Что бы это значило? Т.е. как нам в нашем масштабе понять это? По-простому как сообразить? Что в пределе наших ментальных (не эзотерических, мистических) способностей может схватить это, т.е. не будучи равномощным, с перескоками, как белый, вернее, еще пятнисто-серый заяц в самом преддверии зимы, вернее, уже по первому, еще тоненькому, но уже абсолютно белому, снежку, по полю длинными прыжками, пропуская его мелкие сантиметры и миллиметры, сами пропадающие, проваливающиеся, прокалываемые по бесчисленным осям в бесчисленных направлениях в невидно-разрастающиеся, расцветающие неисчислимым количеством лепестков по вертикали, вкось, коленчатым образом, криво, косо, вокруг вращающихся кольцевых образований, достигает-таки дальней темнеющей полоски облетевшего леса и исчезает, убирая с собой и наше внимание. Мы отворачиваемся, закрываем глаза, все снимаем с их поверхности и отменяем, вернее, отменяемся. Это я про простой механизм удвоения, но в его окончательной развернутости и сам процесс динамического развертывания. Т.е. дупликация и, соответственно, мультипликация. А заяц - это, естественно, потом, просто мы забежали, вернее, заскакали вперед. А до этого все достаточно просто: погибает/умирает бог. Но он тем самым не отменяет бога живого, но встает рядом/напротив, порождая пару живой бог - мертвый бог. Тут опять включается (точнее, продолжает функционировать) механизм отмены человеческого (т.е. например, желания взять и убить зайца, пока он не доскакал до конца) и оборвать начинающийся ряд, заменяя его мерцанием. Механизм мультипликации порождает следующие пары, т.е. четверку: живой живой бог, живой мертвый бог, мертвый живой бог, мертвый мертвый бог. И так далее. С единственным ограничением - правилом парности, четности, в своей противоположности и противопоставленности единичности, вставая во всей удручающей, но и освобождающей мощи. Ясно дело, что все властные функции делятся, правда, не равно и не ровно-пропорционально. Механизм и порядок их распределения весьма сложен и не может быть нами в подробности рассмотрен на таком кратком отрезке рассуждения. Но они вполне неординарны, типа 1-2-0.8-0.1-5-1.6-2-2 и т.д., либо А-Б-В-Ч-Х-Л-У-Я, не переступая положительных значений, поскольку как мы уже заметили, все происходит в пределах реальной, антропо-агрегатной подобности. Но нам не время сейчас на этом подробно останавливаться. Соответственно, и эманируемые ими вовне пространства, пространства, топики и законы, во-первых, релятивируются и во-вторых, неоднородны, неординарны, несводимы и необратимы. И все это постижимо, нетрагично тотально, осмысленно и драматургично, так как происходит в пределах отпущенной кальпы (по-разному идентифицируемой и именуемой в разных культурах и практиках). Ну, это понятно. Это вы и сами не хуже меня мне самому можете объяснить. По окончании кальпы механизм мультипликации не снимается мерцанием, но изымается из мира, т.е. изымается вместе с самим миром. Куда изымается - неясно, но ясно, что если даже это поддается метафорическому описанию, то и там механизм мультипликации и мир его реализации разъединены, или анестезированы. Понятно, что схлопывание местного пространства по всем его осям мгновенно, а почти мгновенно. Однако же это развернутое мгновение как механизм вполне конгруэнтен и даже, в определенном смысле, подобен мультипликации с иным (не обязательно отрицательным или обратным знаком. Вот таким, или подобным , здесь представляемым. Вот его развертка в образах и метафорах, вполне схватываемых местным обыденным сознанием.

Один священник, наш, русский, равен, пожалуй что, трем-четырем прихожанам, простым нашим согражданам - они входят и стоят в церкви.

Священник же за молитвой, равен, пожалуй что и еще пяти человекам, так что их стоит теперь в церкви 9 человек.

А священник же за исповедью прибавит к этому числу еще человека 2, так что их стоит теперь 11.

Но священник же закашлявшийся или поперхнувшийся равен меньшему на 3-х количеству, и вот их стоит в церкви уже только 8.

Однако же священник в полном облачении, со всеми аксессуарами, да в голосе, практически удваивает число прихожан, и они теперь стоят перед ним в количестве 16.

Однако же, когда миряне запоют, то уже священников сразу перед нами трое стоят.

Но только они смолкают - как и прежде священник равен 16 прихожанам, а трое священников, соответственно, заполняют церковь 48-ю человеками, так они и стоят.

Стоит одному священнику небрежно отвернуться, как двое прихожан исчезают, но другой священник смотрит прямо и пристально горящим вдохновенным взглядом и, наоборот, прибавляет 13 человек, так что за вычетом двух слабодушных по причине слабости первого священника, в храме уже стоят 59 человек.

Подходят еще человек 5 - 6, и в храме стоят 65 прихожан.

Тут объявляется архиепископ, сам равный 5 священникам, да к тому же его сопровождение из 12 священников - и в церкви уже 340 человек.

А тут и патриарх нагрянул, сам как 10 архиепископов, да еще 12 епископов, да еще 40 священников, и все это равно 150 священникам, которые равны 3000 прихожан, все толпятся в церкви, свечи мерцают, и пение, пение, пение.

А пение, естественно, сразу утраивает предстоящих прихожанам священников, и оказывается - 3 патриарха, 36 архиепископов и 120 священников, и народу уже 9000, и уже эти новые поют, поют, поют, и снова все утраивается до 6 патриархов, 108 архиепископов и 360 священников, и народу уже 27000, и снова все поют, и снова все утраивается, удевятеряется, удвадцатисемиряется и растет, растет, растет, и всю землю заполняет, и уже ни одного мало-мальского свободного человека не остается, и все стоят и поют.