановился в гостинице “Белая голова”.
— А вот и его номер! — Сыщики очутились в полутемной, с тяжелым запахом комнате. Привыкнув к темноте, они увидели, что стены сплошь увешаны птичьими портретами. Это было так страшно, что сыщики завизжали и прижались друг к другу.
Первым опомнился Аткин:
— Глядите! Вот этот портрет вчера пропал из коллекции полковника Вудро... А этот — сегодня.
Выйдя из номера, они подошли к портье.
— А вы не знаете, куда мистер Ковач продавал свои работы до своего таинственного исчезновения?
— В лавку Симпсона. Там еще должны висеть его картины.
По дороге в лавку старики вошли в кусты, — и вот уже Аткин сидит на Эвансе верхом, и они вместе исполняют ритмичный танец любви, причем Эванс стонет, а Аткин покашливает...
В лавке друзья выяснили, что осталась только одна работа мистера Ковача. Они решили купить ее в память о неудачном деле. Ведь дело неудачное: художник улизнул, а ведь это он ограбил коллекцию Вудро.
И сыщики понесли обернутую пледом картину к себе на Гладстон-террас, чтобы повесить ее в гостиной.
— Нас, Аткин, вероятно, уже заждались наши голые девочки!
— Что? Заждались?..
— Это шутка, Аткин.
— Жаль, что все так закончилось. К Вудро мы, разумеется, больше не пойдем. Картина у нас. А завтра будем отдыхать.
Прошла неделя. Все было по-прежнему: кофе, серные ванны, птичий портрет на стене.
Сыщики уже спали, когда высокий мужчина в детском пальто прошел через спальню Аткина в гостиную. Оглядевшись и заметив картину, он подошел к ней.
Картина висела высоко.
Пришелец подпрыгнул, ухватился за нее и повис.
В дверях появился Эванс.
— Аткин, здесь Ковач!
Ковач спрыгнул и, подняв с пола каминные щипцы, пошел на Эванса. Эванс запер дверь, но художник высадил ее и набросился на старика.
Из-за комода Аткину было хорошо видно, как сотрясалось под ударами дряблое тело друга.
Наконец, извернувшись, Эванс сумел высвободить левую руку, закурил сигару и вытащил из кармана револьвер.
— Ни с места, художник! Аткин, позвоните в полицию.
Туман за окнами рассеивался. Комната постепенно наполнялась светом; лучи ложились на паркет, зеркала, чашки остывшего чая на столе. Из ванной доносился плеск.
В кресле у камина сидел Эванс и внимательно рассматривал поникшую фигуру напротив. Художник смирился со своим положением. Вид его вызывал жалость.
— Полиция будет здесь через двадцать минут. У нас есть время уточнить кое-какие детали. Я видел ваши картины. Признаюсь, это талантливо. Что же побудило вас, одаренного художника, заняться воровством?
— Если б вы знали, сэр, какой я несчастный человек... — Ковач вздохнул. — Картину, что висит у вас над камином, я написал в юности. Тогда я писал по три картины в день, не имея в кармане ни единого пенни. В то время мир казался мне светлым и радостным. Но потом все изменилось. Талант во мне угас. И тогда я возненавидел все, что создал в свои лучшие годы. Я продолжал писать, но у меня выходили лишь жалкие подражания себе самому. Этих картин я стыдился, а тех, прежних, — боялся. И тогда я поклялся себе уничтожить их все до одной.
С улицы позвонили.
На следующее утро в доме у сыщиков раздался телефонный звонок. Эванс поднял трубку.
Прошло две минуты. Эллиот зашел к Аткину в ванную.
— Ковач только что скончался в Портлендской тюрьме от кровоизлияния в мозг.
© 1998 Mindless Art Group
This page hosted by Get your own Free Homepage