расстался с машиной после того, как милиция забрала мои права на полгода.

Я опаздывал на свидание с Катей в "Бегемоте" уже на двадцать минут и гнал по Косыгина.

Передо мной ехала милицейская машина. Я старался их не обгонять и шел вровень с ними девяносто. Они проскочили на светофоре на желтый, я — на красный. Оказалось, что это не милиция, а ГАИ.

С Катей я встретился у дверей кафе.

— Извини, я проспал, — сказала она.

Вообще год складывался неудачно.

Я работал в "Общей газете" и получал хорошую зарплату, но никак не мог найти себе занятие.

Я уже собрался уходить, когда встретился в баре с Егором Яковлевым. Яковлев, как обычно, излучал обаяние и взял мне сто грамм коньяку. Я сказал ему, что газета никуда не годится. Она старая, дряхлая, каждый отдел ограничен размером полосы и поэтому пытается вместить туда десять материалов. В результате газета остается без "гвоздей". Читать нечего. Работать неинтересно.

Глаза у Яковлева заблестели.

— Вы знаете, — сказал он, — я имел недавно разговор с Гусинским, и он считает, что черно-белая газета ни куда не годится. Единственный выход — делать цветную. Вообще есть три варианта. Можно еще переходить на ежедневный график. Но это не самый лучший вариант, потому что газета как организм уже сложилась, а значит, ее придется ломать. Либо оставлять все как есть, и тогда мне неинтересно и можно расходиться, распускать богадельню.

Я сказал, что ежедневный вариант не пройдет, но цвет — неплохая идея. Реформировать газету — почему нет? Может, тогда из нее хоть что-нибудь получится? Я согласился написать концепцию.

На следующей неделе я подал Яковлеву злобный и уничтожающий анализ газеты со своими предложениями по ее улучшению. Егор повысил мне зарплату. В это время Немцова перевели в Москву.

Я пришел навестить его в Белый дом и сразу же понял, что сделал ошибку.

— Никто не хочет работать, они сели в поезд и укатили обратно. Все. Их больше не существует. Я тебя прошу, ты мне можешь помочь. Мне нужен пресс-секретарь.

Я сказал, что не могу.

— Ты думаешь, Егор тебя не пустит? Ну хочешь, я ему позвоню, с ним поговорю? Он тебе даже зарплату оставит.

Я снова сказал, что не могу. Только что начал в газете дело делать, нельзя же срываться.

Немцов разъярился и обиделся.

— Все вы так. Когда всё нормально, толпятся вокруг. А когда хреново — никого нет. Ладно. До свидания, — он уткнулся в бумаги.

— Ну хорошо, месяц могу поработать.

— Давай, два месяца — и хватит, а потом что-нибудь придумаем, — обрадовался он.

— Один месяц, больше не могу, — повторил я.

В результате, конечно, получилось полтора. Я мотался на правительственной "Волге" между редакцией и Белым домом. И там и там был завал. К тому времени, когда начали появляться кандидатуры пресс-секретарей, мне уже было все равно, кто будет выполнять эту работу вместо меня. На следующий день после назначения Першина я отдал ему мобильный телефон и напился.

Еще два месяца я работал в "ОГ", занимаясь подготовкой социологического исследования. Реформирование газеты затянулось и больше не приносило облегчения. У меня был прочный творческий запор. На улице все цвело.

На работе нечем было себя занять. Я сидел в кресле и курил, погружаясь в меланхолию. Захотелось куда-нибудь уехать, что-нибудь написать. Куда? Может быть, в Нижний?

Дорога в Нижний вернула мне хорошее настроение. Заправившись на АЗС "Рубикон", я почувствовал, что поехал не зря. Вокруг тянулись ярко-желтые поля и темно-зеленые леса. Было жарко. Облака на небе можно было сосчитать по пальцам.

До города оставалось еще километров сто.

Вывернув с Московского шоссе на набережную, я пронесся мимо Ярмарки и въехал на Канавинский мост. Опаленный июньской жарой, город на высоком берегу смотрелся как на открытке. По Волге неспешно ползли пароходы, дома на набережной и на откосе расцветали красками на солнце, справа белел монастырь, слева кремлевская стена сбегала вниз, за ней по откосу тянулась лестница к памятнику Чкалову.

В Нижнем я рассчитывал остановиться у знакомой. Она жила в профессорской квартире в верхнем городе, в обветшалом мещанском Нижегородском районе. Мимо вахтерши я взлетел на последний этаж и позвонил в дверь. Никого не было дома. На табуретке перед дверью лежал букет белых цветов с запиской. Я сначала не разобрал, что на ней написано, но потом разглядел "hug" (типа "обнимаю") на мятой бумажке. Жизнь кипела. Меня не ждали.

Я спустился вниз и переоделся у машины. Все остальные мои знакомые так или иначе участвовали в выборах. Похоже, у меня не оставалось ничего, кроме профессиональных занятий — в конце концов, предлогом для поездки был очерк.

По узким улицам верхнего города я добрался до площади Минина и припарковал машину на стоянке у кремлевской стены, рядом с автобусной остановкой. Кто-то истошно орал из динамиков. Поискав взглядом, я не нашел поблизости никого и начал прислушиваться.

— Евреи! Почему у них самолеты летают, а у нас падают? Лживые евреи, еврей все врет! — орал сиплый старческий голос. — Убили сто тысяч русских офицеров, а говорят — тысячу!

Я пошел на звук. Уже с середины стоянки увидел машину с динамиками у памятника Чкалову. На огромной площади, лежавшей под небом как блин, тут и там вздымались пузыри политической активности: старушки в обносках, ветераны в серых костюмах при орденах и медалях, между которыми прохаживались умиротворенные парочки. Неподалеку стояла милицейская "Волга". Митинг был жиденький. По другой стороне площади шли с работы женщины в легких платьях, их открытые ноги и обнаженные руки сияли в лучах заходящего солнца. Летом нижегородские женщины особенно хороши.

Определенно, они заслуживали большего внимания, чем выборы.

- Вот такая разная у нас политическая активность! — искаженный динамиками, по всей площади разносился голос с интонациями конферансье. — Огромная просьба к вам: не перебивать выступающих.

После него заговорила пожилая женщина.

— Я живу на улице, бывшей Дзержинской — посмотрите, что там делается! Дома красивейшие купеческие стоят разрушенные! Скляров ничего не делает...

Бывший первый секретарь области Геннадий Ходырев и мэр Нижнего Иван Скляров были вне конкуренции. Владелец местной телекомпании "СетиНН" играл роль третьего Лебедя. Тележурналистка Нина Зверева предлагала потребовать с правительства компенсацию за перевод Немцова в Москву. Она считала себя "единственной наследницей" Немцова, и ее доверенным лицом была жена экс-губернатора Рая.

По местному телевидению шел сериал "17 мгновений Нины" с кинохроникой ее жизни. Сериал служил забавным фоном для ее по-американски популистской кампании: на этих выборах она одновременно была и Явлинским, и Жириновским. Пятый претендент, депутат областного собрания Сергей Сперанский, исполнял партию неизвестного кандидата.

Скляров умудрился провалить собственную кампанию: до выборов у него был рейтинг больше 60 процентов, теперь — всего 45. Рейтинг кандидата от коммунистов и жириновцев рос день ото дня. Победа в первом туре уже казалась крайне маловероятной, но Скляров был убежден, что выиграет легко.